Когда он подошел к Стефани, взял ее за руку и сказал, что хочет поговорить с ней, его охватило неестественное спокойствие. Шаг в пропасть был сделан.
— Стеф, мне надо тебе сказать кое-что, — проговорил он сквозь слезы, которые побежали вдруг у него по щекам. Стефани стояла и бесстрастно смотрела на него. — Господи, даже не знаю, с чего начать, просто скажу все как есть. Я встречаюсь с другой женщиной. — И он втянул в себя воздух, ожидая ее реакции. — На самом деле все еще хуже. Я живу с ней, в Нижнем Шиппингеме. Это длится уже год. Прости меня, Стефани. И пожалуйста, скажи что-нибудь.
То, как все это происходило, не укладывалось ни в одну из схем, которые он прокручивал в голове. Стефани не завизжала, не закричала, что ненавидит его, и не обняла со словами, что все будет хорошо. В последние минуты перед признанием он позволил себе надеяться на этот, последний вариант… «Прости меня, Стефани, ибо я согрешил!» И она отпустит ему все грехи, скажет, что он прощен. Но вместо этого, несмотря на его слезы, несмотря на то, что он рассказал ей всю историю, каждое слово которой было правдой, она продолжала стоять неподвижно и молча, и ему пришлось спросить: «Ты слышала, что я сказал?» Но, несмотря на то что она кивнула, он невольно повторил все сначала.
— Я не хотел, чтобы это случилось. Это не имеет никакого отношения к моим чувствам к тебе и Финну. И можешь поверить мне, Стеф, что мне сейчас очень скверно. Как бы я хотел, чтобы этого не было! Но теперь все кончено, обещаю тебе, и я сделаю все…
Тут силы изменили ему, и он уткнулся ей в плечо, как ребенок, нуждающийся в утешении. Стефани погладила его по спине, словно собаку, и отстранила. Она нисколько не казалась потрясенной. И сказала сухо:
— Я знаю. И давно.
Стефани чувствовала себя кораблем с обвисшими парусами. Ей в самом деле было его жаль, он выглядел таким несчастным, плакал, умолял, ждал ее приговора. Хотел услышать, что все поправимо, но она не могла заставить себя его утешить. Ей хотелось знать, почему он вдруг решил вот так рискнуть всем и признаться. Она пыталась представить, что чувствовала бы сейчас, если бы услышала о его измене впервые, если бы это случилось до того, как она прочитала послание Кати в его мобильнике. Но она уже не была той, прежней Стефани.
Она мимоходом подумала, что, может быть, он как-то узнал про их план и это упреждающий ход с его стороны. Но она слишком хорошо его знала и видела, что он не притворяется. Что-то случилось и вынудило его признаться. И, несмотря на то что она была сейчас бесконечно далека от него, она все-таки видела, что для него это огромный шаг, который потребовал большого мужества. Он смотрел на нее с отчаянием, всей душой желая услышать, что все будет хорошо, ожидая, что она осушит его слезы. Но она не могла в свою очередь сказать ему всей правды — как они с его любовницей сговорились отравить ему жизнь.
— Мне очень жаль, Джеймс. Я думаю, нам надо расстаться. Я собиралась сказать тебе сразу после дня рождения. Просто Финн так радовался, и…
Но она не смогла договорить: Джеймс застонал и, схватив ее за руки, принялся умолять дать ему возможность загладить вину.
— Я изменился, — говорил он, — я еще не знаю, как мне доказать это тебе, как поправить дело, но я сделаю все, обещаю! Только, пожалуйста, пожалуйста, не обрывай все вот так!
Она освободилась от его рук.
— Мне приходится. Прости, Джеймс, но я должна. У меня было время подумать, и я поняла, что нам лучше расстаться. И я уже не изменю решения — что бы ты ни сказал.
Джеймс был в замешательстве. Когда он представлял себе последствия своего грандиозного признания, ему, очевидно, не приходило в голову, что она может отнестись к нему так равнодушно.
— Как ты узнала? — вымолвил он наконец. Стефани уже собралась рассказать ему, как они с Кати познакомились, как регулярно созванивались, что незапланированный визит его родителей в Линкольншир был частью их плана. Было бы забавно, подумала она, посмотреть на выражение его лица, пока она будет рассказывать, что все его недавние несчастья отчасти и ее рук дело. Но она почувствовала, что не сможет пнуть упавшего.
— Узнала, и все, — сказала она. — Ты просто был не так осторожен, как тебе казалось.
— Я виноват, — снова начал он. — Я страшно виноват. Завтра я скажу Кати, что все кончено. Но, прошу тебя, давай поговорим. Ради бога, выслушай меня.
О черт, подумала Стефани. Кати!
Минут десять спустя, в течение которых Джеймс, продолжая плакать, выкладывал новые и новые детали своего обмана (словно нагрузив ее ими, он не оставлял ей никакой другой возможности, как только простить его), Стефани убедила его, что должна спуститься вниз и заняться гостями.
— Мы можем поговорить потом, — сказала она уходя. — Но честно признаться, я думаю, что говорить нам не о чем.
Джеймс сказал, что Кати тоже устраивает для него праздник — Стефани, разумеется, прекрасно знала об этом. Он не хотел ехать, он вообще больше не хотел видеться с Кати.
— Не будь смешным, — сказала Стефани, — ты не можешь так просто сбежать. У тебя там практика, в конце концов.
Джеймс смотрел на нее в замешательстве, он явно рассчитывал задобрить ее обещанием не встречаться с Кати. О господи, подумала Стефани, а ведь он продолжает надеяться, что все обойдется.
— Тогда поедем со мной, — сказал он. — Ты увидишь, что я говорил правду, когда сказал, что с этим все покончено. Мы можем предстать перед ней единым фронтом, а потом пойдем в лечебницу, я соберу свое барахло, и вернемся домой.
— Джеймс, если ты хочешь порвать с Кати, так порви. Только не делай это ради меня. Я ведь сказала, что у нас все кончено, да?
Джеймс был не в состоянии снова выйти к гостям, и Стефани, освободившись от него наконец и спустившись вниз, сказала, что Джеймс нехорошо себя почувствовал и пошел прилечь. Кое-кто из гостей подозрительно покосился в сторону японских поваров, отодвинул тарелки и стал гладить живот и щупать лоб, в поисках признаков начинающейся лихорадки. Оповестив о внезапном недомогании Джеймса достаточное количество гостей, чтобы новость могла распространиться, она взяла телефон и вышла в сад, нашла укромное местечко и позвонила Кати.
— Ну, как вы там веселитесь? — зачирикала Кати на том конце провода.
Стефани рассказала ей, что произошло, умолчав о некоторых нелестных вещах, которые он говорил о Кати, пытаясь умилостивить Стефани.
— Он нас подозревает, как по-твоему? — спросила Кати, когда Стефани замолчала.
— Нет. Определенно нет. Похоже, что он абсолютно искренен.
— Вот дерьмо, — сказала Кати. — А я-то предвкушала завтрашнее шоу.
Стефани рассказала ей о намерениях Джеймса приехать в Нижний Шиппингем рано утром, чтобы положить конец их связи.
— Полагаю, что это и правда конец, — сказала она. — Что ты будешь делать? Отменишь праздник?
— Ни за что! — засмеялась Кати. — Я скажу всем, что праздную свою свободу.
— Я тебя не узнаю, — сказала Стефани, вспоминая прежнюю кроткую, наивную женщину, которую она впервые встретила несколько недель назад.
— Я переродилась! — вскинула подбородок Кати. — Это моя новая, улучшенная версия под названием «Не дам себя в обиду».
Стефани засмеялась, хотя вовсе не была уверена, что новая Кати ей нравится больше прежней.
— Потом расскажешь, как все прошло?
— Непременно.
Снова вернувшись к друзьям, Стефани представила, как встает и громогласно заявляет: «Спасибо всем, что вы пришли. Мы с Джеймсом хотим объявить, что отныне будем жить раздельно. Он оказался лживым, ничтожным изменником, но я уверена, что все мы готовы пожелать ему счастливого дня рождения». Но решила все-таки оставить все как есть. Пусть люди повеселятся, ведь, возможно, они собрались в этом составе последний раз. Завтра она начнет понемногу сообщать правду. Но первым должен узнать ее Финн.
В конце концов Стефани и Джеймсу пришлось ночью спать в одной постели, потому что Полин и Джон спали в соседней спальне, а один из гостей заснул на диване в гостиной. Джеймс воспринял появление Стефани в спальне как знак того, что лед готов растаять. И ей пришлось всю ночь отражать его слезные мольбы.
Утром в воскресенье он подчеркнуто рано встал и сказал, что вернется из Линкольншира к обеду. Стефани пришлось напомнить, что ему не стоит питать надежд.
— Если ты собираешься сегодня вернуться, тебе надо найти где остановиться, — сказала она. — Я начну укладывать твои вещи.
За завтраком Финн продолжал находиться под впечатлением вчерашнего праздника. Стефани искренне пожалела Джеймса, глядя, как он мужественно старается поддерживать разговор и ничем не выдать своего настроения сыну. Они решили, что Стефани скажет новость Финну после отъезда Джеймса, потому что сумеет это сделать разумно и спокойно. Джеймс же еле держался.
