Оказавшись на суше, спутники обнаружили вокруг такую чащобу, какая может предстать лишь во сне или при чтении заветных сказок. Тут и толстенные поросшие мхом стволы высились, перемежаемые буреломом, и кустарник с подозрительными через чур красными ягодами цеплялся и рвал одежду. Невиданный по величине папоротник то и дело преграждал путь, как нарочно, демонстрируя очевидные мыслительные способности: он то расступался, когда не ждали, то наоборот, топорщился и не давал шагу ступить даже в широких прогалинах. Но можно было вдруг наткнуться и на какую-нибудь очаровательную полянку, полную грибов и ягод, которую при виде людей, неохотно покидали непуганые зайцы.
Кустарник и кроны деревьев были так густы, что свет пропускали отдельными лучами в виде пятен, редких на фоне густых теней. Пространства меж ветвей затянуты были паутиной, в траве нередко шуршали змеи, повергавшие Матрену в ужас. Несметное число распевающих повсюду птиц сменяло друг друга в различных хорах, по мере движения небесных светил.
Однажды им попалось огромное, облепленное мхом и лишайниками дерево, сразу приковавшее их внимание. Дерево будто дышало, если не сказать, сопело. Вглядевшись в это растение, оба заметили, что частично оно состоит из вросшего в ствол живого человека. Чапаев с бывшим ординарцем не вдруг и поняли, что это не сон и не воздействие болотных газов, могущих вызвать иллюзии, а именно человек. Они долго топтались против него, не зная как поступить, пока странное существо не сочло нужным от ствола отделиться.
Чапаев, да и Матрена ахнули, поскольку хоть и слыхали про леших, но не ожидали, что предстоит личная встреча. Леший пошевелил особо рукой и из чащи, как из засады, бесшумно вышел огромный бурый медведь. Не обращая внимания на застывших путников, он поднялся на задние лапы, сделавшись совсем, как туча перед грозой, потом нагнулся и вытащил из кустов малины колоду, которую ловким движеньем запихнул в дупло за спиной лешего.
В этот момент шапка на голове лесного жителя вдруг расправила крылья и, взмахнув ими, медленно улетела к вершине дерева. Сверху просыпалась какая-то труха, и маленький змееныш шлепнулся к ногам лесовика. Медведь опустился на все лапы и пошел спокойно мимо Матрены, уловившей только тяжелое дыханье и, как ей показалось, чесночный дух.
Василий, не отрывая глаз от хозяина, издал вдруг какой-то новый, неожиданный звук, которого Матрена не слыхала от него прежде, и рукой вопросительно повел поверх кустов. Леший тоже что-то пробурчал, будто пропеть хотел утробным голосом, но оборвал на третьей ноте, руки же с завернутыми в спирали ногтями развел по сторонам. Чапаев на это промычал, буквально как телок, и сам себя обнял за плечи, нагнув низко голову. Леший на это отвернулся к своему дуплу и достал из его недр в берестяной корчаге мед, который поставил на землю, имея в виду, что это им.
Чапаев в ответ поклонился, мед поднял и еще прохрипел что-то лешему, трогая себя все время за усы. И Леший поправил будто свои усы, и в бороде порылся, отчего из нее выпорхнула мелкая птичка и следом необычайно крупный полосатый шмель, после чего незнакомец ухнул, как филин и махнул рукой в сторону просвета между стволами двух гигантских елей.
В указанную сторону и двинулись путешественники. Пройдя еще день, они вышли к небольшой реке. На другом берегу этой реки расположилось нечто похожее на деревню, но Василий с Матреной не пошли туда, а только переправились на другой берег, использовав пустую колоду и шест.
Найдя подходящий пригорок, они поднялись на него и принялись из-за кустов осторожно наблюдать.
Деревня имела вид, почти неразличимого на фоне леса, скопления землянок и больших шалашей. От землянок вниз по тропинке к реке шел медведь, похожий на уже виденного. Косолапый придерживал на загривке мелкую девчонку. С поваленного дерева, лежащего на краю поляны, за ними спокойно наблюдали сидящие там, вроде, бабы и один, вроде, мужик. Дойдя до воды, медведь зашел в нее, лег на спину и поплыл по течению, как плот. Девчонка же перебралась ему на брюхо и так уплыла с ним в неизвестном направлении.
Наблюдавшие за этим жители, тревоги не выказали, а продолжали следить за опускающимся в лес солнечным диском, пока их не скрыла длинная фиолетовая тень.
Вскоре на поляну вышли еще довольно мелкие девушки в домотканых сарафанах до земли, надели на головы венки из цветов и стали кучкой. На другом краю поляны показались пареньки, все до одного босые, в рубахах и портках. Девчонки пошушукались и запели тонкими голосами печальную и вместе с тем веселую песню, обращаясь при этом к реке. Потом они взялись за руки и стали в круг. Не переставая как-то особенно лукаво петь, они принялись водить свой хоровод, оказываясь все ближе к воде. Над самым берегом голоса их усилились и зазвенели. Пареньки стояли все время, как вкопанные и даже с разинутыми ртами.
И Василий залюбовался на участниц хоровода. Он знал из своего крестьянского детства, что в этот миг девчонки предстали на виду парней в совершенно новом виде. Прежде те видели их всегда за работой, с озабоченными лицами. Тут же, может один раз за лето, девушки преобразились, лица их расцвели, хоть и были наклонены, и голоса звучали совсем не так, как звучали они во время окриков: «куда пошла?!» в адрес скотины или в момент стирки на реке. Сейчас они будто переняли мелодии и очарование голосов у птиц или журчания весенних ручьев. К тому же пели они дружно, не сбиваясь, будто нарочно готовились. Но ведь им некогда было репетировать, когда столько работы. Значит, они упражнялись еще зимой, когда пряли пряжу или, может, сразу так могли петь, от чувств.
Как было тут не разинуть ртов парням? К тому же, с открытым ртом, говорят, лучше слышно и видно. Самый, стало быть, наступил подходящий момент, чтоб влюбиться и выбрать себе невесту.
Девушки в очередь стали бросать венки в воду, и их понесло за поворот к кустам ивы. Парни по одному поспешно направились к этим кустам отыскивать и ловить каждый свой венок, как свою суженую судьбу.
Вскоре загорелся костер, и происходящее стало почти не различимо, смешавшись с пляшущими тенями. Василий и Матрена привычно соорудили шалаш и улеглись спать. Но уснули они не скоро из-за доносящихся от костра то изумленных, то радостных криков и песен, почти без слов.
Перенятым у медведя способом и решил поступить Чапаев. Он наломал в лесу сухих стволов, связал их вместе ивовыми прутьями и, вырезав ножом подобие весла, предложил Матрене продолжить дальнейший путь водой. Девушке все равно было куда двигаться. Она жила ежеминутной текущей жизнью, с единственным на свете мужчиной, который взял ее куда-то с собой, и совсем не хотела какого-либо конца этому пути.
Выбора не было, не оставаться же в этом селе, где нет ничего лишнего, как в устройстве дерева или живой птицы, и пустых мест в виде вакансий для дальнейшей жизни тоже там вряд ли могло случиться. Так что путники поплыли дальше по течению этой неизвестной реки, по берегам которой еще пару раз попались подобные же деревни, с редкими жителями, которых издалека не мудрено было спутать с медведями или лесовиками. Иногда с откосов к воде склонялись такие ивы, что едва не достигали середины, а на холмах росли деревья такой величины, что кроны их смыкались над рекой, закрывая небо.
На девятый день путешествия, река сделалась шире, а вскоре затем стала широкой, как Урал. Чапаев раскрыл, чтоб лучше слышать, рот и явственно услыхал впереди скрежет и уханье, которые могли производить только рукотворные технические механизмы.
56
Оставив в покое прошлое, шагнем вперед, во времена отдаленные не столь.
После пленения Сони, Дядя половину дня проспал, а пол дня подкачивал свои мускулы гирями на механизме для упражнений. К вечеру же он собрался в город развеяться и поискать невинных развлечений. Заглянув в прибитое к стене расписание электричек, не менявшееся много лет, он двинул на станцию.
В вагоне ехало множество туристов, увешанных гитарами, рюкзаками и зачехленными предметами охоты и рыболовства. Транзисторы само собой занимали почетные места на тонких ремешках, одетых на молодецкие шеи, и все до одного настроены были на прогрессивную радиостанцию «Маяк».
Лица молодых и среднего возраста мужчин были обгорелы на солнце и исцарапаны ветками кустов и деревьев. Чувствовалось, что они двигались к цели, продираясь сквозь бурелом и чащу. От некоторых пахло еловыми иголками и свежей рыбьей чешуей. Одежда туристов (а именно это и были настоящие туристы, в отличие от пассажиров лакированных автобусов с бесцветными сонными глазами) состояла из клетчатых рубах с завернутыми рукавами и штанов, называемых «техасами» и являвшими собой некую пародию на американские ковбойские штаны «джинсы».
Привыкшие тушеваться перед всем иностранным, советские граждане, не догадывались, что эти «техасы» имели важные преимущества, например, легкость и крайне недорогую цену. Что до хваленой прочности, так ее на целое лето всегда хватало.
