- И это было! Стукнуть пьяного сгоряча за аварию? Это же так естественно!
Нет, ему не пришлось меня задерживать. Я оттолкнул его и пошел
по скользкому тротуару, он схватил меня за рукав. «Сбить у него очки?» - подумал я. Нас осветила инспекторская коляска.
- Товарищ инспектор! - закричал он.
Инспектор слез с седла, подошел к машинам, поглядел.
- Чья «Волга»?
- Моя, - сказал он.
- Так чего вы кричите? Надо ездить аккуратнее. Документы... Он протянул документы, как будто держал их наготове.
- Вы разберитесь сначала. Он пьян! Инспектор подошел ко мне.
- Он пьян! Он подсек меня!
- Инспектор, - сказал я, - вы же видите, что это неправда...
- Документы, - сказал инспектор.
Я знал, что все пропало. Я знал, что не вырвусь из цепких рук этого страшного типа, нечаянно нашедшего свою радость. Он нашел свою яркую радость на железном дереве закона. Закон распростер над ним свои охранительные ветви и защищал его от меня. Я знал, что мне придется платить. Предательский запах Пашкиного посошка обойдется мне так дорого, что едва ли я подниму эту тяжесть. Я понимал, что под этот запах он сменит мотор, трансмиссию - все что захочет, потому что закон на его стороне. Я понял, что пришла пора прощаться с моим автомобилем. Есть время садиться в машину и есть время вылезать, отдавая ее за долги.
И это время пришло.
- Инспектор, - сказал я, - вот мои документы. Ключ в машине... Я очень устал...
- Пить надо меньше,- сказал страшный тип, но я не ответил ему. Я пошел по скользкому тротуару домой. Инспектор крикнул:
- Водитель, стойте! Я не остановился.
- Я вам приказываю, стойте! - крикнул инспектор и свистнул. Ночная изморось секла мое лицо и беспомощно стекала по нему.
Я шел домой, понимая, что у каждого взрослого человека бывает свое Ватерлоо, и этим он как две капли воды похож на Наполеона.
С такими бонапартистскими мыслями я отпер свою дверь, зажег свет и увидел верного своего маршала, который мне не изменил.
- Филька, - сказал я, - прошу прощения. Я задержался, а тебе пора гулять. Ты ведь нигде не напачкал, Филька? Я это знаю. Ты терпел и дотерпел бы до страшного суда, потому что ты благородный пес. Пойдем, Филька, выполнять веление природы.
Он посмотрел на меня честно и радостно. И радость его была мужественна, ибо вот уже несколько часов благородство его брало верх над естеством. А может, не брало? Может, естеством его и было благородство?
Пес протянул мне умную голову, ожидая ошейника.
Мы спустились вниз и направились к своей загородочке. Дворовые фонари освещали наш путь, изморось светлела и робко переходила в снежок. Я открыл собачью калиточку и отцепил поводок. Филька отряхнулся, глянул на меня, подошел к столбику, понюхал его и поднял ногу. Это было по правилам.
Дом наш, похожий на корабль, плыл через косой снежок, окна его светились теплым домашним вечером. На кухне у Сфинкса горел приглушенный свет.
- Филька, - сказал я, - ты ведь не потеряешь морального облика, хорошая собака? Ты ведь никогда не поднимешь ногу где попало?
Пес бегал по площадке, нюхая, фыркая и делая стойку.
- Филька, спокойно, не выдумывай себе врагов... Это ложная концепция... Кошка? Где кошка, Филя? И почему ты думаешь, что она тебе враг? Это предрассудок, Филя. Я тоже не люблю кошек, но ты ведь ни разу не видел, чтобы я за ними гонялся или лаял на них... И, надеюсь, никогда не увидишь... Пойдем домой...
Мы пришли, отряхнулись и стали варить себе кашу. Что же теперь нам делать? Работать. «Работать надо», - сказал мне тогда большой синий автоинспектор, очень похожий на сегодняшнего. Работать. Я же интеллигентный человек, как заметил этот тип. В какой-то пьесе сказано: «Любите ли вы работать?» Не говорите глупостей, водитель. Все гораздо проще.
Я смотрю на книжные ряды, в которых хранятся великие вопросы. Плоский мир сформулированных иллюзий сверкает во взоре моем золотой фольгой корешков.
- Филя, не находишь ли ты, что все гораздо проще, если не выдумывать себе врагов? Не находишь ли ты, Филя, что нет ничего коварнее легковерия? Ты полагаешь, что эти мысли исключают друг друга? Не думаю...
Звонок.
Я открываю дверь.
На пороге стоит большой синий милиционер. Тот самый, который когда-то проколол мои права. Как это я не узнал его сразу? Это он, сегодняшний инспектор. Зачем он пришел?
- Здравья желаю, водитель... Нехорошо у нас получилось.
- Да, инспектор, нехорошо... Я готов нести ответственность.
- А я боялся - не найду вас.
- Как же вы могли меня не найти? Адрес в правах.
- Мало ли! Машина прописана в одном месте, владелец живет в другом - это через раз бывает...
Лужица появилась у его юфтового осеннего сапога. Чего ему надо? Филька приковылял к лужице, понюхал ее, глянул вопросительно.
- Собака,- сказал инспектор, - а не кусается. Что это с ней? Чего она ковыляет?
- Инспектор, эта собака не знала врагов со дня рождения. Она родилась такой. За это ее должны были усыпить, но оставили.
- Как звать? - улыбнулся инспектор.
- Филипп Красивый.
- Красивый! - усомнился гость.
- Сокращенно Филька.
Пес посмотрел на меня и взглядом подтвердил истинность моих показаний.
- Раздевайтесь, инспектор,- сказал я,- снимите форму, выпейте чаю, согрейтесь.
- Некогда. Я вам машину вашу пригнал... Оштрафовать бы вас полагалось за ваши номера.
- Как пригнали?!
- А так! Добавляете работы ОРУДу...
- Но я же должен ему за ремонт?.. Я же был пьян?..
- Сколько вы выпили?
- Бокал шампанского... Закон на его стороне...
- Я его сразу не полюбил,- сказал инспектор, снимая шинель. - Так правые не кричат... Наслежу я вам здесь...
- Можете в сапогах, а если хотите - снимите сапоги, я дам вам тапочки. Это знаменитые тапочки, я встречал в них Новый год.
- В тапочках в гроб ложатся, а не Новый год встречают, - заметил инспектор. - Прямо не знаю, что мне с вами делать... По закону, конечно, вашей машины разве что хватит, чтобы с ним расплатиться... Машина, прямо скажу... Еле-еле скорость повтыкал... Он здорово побился... Он с вас шкуру снимет, а закон будет только присутствовать при этом.
Я взял у него шинель и пододвинул стул:
- Но я уже решил, инспектор, я устал... Он присел снимать мокрые сапоги:
- Устали... Устанешь! Что с того, что устанешь? Бороться надо... Он надел тапочки и пошел за мною на кухню, приглаживая волосы тяжелой рукой. Филька поплелся за нами.
- Инспектор, - сказал я, накрывая стол, - я устал от людей, для которых человек - мелочь. Я устал от нахального пугливого их крика, от их вымогательских душ...
- Устанешь, - повторил инспектор. - Хитрован он будь здоров... И фамилия у него чудная - Крот! Роман Романович Крот. Ну, ничего - пускай повозится, починит... Пугать меня начал, что я вас выпустил... Нашел себе дурачков... Пьяный! Я пьяного сквозь землю увижу... И хитрована увижу... А тут и причинной связи не было...
Я достал бутылку. Инспектор шмыгнул носом, ничего не сказав.
- Инспектор, - сказал я, - я устал от людей, которые залезают выше закона, выше правил и видят закон в одном ожесточении своем.
- Есть у нас еще такие, чего скрывать...
- Я устал от лицемеров, которые по всем правилам обгоняют слева, а обогнав, резко жмут на тормоза, чтобы ты вмазался в их бронированный зад... Вмазался насмерть, погибнув от радости быстрой езды...
Инспектор подумал, налил себе, выпил осторожно, взял срезок колбасы.
- Надо соблюдать дистанцию, чтоб не вмазать... А обгон слева - как его иначе? Движение у нас пока еще правое... Это где левое движение, там справа обгоняют...
Мы сидели долго, и беседовали, и пили светлую влагу, уравнивающую людей.
- Я вас узнал, инспектор, - сказал я. - Помните, год назад...
- Я не вас узнал, - ответил он, - я прокол свой узнал... Увидел - узнал... Что ж у вас, в самом деле не было денег?
. - Не было.
- Не верилось. Не люблю хитрованов.
Он ушел за полночь, крупный синий инспектор, не любящий хитрованов.
Я подошел к окну и увидел, как он шагал по мокрому снегу, оставляя четкие следы. Снег садился на его развитые плечи, снег кружился в лучах фонарей. Ночной гость направлялся к воротам и вдруг, резко повернувшись, подошел к моему автомобилю. Он постоял, посмотрел, провел рукою по вмятине, покачал головою и ушел. Трудно было влезать этому крупному парню в небольшую машину через все сиденье.
Снег повалил гуще, засыпая двор и легко громоздясь на помятой крыше машины. Снег застревал на покореженном боку автомобиля. К утру машина исчезнет в сугробе.
Я смотрю в окно и чувствую чей-то упругий взгляд на затылке.
Филька глядит на меня остро, и в коричневых глазах его поблескивают алмазные осколки оптимизма.
- Филька, - говорю я, - не ругай меня идеалистом... Надеюсь, ты и сам понимаешь, что, кроме нравственной поруки, другой нет...
