Десять суток, отпущенных мне доктором «Менгеле» на реабилитацию, пролетели незаметно. По ночам палата сотрясалась от какофонии всевозможных звуков. Днём она наполнялась спорами, неспешными беседами, жалобами, беззлобным ворчанием медсестёр. Особенно больные любили послушать рассказ молоденького ефрейтора Севки Жукова. Чуть не каждый день кто-нибудь приступал к Севке:
— А ну, боец, поведай, как там тебя оперировали?
Севка лицемерно вздыхал, мол, сколько можно! Затем поудобнее устраивался на своей койке и начинал:
— Не поверите! Едва не кончился в руках этих… убийц в белых халатах!
У Жукова во время службы в рядах Российской армии разболелась голова. Отцы — командиры на такой пустяк, естественно, не обратили внимания. Мало ли, что и у кого болит. Их головы, к примеру, раскалывались с похмелья практически каждый день! Посему, пока у ефрейтора температура тела не скакнула за сорок градусов, он официально считался симулянтом. А симулянтов, как известно, в армии не любят…
У спешно эвакуированного в городскую больницу провинциального Кингисеппа Севки Жукова обнаружили гной в лобных пазухах или что-то в этом роде. Севку доставили в Питер, где его уже ждала операционная. Набиравшая силу платная медицина ефрейтора из маленькой деревеньки Синюхи, что на Брянщине, за приличного клиента не считала.
Отсюда, всевозможные траты на такие глупости как наркоз, полагались излишними. Севке сделали какой-то маловразумительный укол в задницу (подозреваю, что это был банальный анальгин) и с помощью страховидного прибора продырявили лоб. После чего выкачали гной, а Севку пинком выгнали в общую палату.
— А что за прибор-то? — интересовались любопытные. — На что он хотя бы похож?
— На дрель и похож! — отзывался Жуков, улыбаясь. — На электрическую!
В доказательство сказанного, Севка осторожно освобождал свой лоб от узкого бинта и демонстрировал всем желающим небольшую, затянутую запёкшейся кровью дырочку над левой бровью…
Время пролетело стремительно. Тогда я был молод. Нанесённые мне раны быстро заживали. Правда, пребывание в больнице само по себе скучновато и мы развлекали себя как могли. Например, три раза в день пациенты играли в игру. «Угадай, что у тебя в миске!» На завтрак, обед и ужин местные поварята, соревнуясь друг с другом в кулинарном искусстве, преподносили нам абсолютно неизвестные блюда венерианской или марсианской кухни. Попробуй, разбери, что тебе навалили грязным половником на этот раз: бигус, гуляш или омлет! А бурда, нацеженная в кружку из большого ржавого чайника, могла оказаться и кофе, и чаем, и компотом.
Не оставляли меня в одиночестве и сослуживцы. Славик Авдеенко с Димкой Бабичевым объявились на четвёртый день после операции в строго установленные часы для посещений. В полиэтиленовом пакете, который крепко держал в руке Славка, угадывались бутылка и связка бананов. Мы долго искали укромный уголок. Притулились рядом со входом в операционную. Это место инстинктивно избегали все больные. Авдеенко разлил алкоголь. Мы, торопясь, выпили. Кстати, я не почувствовал смака. Виной тому были толстые ватные тампоны, грубо засунутые медсестрой в каждую мою ноздрю. Эти мерзкие затычки начисто лишили меня возможности ощущать какой-бы то ни было вкус.
— Как дела на работе? — будто бы невзначай спросил я.
— М-м-м! — Славка закусил добрым куском банана. — О твоих художествах давно забыли! Тут такое произошло…
Я молча ждал продолжения.
— Три дня назад накрыли при вылете в Германию дяденьку с целой банкой редкоземельного металла. Как бишь его?..
— Скандий, — подсказал Бабичев.
— Точно, скандий! — обрадовался Авдеенко. — Всего-то, сто пятьдесят грамм, а стоимость — немереная! И всё бы ничего! Контрабанда, как контрабанда. Но оказалось, что кое-кто из наших замешан.
— Скандал, — пробормотал я.
— Ещё какой! — охотно согласился Славка. — Теперь всю смену в «комитет» на Литейный вызывают. Так что о тебе прочно забыли. Подумаешь, из «газовика» пальнул!
Не было бы счастья, да несчастье помогло. Серёга Мазаев дулся на меня ещё какое-то время. Пару инспекторов тихо убрали из аэропорта. Но это уже совсем другая история…
Прошлое прошлым, а ныне я, увешанный мешками с одеждой и продуктами, переступил порог оториноларингологического отделения 124-ой больницы, расположенной на проспекте Луначарского. Ох уж эти революционные названия! Несколько месяцев назад мою жену, Ольгу, увезли посреди ночи на «скорой помощи» в чудесную больницу имени пламенного революционера Костюшко. Уставшая женщина-врач на ходу не смогла определить причину болей в спине. Может, почки, может позвоночная грыжа, а может, ещё какая-нибудь зараза! Нужна госпитализация, там разберутся. Кстати, нашли чьим именем назвать сие богоспасаемое учреждение! Польский дворянчик Тадеуш Костюшко всю свою сознательную жизнь ненавидел Россию. Правда, царскую Россию. Но ведь другой-то в XIX веке и не было! Большевички действовали по принципу — враг моего врага — мой друг. Таким образом, Костюшко оказался почитаемым борцом с проклятым царским режимом и чуть ли не первым польским социал-демократом. Удивительно, что при разгуле советского мифотворчества его не объявили дедушкой, скажем, Дзержинского. Ещё бы облагодетельствовали больницу именем другого русофоба, Гитлера. А что, недурно! Медсанчасть номер такой-то имени товарища Гитлера. Впрочем, с Гитлером я погорячился. А вот Наполеон в данном случае подошёл бы. Практически, Костюшкин современник!
Уже через четыре часа мне пришлось забрать жену домой. Благо тревога оказалась ложной — какой-то несерьёзный спазм.
— Ты не представляешь! — Ольгу била мелкая дрожь. — Приводят на этаж, выкатывают кровать в коридор. Говорят, ложитесь! Я в шоке, как небезызвестный Сергей Зверев! Спрашиваю, а как же мне лежать в коридоре? Медсестра плечиками пожимает. Как все, мол, других местов нету! А в туалет? Ну что ж, в туалет! Постучитесь к кому-нибудь в палату. Пустят. Меня, как назло, прихватило. Стучусь в ближайшую дверь, захожу. Там взвод бабулек задаёт храпака. Я к туалету крадусь, а тут одна из них не к месту просыпается. Зинаида Петровна, кричит, Олимпиада Исааковна, к бою подружки! Во-о-оры! В общем, пописать в это раз мне не удалось. Выскакиваю в коридор, прыгаю на свою койку, затихаю. Мимо таджики ходят в грязных спецовках. Народная примета — где таджики, там ремонт. Сижу, сумку с документами и деньгами к груди прижала. Неожиданно погас свет. Темно, холодно. Подбирается медсестра с капельницей. Ложитесь, гражданочка, будем вас лечить. Я ложусь на спину, заголяю левую руку. Сумку надёжно держу в правой, не отпускаю. Сестричка пыхтит, не может приноровиться. Что, спрашиваю, проблемы какие? Не вижу, куда иглу втыкать, отвечает. И то, света-то нет! Пришлось ей подсветить своим мобильником, иначе получила бы иголку, скажем, в глаз. Наконец, всё удалось, лежу, прокапываюсь. Тут появляется уборщица. Что-то бормочет себе под нос, машет шваброй. Ближе, ближе… Раз, и по треноге с капельницей ка-а-ак жахнет! Я ей кричу: вы что, мамаша, ослепли! Не видите, я здесь нахожусь на излечении! Та за словом в карман не полезла. Лежите, говорит, и лежите себе, не мешайте работать! Отбрив меня таким манером, она открыла дверь на лестницу. Проветривать собралась. Ей это удалось. Сквозняк меня чуть было с кровати не сдул. Ну, думаю, хана! Либо воспаление лёгких подхвачу, либо мочевой пузырь лопнет, либо таджики надругаются! Вижу, врач мимо топает. Я к нему. Доктор, не могу, отпустите домой! Как домой, возмущается доктор, мы вас ещё и не полечили толком. Я уже здорова, совсем здорова! Вольному воля, поразмыслив, отвечает тот. Как раз и лекарство в капельнице закончилось. Идите, говорит врач, на пост к медсестре, напишите заявление, что отказываетесь от госпитализации. Прижимая к животу сумку, бегу на пост. Дайте, прошу, листок бумаги, хочу написать отказ от госпитализации. Постовая медсестра кривится. Что вас не устраивает? Да всё! Обещали отдельную палату, а поместили куда? Не знала, что отдельные палаты у вас столь экстравагантно выглядят! Медсестра ещё больше кривится. Я вам, цедит сквозь зубы, бельё постелила, вы на нём и полежать успели. Непорядок! Послушайте, девушка, зверею я, если в белье проблема, давайте я его постираю. Только отпустите меня с Богом! Вот такая экстремальная медицина!..
Рассказ жены к счастью никак не подходил к ЛОР-отделению 124 медсанчасти. Света здесь было в избытке, в коридоре никто не томился, рабочие из Средней Азии отсутствовали, а медсёстры излучали радушие. Я скромно примостился на диванчике, ожидая своей участи. Мимо меня неспешно дефилировали странные люди — киборги. У каждого из ноздри, а то и из обеих, торчали пластмассовые трубки. «Вот, бедолаги! — подумалось мне. — Не иначе, у них какое-то очень серьёзное заболевание!»
