Неизвестность и ночь — две подруги мои,
Подворотни, подъезды укроют меня,
Запах денег и боли. И где-то любви…
Тело, душу я медленно плавлю дотла.
Как у кошки бездомной мой слух обострен.
Кто сегодня захочет тепла моего?
Запах денег неужто настолько силен?
Даже запах любви не осилит его…
За этим занятием ее застал швед. Он был потрясен. На работе он внезапно подумал, что совершил страшную ошибку, оставив Свету в своей квартире, что проститутка, конечно, обворует его и как-нибудь улизнет из дома. Он бросил все дела и помчался домой, но вместо обворованного жилища обнаружил на балконе прекрасную юную славянку, сочиняющую лирический шедевр.
Сердце скандинава было разбито. Он женился на Светке и увез ее в Стокгольм. Там она родила от него ребенка. И, проштудировав с адвокатом шведские законы, кинула своего суженого. Выбила из него при этом двухкомнатную квартиру и что-то типа алиментов. Но этого ей показалось мало.
Светка без всякого зазрения совести объявила себя алкоголичкой, хотя на самом деле капли в рот не брала. Алкоголя, я имею в виду. Этот трюк давал ей дополнительную социальную помощь. Кроме того, она получала государственное и муниципальное пособие на ребенка, а также на престарелую мать, которую вывезла в Стокгольм из Вологодской области.
На круг, по российским понятиям, выходило вполне прилично, особенно если учесть, что ее квартиру, медицинскую страховку, коммунальные услуги и телефон оплачивали службы социальной помощи.
Света жила по принципу: «Дают — бери, бьют — беги». Компаньонкой она была просто замечательной. Страшно любила танцевать. Вместе мы обошли все местные дискотеки и клубы.
Иногда она просила меня отвезти ее куда-нибудь на машине. Купить машину она могла и сама, но не делала этого, чтобы не разрушать образа несчастной, малоимущей и одинокой женщины.
Однажды Света попросила подвезти ее в Уппсалу в химчистку. Зачем тащиться в химчистку в такую даль, когда в Стокгольме их полно на каждом углу, мне как-то в голову не пришло спросить. Но в Уппсале я никогда не был и подумал: «Это повод туда съездить, бросить взгляд».
В этот городок мы приехали под вечер.
Припарковали машину у торгового центра. Света пошла в химчистку, а я остался в кафе. И тут вспомнил, что вскоре у сестры, в доме которой я остановился, грядет день рождения и хорошо бы купить ей какой-то памятный подарок.
Когда Света вернулась, я попросил ее сопроводить меня в ювелирную лавку и поработать переводчицей. Она с радостью согласилась.
Лавка нашлась тут же, в торговом центре. Там меня заинтересовал маленький кулончик, выставленный в витрине. С помощью Светы я объяснил хозяину, обстоятельному шведу ювелиру, что мне нужно. На витрине он ничего не стал трогать, а, покопавшись, достал с верхней полки почти такой же кулончик. Но Светка забраковала его, и швед, кряхтя, стал искать в другом месте. Но и новый кулон ей не понравился. Она гоняла шведа по полкам, приговаривая:
— Покупатель всегда прав!
За время поисков Света перемерила половину вещей в этом магазине: цепочки, кольца, браслеты. Это доставляло ей удовольствие. Наконец нужный кулон был куплен, и мы пошли к машине.
— Быстрей, быстрей, — торопила Светка.
— Куда мы спешим? — спросил я. — Давай пройдемся по городу.
— Нет. В Стокгольм, срочно!
— Зачем?
— Потом объясню.
Мы вырулили на автостраду и помчались к столице. Когда проехали аэропорт Арланда, Света неожиданно заверещала:
— Ой-ой, заверни на этот паркинг…
— Но ты же спешишь в Стокгольм?
— Ничего подобного.
— Сама говорила.
— Раньше спешила, а теперь не спешу, — загадочно произнесла Света и повернулась ко мне: — А ты удачливый.
— С чего ты взяла?
— А вот с этого… — Светка раскрыла ладошку, на которой лежала золотая цепочка.
— То есть? — не понял я, останавливая машину.
И тут до меня дошло, что она только что обокрала этот магазин, а я был у нее прикрытием.
— Ах ты, скотина!.. — воскликнул я.
— Тише-тише, — зашептала Светка, — продадим, половина твоя…
— Я тебя сейчас прибью. Ведь если бы тебя поймали, я бы пошел как соучастник.
— Но ведь не поймали!
— Отдай сюда, дрянь.
— Возьми.
— Это все?
— Все, клянусь!
— Грош цена твоим клятвам! Я тебя сейчас в полицию сдам!
— Сдавай! — перешла в наступление Светка. — Сдавай, а пока я буду в тюрьме чалиться, ты будешь моего ребенка и больную маму кормить.
«Ну и твари же эти бабы, — подумал я, — умеют брать на жалость». И завел машину.
— Ты куда? — перепугалась Света.
— В аэропорт.
— Зачем?
— Так нужно.
— Скажи зачем, или я из машины выпрыгну и насмерть разобьюсь, — завизжала она.
— Туда тебе и дорога! — сказал я, и это, как ни странно, ее успокоило.
Она стала меня слушаться. Безропотно вышла из машины, потом мы зашли на почту в аэровокзале. На купленный мной конверт она переписала с визитки, наклеенной на коробочке с кулоном, адрес ювелирного магазина в Уппсале и снова принялась причитать:
— Нельзя этого делать! Больше фарта не будет. Возьми все себе!
Но украденная Светкой цепочка просто жгла мне руки. Я вложил ее в конверт и бросил его в почтовый ящик.
До Стокгольма мы ехали молча.
Больше Светке я никогда не звонил.
– А с другими русскими ты там общался ? — Конечно. Даже встретил мосфильмовских коллег-киношников. Мы тогда хорошо погуляли…
Съемочная группа фильма «Путана» приехала в Стокгольм на выбор натуры. Дневное время кинематографисты посвящали осмотру мест будущих съемок, а несколько вечеров нам удалось провести вместе. Однажды мы устроили чудную вечеринку на вилле моего шведского приятеля — там режиссер «Путаны» целый вечер играл на гитаре и аккордеоне и пел свои песни. В другой раз я показал мосфильмовцам свою любимую пивнушку, где работала барменшей умопомрачительной красоты цыганка. Под влиянием ее чар мы так набрались пива, что я еле довез ребят до их отеля. На прощание сговорились, что завтра в полдень я зайду за ними.
Как и было договорено, на следующий день ровно в двенадцать в холле маленького отеля меня поджидала, расположившись в креслах, вся съемочная группа. За исключением автора сценария, знаменитого писателя и веселого человека. В свое время он эмигрировал в Германию, прожил там несколько лет, поднабрался немецких привычек, в том числе и пунктуальности. Так что сегодняшнее его поведение всех несколько удивило, тем более что портье подтвердил — ровно в девять часов его разбудили.
Мы отправили администратора группы к нему в номер посмотреть, не случилось ли чего. Через полчаса появился сам писатель. Он выглядел несколько странно. Взгляд его был рассеянным, губы растягивались в блуждающей улыбке. Он смотрел как бы сквозь нас и отвечал на вопросы невпопад.
— Ребята! — сказал он. — Сегодня утром я умер.
Все замерли, потрясенные этой вестью.
— Что ты несешь, Володя? — воскликнул я, как самый непробиваемый. — Для покойника ты выглядишь слишком хорошо.
— Нет, правда! — тихо произнес писатель, блаженно улыбаясь, — Сегодня меня посетил ангел небесный.
Тут даже я не мог найти слов. Как-то не вязалась вся эта мистика с образом циника, гурмана и любителя еврейских анекдотов, каким я его знал.
А он продолжал:
— Вчера, после пивной, я еле добрался до кровати, а сегодня утром в мой закрытый номер вошел ангел. Это была девочка в белом платье. Ее русую головку украшал венок с горящими свечами. Она улыбнулась мне и небесным голосом пропела «Санта Лючия» — всю песню от начала до конца. Потом открыла шторы, наполнила комнату божественным светом и исчезла. Ведь такого не бывает в этой жизни. Ребята, я уже был ТАМ. Библия не обманывает — ТАМ действительно есть рай.
— Но как ты, старый греховодник и автор «Путаны», туда попал? — язвительно вставил я.
— Вот это загадка, — согласился писатель.
— Ладно. Пошли в город, — предложил я и тихо прошептал остальным членом съемочной группы: — Нужно показать его врачу.
Но до врача дело не дошло. Сценарист не имел шведской медицинской страховки, а на посещение поликлиники посольства у нас не было времени. Мы решили не спускать с него глаз.
Между тем сценарист продолжал вести себя как блаженный. Он так восторгался самыми простыми вещами. Его восхищал ослепительно-белый снег на стокгольмских улицах. Он пришел в экстаз от старинного парусника, пришвартованного у пирса в самом центре города. Цветочный рынок он сравнивал с райским садом. Его умиляли шведские дети в разноцветных комбинезонах. Эмоции переполняли писателя через край. То есть болезнь прогрессировала на глазах.
