— Вы предложили Казначею деньги, чтобы помочь колледжу? — оживился он, словно забыв о том, что минуту назад Кухмистер поведал миру о некоторых интимных фактах его биографии.
— Он сказал, у Покерхауса нет средств держать меня. Он сказал, они продадут Райдер-стрит, чтоб заплатить за ремонт башни.
— Райдер-стрит? Улицу, где вы живете?
— Где вся прислуга живет. Они не имеют права выгонять нас.
В профессорской Ректор и члены Совета в немом отчаянии следили, как рушится под гнетом обвинений репутация Покерхауса. "Кухмистер в Лондоне" взял верх над "Каррингтоном в Кембридже". Тоска привратника по прошлому оказалась куда сильней и правдивей. Журналист сидел в студии осунувшийся и обмякший, а Кухмистер ораторствовал, невнятно и косноязычно, как истинный англичанин. Он говорил о мужестве и верности, он восхвалял джентльменов давно умерших и бранил ныне живущих. Он говорил о славных традициях и дрянных новшествах, превозносил образование и порицал научные исследования, восхищался мудростью, но отказывался смешивать ее с ученостью. Он провозгласил право служить и право, чтоб с тобой поступали по-честному. Кухмистер не жаловался. Он звал к борьбе за легендарное прошлое, которого никогда не было. Телефоны Би-би-си разрывались на части. Миллионы мужчин и женщин жаждали поддержать Кухмистера в его крестовом походе против современности.
Казначей выключил телевизор, но члены Совета не отрывали глаз от погасшего экрана. Дух рокового привратника витал в комнате. Капеллан первый нарушил молчание:
— Своеобразная точка зрения, но боюсь, Фонд восстановления нас не поймет. Что вы скажете. Ректор?
Сэр Богдер сдерживал рвущиеся с губ проклятия и тщился сохранить хладнокровие:
— Вряд ли кто обратит внимание на зарвавшегося слугу. По счастью, у зрителей короткая память.
— Негодяй! Драть его надо! — рычал сэр Кошкарт.
— Кого? Кухмистера? — спросил Старший Тьютор.
— Телесвинью Каррингтона.
— Ваша идея, между прочим, — поддел генерала Декан.
— Моя?! Да вы же все затеяли!
Вмешался Капеллан:
— Зря его искупали. Боком вышло.
— Утром я посоветуюсь с адвокатом, — сказал Декан. — Мне кажется, у нас есть основания подать в суд за клевету.
— Я не нахожу повода прибегать к помощи закона, — возразил Капеллан.
При словах "помощь закона" сэр Богдер вздрогнул.
— Он специально подбирал вопросы к моим ответам, — возмущался Тьютор.
— Очень может быть, — согласился Капеллан. — Но где доказательства? И потом, пусть он отступил от буквы… Как вы выразились о нынешних студентах — "сборище балбесов"? Прискорбно, что это дошло до публики, но вы ведь действительно так думаете.
Через час свара была в разгаре, и Ректор, вымотанный до предела как самой передачей, так и злобой, которую последняя всколыхнула в его коллегах, покинул профессорскую и отправился через сад домой. Как бы передача и впрямь не повлекла за собой серьезные последствия. Впрочем, широкие массы привержены реформам, и репутация прогрессивного политика выручит его. И все же, что ему так не понравилось в собственном выступлении? Да просто он впервые в жизни увидел себя со стороны: старик, убежденно выкрикивающий абсолютно неубедительные банальности. Он вошел в дом и захлопнул дверь.
Наверху, в спальне, леди Мэри томно расшнуровывала корсет. Она смотрела телевизор в одиночестве и теперь пребывала в необычайном возбуждении. Передача подкрепила ее собственное мнение о колледже, а очаровательная бесполость Корнелиуса вновь согрела сердце грозной леди. Она приближалась к рубикону, климаксу, аппетит ее, и всегда-то отменный, пробуждался особенно легко. Слабость и серость журналистика умиляли леди Мэри, заставляли сладострастно содрогаться, а то, что он находился не здесь, а в Лондоне, делало его еще более желанным. Привязчивая матрона размечталась, она представила, что становится музой и покровительницей кумира масс. Взлет сэра Богдера остался позади, а Каррингтон сейчас на вершине славы. Леди Мэри попыталась загасить пожар порцией мороженого, но огонек все равно тлел. Даже сэр Богдер заметил это и удивился. Ректор устало опустился на кровать, снял ботинки.
— Прошло на ура, правда?
Сэр Богдер поднял к ней измученное лицо.
— Вернее, все шло как надо, — дала задний ход леди Мэри, — пока не появился тот жуткий субъект. Не пойму, зачем это он вылез?
— Зато я понимаю.
— Все-таки я рада. Декан в передаче выглядит дурак дураком.
— Да мы все там выглядим хуже некуда.
— Но Каррингтон показал проблему с двух сторон, справа и слева. Он выполнил свое обещание, — не преминула отметить леди Мэри.
— Перевыполнил! Дал еще вид снизу, — окрысился Богдер. — Показал нас совершенными кретинами. Теперь все вообразят, что мы этого гада-привратника со свету сживаем.
— Ты преувеличиваешь! Ведь сразу видно, что он просто неотесанный мужлан.
Сэр Богдер пошел чистить зубы, а леди Мэри устроилась поуютней и углубилась в статистику юношеских преступлений.
***
Кухмистер посиживал в "Таверне пастуха", покуривал трубочку и потягивал виски.
Каррингтон орал на режиссера.
— Как вы смели! — разорался Корнелиус. — Почему вы его сразу не вырубили к чертовой матери?
— Программа-то твоя, душка, — убеждал режиссер. Зазвонил телефон. — И чего ты паникуешь? Публика воет от восторга, телефон не замолкает. — Он взял трубку и повернулся к Каррингтону:
— Это Элеи. Спрашивает, не даст ли он ей интервью.
— Элеи?
— Элеи Контроп. Из "Обсервер".
— Ничего он ей не даст!
— Да, он пока здесь, — сказал режиссер в трубку. — Поторопитесь, наверное, застанете.
— Ты что, не понимаешь, во что нас втягивают? — вопил Каррингтон.
Опять зазвонил телефон. Подошел диспетчер из аппаратной.
— Да? Сейчас спрошу. — Он прикрыл трубку ладонью. — Просят Кухмистера для передачи "Разговор по душам" в понедельник. Что сказать?
— Ни в коем случае!
— Корнелиус говорит: "Превосходно", — перевел режиссер.
***
Кухмистер сидел в бомбоубежище с Элеи Контроп. Часы показывали половину двенадцатого ночи, но он был бодр и свеж. Выступление воодушевило привратника, а виски еще больше усугубляло состояние приподнятости.
— Вы хотите сказать, что часть студентов поступает в колледж без вступительных экзаменов, даже не предъявляя школьных аттестатов? — переспросила мисс Контроп.
Кухмистер, отхлебнув немного, кивнул.
— А их родители вносят деньги в Фонд пожертвований?
Кухмистер снова кивнул. Карандаш мисс Контроп порхал по бумаге.
— И в Покерхаусе это не исключение, а правило?
Кухмистер не возражал.
— И в другие колледжи отбирают абитуриентов по такому же принципу?
— Коли вы богаты, в колледж попадете, не сомневайтесь, — рассказывал Кухмистер. — Конечно, платят в разные фонды, но суть одна.
— Но как же они получают степень, если не в состоянии сдать экзамен?
Кухмистер улыбнулся:
— Они заваливают выпускной экзамен, тогда колледж рекомендует их на получение степени без экзамена. Обычная подтасовка.
— Повторите, пожалуйста. — Мисс Контроп смотрела на него горящими, голодными глазами.
Кухмистер ночевал в отеле на набережной. В субботу он сходил в зоопарк, в воскресенье всласть повалялся в постели с газетой, а потом поехал в Гринвич посмотреть "Катти Сарк"[30].
***
В воскресенье сэр Богдер спустился к завтраку и застал леди Мэри за чтением "Обсервер". По выражению ее лица Ректор заключил, что в мире разразился очередной катаклизм.
— Где на этот раз? — утомленно спросил он. Леди Мэри не отвечала. "Должно быть, нечто ужасное", — подумал сэр Богдер и намазал хлеб маслом. Громко чавкая, он поглядывал в окно. Суббота выдалась тяжелая. Не переставая звонили выпускники Покерхауса, негодовали на увольнение Кухмистера и советовали Ректору трижды подумать прежде, чем допустить изменения в колледже. Звонили из лондонских газет, Би-би-си приглашало участвовать в программе "Разговор по душам". Добил его звонок из Лиги распространения контрацептивов — хвалили за благое начинание. Так что Богдер был не расположен сокрушаться из-за болезней, нищеты и прочих бедствий, свалившихся на соседей по земному шару, он сам нуждался в сочувствии.
Он поднял глаза и поймал свирепый взгляд супруги.
— Богдер, — начала она, — это ужасно.
— Так я и знал, — сказал Ректор.
— Ты немедленно должен что-то предпринять.
Сэр Богдер отложил надкусанный бутерброд.
— Дорогая, я не Бог. Я в курсе, человек человеку волк, природа губит человека, а человек природу. Не знаю, какие именно страдания человечества ранят твою тонкую душу сегодня, но, честное слово, нынче я род людской спасти не сумею. Я и с Покерхаусом не справляюсь.
