Это чудесно… Хотя нам уже по восемьдесят семь, а не по семьдесят восемь.
— Что? — спросил Иван Николаевич. — Ты что-то сказал?
— Я?! — изумился старина. — Нет, Миша, ты меня знаешь. Я всегда молчу.
Иван Николаевич встал. Вернее, он так решил, будто он встал, возмущенный наглостью:
— Нет! Ты, старина, сказал, что я вешу восемьдесят семь килограммов.
— Вы меня не так поняли, Василий Алексеевич. Это во мне сто восемьдесят семь сантиметров. И потом, я не люблю, когда при мне матерятся.
— Извините, — смутился Иван Николаевич. — Мне показалось, что вы меня подозреваете.
И он сел. Вернее, решил, что сел, удовлетворенный.
— То, что ты. Костя, продолжаешь заниматься гантелями, еще не дает тебе права обвинять меня в дезинформации, — сказал старина и нервно закурил чайную ложку.
— О! Гири — моя слабость, — засмеялся Иван Николаевич и вытер слезы. Он взял со стола спичечную коробку и начал ее отжимать. — Смотри! Десять, девять, восемь, семь, шесть, пять, четыре, три, два, один, ноль, минус один, минус два…
— Гиря-то пустая, — поддел старина.
— Во-первых, это не гиря, а коробка! А во-вторых, встать! Смирно! — закричал Иван Николаевич. — Я интеллигентный человек и не потерплю никакого капитулянтства! При чем здесь коробка?.. Ну что, стыдно? То-то. Ладно. Я пошутил. Лучше скажи, почему ты до сих пор куришь?
— Привычка. — смутился старина и покраснел. — Одни расходы. — он затянулся ложкой. — дорого… Шесть штук — два сорок. И без фильтра… Так-то, Витюша.
— Не смеши меня, старина, — сказал Иван Николаевич и заплакал.
— Скорее всего, это грустно, — произнес старина и расхохотался. — А в общем, я рад тебя видеть.
— А я рад тебя слышать, — успокоился Иван Николаевич.
— У тебя, Коля, всегда было хорошее зрение, — сказал старина.
— А у тебя — слух… Вы что-то сказали?
— Я?! — опять изумился старина. — Я молчу уже второй час. Если вы хотите меня унизить, товарищ капитан, извольте. У меня тоже есть свои козыри.
— Пики? — встрепенулся Иван Николаевич.
— Никак, нет-с, сударь! — оскорбился старина. — Сабли! И не забывайте, что вы у меня в гостях!
— Это ты у меня в гостях, старина, — грустно сказал Иван Николаевич.
— А это уже чересчур! — гаркнул старина и попытался подняться с кресла, но так и остался сидеть на диване.
— Чересчур или не чересчур, а я должен идти спать, — сказал Иван Николаевич. — Меня ждет супруга. Хорошо, что у нас еще есть желания.
На этот раз он по-настоящему встал и скрылся в шкафу.
Когда из кухни вышла Дарья Федоровна — супруга Ивана Николаевича, старина сказал:
— Ваш муж Степан… В общем, держитесь, Марфа Яковлевна…
— Неужели он все-таки отравился грибами? — улыбнулась Дарья Федоровна и поправила прическу.
— Не уверен. Поэтому и не обгоняю, — пробурчал старина.
— Что ж, пойду приму меры, — сказала Дарья Федоровна.
Она вошла в туалет, спустила воду и закричала:
— Алло! «Скорая»? Это я! Да. Именно так…
…Утром в квартиру пришли два газовщика. Обнаружив Дарью Федоровну в туалете, Ивана Николаевича в шкафу и какого-то совсем старого дядьку, сидящего на диване с ложкой во рту. они успокоились. Значит, все в порядке. Отавное, чтобы не было утечки газа.
Восстановление вчерашнего черепа
по сегодняшнему лицу
Печатается по книге «Всё»
(М., СП ИКПА, 1990).
От автора. Желая оградить себя от возможной критики данного ненаучного произведения, автор предупреждает что сие сочинение есть не что иное, как плод исключительно здорового воображения автора, результат его необузданной фантазии и кропотливых наблюдений. Автор надеется, что у читателей, которые все примут за чистую монету, волосы на голове встанут дыбом. Автор не намерен называть прототипы, но думает что они сами себя узнают в героях, с которыми им предстоит встретиться сию же минуту.
Что же касается героев, упомянутых ниже, то автор просит принять его искренние уверения в величайшем к ним уважении.
Байрон появился в Литературном кафе, как и обещал, в 16.30. Тургенев уже ждал его за столиком возле рояля. Увидев Байрона, Тургенев свистнул.
— Привет, старик! — сказал Байрон, усаживаясь напротив Тургенева.
— Tti почему хромаешь? — спросил Тургенев.
— Да загудели этой ночью у Державина, — ответил Байрон. — Гёте приехал из Германии, привез потрясную переводчицу. Ноги от шеи! Ну, взяли четыре по ноль семьдесят пять, и у Гёте еще литр «Мозельского» был… В полпервого Фонвизин завалился из Дома кино с двумя телками и с какой-то певичкой из Франции… Она у него в «Недоросле» снималась…
— Виардо?! — насторожился Тургенев.
— Блондиночка.
— Она, — мрачно произнес Тургенев. — Вот скотина!
— Ну, туда-сюда. — продолжал Байрон. — Гёте насосался и начал танцевать с телками, а я, значит, переводчицу стал утешать этим самым «Мозельским», черт бы его побрал, и так наутешался, что, веришь, не помню, как отрубился. Очнулся в ванне, весь мокрый. Выхожу — уже утро. Державин в сосиску. Я на балкон, а там почему-то лошадь стоит. Хотел оседлать, в стремя не попал, и — с балкона… Хорошо, хоть второй этаж был… А все с «Мозельского»!
— Да-а, — сочувственно сказал Тургенев, — мешать — дело последнее.
— Выбрали, мальчики? — спросила подошедшая официантка Люба.
— Значит, так, Любаня, — весело потирая руки, начал Тургенев. — Маслица… И триста водочки.
— И еще бутылочку, чтоб потом недозаказывать, — уточнил Байрон.
— Жора, — неуверенно сказал Тургенев и положил Байрону руку на плечо.
— Спокуха! — сказал Байрон. — Я ставлю. Сегодня аванс получил за «Чайльд Гарольда».
Байрон царским движением опустил руку в смокинг где-то в районе сердца, но денег при этом не показал.
В этот момент в ресторане появился высокий худой человек с большой черной бородой. Его опытный охотничий взгляд заскользил по столикам и зафиксировался на Байроне. Быстро прикинув что-то в уме, бородатый прицельной походкой направился к роялю.
— Здорово, мужики! — бодро крикнул он.
Тургенев молча кивнул, а Байрон почему-то полез в карман и достал газету. Бородатый некоторое время постоял
