А баба Тоня не менее красиво шаркала ногами в комнатных тапочках на третий этаж, сетуя, что дореволюционные буржуи зажлобились раскошелиться на лифт в их замечательном особняке. В красивой жестяной коробке из-под конфет она несла глазурованные кругляшки и несколько спасенных снеговиков. Глазурь, так и не застывшая, растекалась по дну и стенкам, но в конце концов, Антонина Васильевна рассудила, что в подарке главное – душа. В смысле – дареному коню в зубы не заглядывают.
И именно с этим умозаключением она звонила в дверь квартиры Маличей. Открыла ей лично виновница торжества, по этому случаю даже одетая в платье, с собранными в аккуратный хвост волосами и неброским макияжем на лице.
- А вы обычно с утра приходите, баба Тоня, - улыбнулась Женя. – Я уж вам прогул ставить собиралась.
- Да я с утра закрутилась-завозилась, Женечка, - смущенно проворковала Антонина Васильевна и протянула ей коробку, - вот... чего затеяла. С днем рождения!
- Спасибо, бабТонь, - именинница взяла у соседки гостинец и погремела печеньем. – Вы проходите, чаю попьем.
- Ой, а удобно? – принялась кокетничать старушка. – У вас, должно быть, гости, вон ты какая красивая!
Ее глаза забегали по Женькиному лицу, по прическе, по платью и внезапно задержались в районе талии. Она зависла. Ненадолго. И снова вернулась к лицу. А потом пожаловалась:
- Да и Андрей на меня еще сердится! Даже здоровается через раз!
- То вам кажется. Будто вы отца первый день знаете. Проходите!
И вторя Женьке, из-за ее спины, кажется, с кухни, донеслось:
- Жека, кто там? Гони в шею, нам торта больше достанется!
- Баба Тоня свое знаменитое печенье принесла, - отозвалась Женя и подтолкнула соседку к порогу, что послужило поводом для еще более придирчивого разглядывания ее фигуры. Как тут уйти? В мире по-прежнему ценится информация, а ею-то баба Тоня в данный момент и не располагала! Жека беременная или потолстела на отцовских харчах? Щек, вроде, особо не наела, но какая-то мягкость в ней появилась. Ну и грудь располнела, талия поплыла. Очень подозрительно поплыла талия! Может, кто и не заметит, но у бабТони глаз был наметан почище любой врачихи. Она так всех соседок сканировала. А сейчас вот как понять? Беременная или тортами печаль по олигарху заедает? А если беременная, то от кого? От него же? От капиталиста? Во дела!
- А я точно не помешаю? – со своим характерным, как у Ильича, прищуром, уточнила баба Тоня.
- Так! Вы либо туда, либо сюда! – гаркнул Андрей Никитич, показавшись в прихожей. – Не морозь мне ребенка!
Какого конкретно ребенка не морозить, Антонина Васильевна спросить не успела. Именно в это же самое время на лестничной площадке показался новый персонаж разворачивавшейся трагикомедии. Высокий, статный, в темно-красной куртке и с темно-красными розами. Седоватый, улыбающийся, с серьгой в ухе. Потертые джинсы прилагались к образу. Баба Тоня аж икнула.
- А вас чего принесло? – оторопело спросила Женя Уварова. А это был именно он, видимо, явившийся, чтобы окончательно испортить ей настроение, которое и так с утра еле держалось, но о том мы расскажем после.
- Потому что я никогда не забывал про день твоего рождения, что бы там тебе ни говорили мать и отчим! – проникновенно и на весь подъезд заявил господин Уваров.
Далее следовала немая сцена.
Женя растерялась да так и стояла, раскрыв рот.
Малич-старший прислонился к дверному косяку, будто бы ему выбили почву из-под ног.
А баба Тоня – вспомнила.
И наблюдая, как этот подлец ничтожный поднимается по лестнице, приближаясь все ближе к ним, в некотором ужасе глянула сперва на Никитича, после на Жеку и, сообразив, что та, видимо, все знает, незаметно перевела дыхание, да и рявкнула во всю мощь своего командирского голоса:
- Да ты, Маратик, может, и не забывал, только кто тебя звал-то?! Иди отсюда по добру, по здорову!
- И вам добрый вечер, баба Тоня! – обаятельно улыбнулся Уваров, а затем вернулся к Женьке взглядом: - Я так и не дождался твоего звонка, Женечка!
- Я не собиралась вам звонить, - отмерла Женя. – Вам незачем было ждать.
- Мы так и не поговорили по-человечески! – возразил новообретенный «папаша».
- Не хочет Женя с тобой разговаривать, слышишь! – отлепился от косяка Андрей Никитич. – Никто не хочет! Иди и дальше живи своей жизнью, что ты прилепился?
- А ты чего боишься, что мы будем общаться? – хмыкнул Уваров. – Рыльце в пушку, страшно, что я дочери что-то новое, нелицеприятное расскажу про ваши с Томкой дела, да?
- Да какие у них с Томкой дела?! – возмутилась Антонина Васильевна. – Ты наворотил, а он разбирался! Уходи, говорю, а то я сейчас милицию вызову! Не слушай его, Женька!
- Женя, нам надо поговорить! – гнул свое Марат Валерьянович.
- Мне неинтересно ничего из того, что вы скажете, - пожав плечами, решительно сказала Женя. – Как вам это объяснить, чтобы вы поняли?
- Родную кровь не замажешь! А милостью твоей матери я всю жизнь лишен общения с тобой! Это они нас разлучили! Я ей говорил, чтоб брала тебя и ко мне переезжала, а она уже с Андрюхой во всю любовь крутила! Она лишила тебя отца!
- Да заткнешься ты или нет! – прорычал Андрей Никитич, высовываясь вперед. Кулаки его были недвусмысленно сжаты, и это игнорированию не поддавалось. Антонина Васильевна его в жизни таким грозным не видела. Но Уваров уже расходился, бил себя пяткой в грудь и, преданно глядя на Женьку, продолжал вещать:
- Я же за тебя – что хочешь сделаю, дочь! Никому не позволю тебя обижать. Вот он, - Марат Валерьянович кивнул на побледневшего и пошедшего пятнами Малича, - хоть пальцем пошевелил, когда тебя Моджеевский бросил? Нет! Даже морду этому уроду не набил! А я уже и адвокатов нашел, между прочим. И этого дела я так не оставлю. Ты – Уварова. А мы, Уваровы, оскорблений с рук не спускаем и умеем постоять за себя и своих близких, вот увидишь! И когда...
Договорить этот поборник дочерней чести не успел. Прямо ему в челюсть полетел тяжелый кулак Андрея Никитича, таки вышедшего из берегов. А сам Марат Валерьянович полетел к перилам, выронив цветы.
- Пап, не надо! – вскрикнула Женя и ухватила отца за руку, но потом, сообразив, что тот дальше убивать Уварова не собирается, торопливо подошла к поверженному отцовскому противнику, оглядела внимательно с ног до головы и спросила: - Живой?
- Я сдачи не даю только потому, что здесь дамы! – прокряхтел «папа», держась за подбородок.
- Значит, живой, - удовлетворенно отметила Женя. – Тогда, пожалуйста, господин Уваров, забудьте дорогу в этот дом. Я вас не хочу ни видеть, ни слышать. И уж тем более совсем не желаю вашего вмешательства в мою жизнь. Уходите.
Женя отвернулась и протопала обратно в квартиру, на ходу проговорив отцу и Антонине Васильевне:
- Идемте, наконец, пить чай.
- Пойдем, пойдем, Андрюша, - закудахтала баба Тоня, ухватив Малича за рукав. У того разве что дым из ноздрей не валил. А скрежет зубов, наверное, было слышно и на первом этаже. – Брось ты этого дурака, кончено давно!
- Чтоб я тебя тут больше не видел! – выдохнул он.
- Прям напугал! – мрачно ответил Уваров, поднимаясь на ноги. – Жека, если не дура, быстро смекнет, что к чему. А я ей помогу.
- В жопу иди, понял?!
- Андрей! Не при детях! – не выдержала Антонина Васильевна, запихивая Малича в квартиру.
В сущности, тем и кончилось.
Дверь закрыта. Шаги вниз по лестнице отзвучали.
Чай в чашки – налит.
Остаток вечера проходил в показном Женькином и бабТонином веселье, Андрей же Никитич выглядел подавленным и тревожным. Снег за окном продолжал валить и совсем не думал таять.
Странная была в том году зима.
И день рождения выдался странным.
Женя точно знала, что Юлька не приедет. Как ни уговаривала она сестру, та, отчаянно прикрываясь учебой, категорически отказалась. И чтобы отметить только с папой, Евгения взяла на работе отгул, отложив поздравляшки от коллег до понедельника.
