Привыкшие тушеваться перед всем иностранным, советские граждане, не догадывались, что эти «техасы» имели важные преимущества, например, легкость и крайне недорогую цену. Что до хваленой прочности, так ее на целое лето всегда хватало.
Женщины же в поход, помимо таких же, как у парней, рубах, любили одевать трикотажные, фиолетового оттенка «тренировочные» штаны, которые закатывали до колен валиками, и сверху, от талии, тоже накручивали такие же валики, добиваясь за счет натяжения, плотного облегания бедер трикотажем. Получалось так, что даже интимнейшие места их полностью обрисовывались, включая ось симметрии, как будто бы нарочно для нескромного наблюдателя или любознательного подростка, обнаружившего вдруг, что даже футбол — не самое интересное из того, что может быть в природе вещей. В результате, фигурами женщины должны были напоминать любимые всеми гитары.
А собственно гитаристы, беспрестанно оглаживающие и тискающие свои инструменты, становились символами эпохи — «лириками», грозившими опередить по популярности «физиков», успешно одолевавших проблемы освоения космоса.
По времени это совпало с появлением на западе рок-н-ролла, Билла Хэйли с его песенкой «Рок вокруг часов» и самих «Битлз», позднее перевернувших сознание советской молодежи.
Был еще гонимый властями джаз, советский — Леонида Утесова и, противоположный ему, западный. Но джаз слушала в основном зрелая интеллигенция, из нелюбви ко всему советскому, а у молодежи терпения не хватало дожидаться по-настоящему удачных, энергичных импровизаций.
Гитаристы, большей частью самодеятельные, уже вовсю держали носы по ветру, тянулись поближе к западным веяньям. Начали выходить из употребления русские семиструнные гитары, а на смену им явились шестиструнные с иным строем, по которым принято было уже изо всех сил лупить, а не пощипывать их ласково, как, бывало, водилось у исполнителей романсов.
Среди подростков не зазорно стало украшать инструменты переводными картинками, изображавшими западных барышень. Свои барышни, имели несколько иной облик, и картинок с ними не производилось, а зря. Легкая промышленность и товары потребления плелись, конечно, в хвосте у развитых стран, но девушки наши были и навсегда останутся лучшими в мире.
В разных концах вагона то и дело принимались петь, в гитарном сопровождении, особого сорта песни, демонстрируя знание их во множестве. Песни эти никогда не исполнялись по радио и по телевизору, но откуда-то они брались и распространялись повсеместно. Слов никто не переписывал, они сами застревали в молодых головах.
Улыбки широко растягивали лица самодеятельных артистов и слушателей, сверкали зубы и значки ГТО на куртках. Завидуя их бодрости, Дядя, доехав до города, по инерции проследовал со всей толпой из электрички в метро.
Метро сияло хрустальными фонарями, многократно отраженными никелированными поручнями и зеркалами на стенах. Все сверкало вокруг, подтверждая обещание скорого и всеобщего счастья на основаниях равенства и братства. Как-то назойливо приходило на ум, что приближение победы коммунизма неизбежно.
— Уже три спутника улетели в космос, Гагарин с Титовым вернулись невредимы, чего ж еще? — радостно думал каждый.
Дядю охватило сильное волнение. Это был восторг, смешанный с нараставшим мышечным напряжением и желанием принимать участие во всем. Но хотелось и отличиться как-либо, в меру своих способностей, обратить на себя внимание, понравиться, и еще приподнять всем настроение. Это было именно то, что называется: «энтузиазм»!
Дядя, подскакивая и вертясь, ступил на эскалатор следом за поющими под гитару парнями и, движимый неизъяснимым побуждением, выхватил из кармана сверкающий рубль.
Недолго думая, он запустил монету катиться по наклонной плоскости вдоль перил, и как только та скрылась с глаз, пустил следующую. Дядя пришел в восторг от своей затеи, достал целую горсть рублей и стал запускать их один, за одним, заливаясь при этом счастливым смехом, несколько напоминавшим скрежет. Снизу тоже послышались выкрики, которые можно было истолковать двояко.
Надо заметить, что рубль в ту пору был очень крупной суммой. Наилучший батон, бутылка молока и двести грамм колбасы все вместе стоили как раз рубль. Или комплексный обед днем в ресторане. Или любая книга.
Так что некоторые пассажиры бросились ловить деньги, а некоторые особо алчные, терять равновесие и ссыпаться со ступенек. Образовалась угрожающе растущая куча-мала. Спасибо, сознательные граждане подоспели с платформы и бросились растаскивать упавших.
Монеты наполнили пространство особым сиянием и звоном, резонировавшим с и без того звенящими от городского шума головами. В воздухе пахнуло безумием, кое-кто из толпы начал делать первые странные жесты.
Дежурная в своей будке пыталась принять меры, но ни телефон, ни другие приборы и кнопки не слушались ее, не срабатывали. А главное, на рабочее место со страшной скоростью, свистом и грохотом влетали крупные монеты, могущие тяжело травмировать или даже насмерть убить невинную работницу.
Правда, это были все же деньги, что тоже не могло не сбить с толку служащую метро, при ее небольшой зарплате.
Справедливости ради, надо отметить, что отнюдь не все граждане бросились ловить монеты. Даже некоторые дети, особенно пионерского возраста, воспитанию которых родители уделили-таки часть своего досуга, совершенно, казалось, не обращали внимания на происходящее, а от летящих чужих денег недоуменно отводили глаза.
Многие взрослые, тоже совсем не имели радости и азарта в лицах, напротив, явно были не на шутку прогневаны выходкой черезчур богатого незнакомца, неуместной и досадной, на фоне побед в космосе и видов на предстоящий коммунизм. По их мнению, негодяя следовало бы прохватить, изобразив поскорее на страницах всеми любимого влиятельного журнала «Крокодил» в подходящей карикатуре.
Они справедливо негодовали и на поведение сограждан, с которыми ведь предстояло шагать в будущее, где алчности не будет места. И вдруг — очередное разочарование, отодвигающее исполнение мечты. Им поэтому очень хотелось частичного возмездия, в виде решительных действий какого-нибудь наряда милиции или патруля народной дружины.
Не тут-то было. Представители органов правопорядка, в аккурат, нашли более ответственное и опасное приложение своим ограниченным силам, так что в поле зрения их так и не оказалось.
Дядя быстрее всех сделался, как безумный, любовался укатывающимися, подскакивающими монетами, взвизгивал, потом устремился в обход компании туристов вниз, споткнулся и, наконец, грохоча, покатился кубарем по эскалатору к будке дежурной. Достигнув первой ступеньки, Дядя по инерции прокатился еще шагов пять и, встав, как ни в чем не бывало на ноги, бодро пошагал к платформе. На ходу он извлек из нагрудного кармана расчесочку, пригладил волосы и, растворяясь в невозмутимо спешащей толпе, вскоре и совсем скрылся в подошедшем вагоне.
57
Соня уже второй день находилась в подвале. Спала она на соломе. Дядя появлялся через каждые несколько часов, снимал с нее наручники, затем весело командовал:
— Оправка! Обед! — после чего провожал девушку в туалет, затем кормил. Еда была самая обыкновенная, дядя приносил ее в судках из столовки: щи из капусты, на второе макароны с усеченной сарделькой и кружком соленого огурца, на третье компот из сухофруктов, с речным песочком на дне. В любой столовой на просторах нашего обширного отечества, «от Москвы до самых до окраин», предлагались такие или подобные блюда, будь то в школе, воинской части или на заводе. Прилагавшиеся к компоту молочные коржики, Дядя дорогой съедал сам. Такой обед, привычностью своей, примирял Соню с действительностью.
— Хотели бы убить, не кормили бы так хорошо, — размышляла она, мыкаясь по подвалу.
Дядя только что умотал на электричке в город.
Соня печально отсчитывала в уме часы и минуты заточения.
— Выпустят ли ее когда-нибудь? Что потребуют в обмен на свободу и жизнь? Да и захотят ли ее спрашивать? — мучилась она вопросами.
Под самым потолком она разглядела маленькое окошко непонятного назначения. Свет оно почти не пропускало из-за скопившейся на нем грязи и паутины. Девушка при помощи ног сгребла под окном изрядную кучу различного хлама, включая табурет и деревянный ящик из-под овощей. С трудом вскарабкавшись на эту кучу, пленница смогла выглянуть во двор.
Взору открылся вид на угол дома и часть сада. В поле зрения частично попал и стол с яствами, за которым барыней расселась Раиса. Все это было довольно далеко, загораживалось ветвями яблони и сиренью, но все же можно было кое-что разглядеть. Звуков до подвала не долетало совсем.
Сердце Сони вынуждено было забиться с особой силой, когда она увидала подошедшего к столу статного мужчину и с изумлением признала в нем своего возлюбленного Семена Ворона. Этот стук сердца зазвучал, как литавры и стал будто музыкальным сопровождением захватывающего немого фильма, действие которого развернулось на ее глазах.
