Георгий Марчик - Наследник фаворитки

Однажды домой к Алику пришли два мальчика из одного с ним седьмого «Б» класса. Алик достал припрятанные сигареты и первый со вкусом затянулся. В разгар курения раздался звонок телефона. Это была мама.

— Вы там не курите? — обеспокоенно спросила она.

— Ну что ты, мамочка! — обиженно ответил Алик, подмигивая смеющимся ребятам. — Как можно?! Ведь я дал тебе честное благородное не курить…

Учителям в школе он по крайней мере десяток раз говорил, что у него умерла тетя и он был на похоронах. Его отец и мать, сами не ведая того, попадали под машины, переносили тяжелые операции.

Все объяснялось просто: прокатавшись накануне на катке или просидев перед телевизором, Алик не приготовил очередного урока.

Пожалуй, он так и вырос бы тепличным существом, если бы не его деятельная натура. Как и всякий мальчишка, он был горазд на выдумки и шалости и любил быть на виду. Учился он сносно — выручали природные способности. В классе относились к нему снисходительно — считали порядочным шалопаем, но свойским малым. И на самом деле Алик был незлобив, дружелюбен, общителен и не жаден. У него всегда водились хорошие сигареты, и он никогда не спрашивал долгов. Не спрашивать их входило в его кодекс чести. Это было новое увлечение в старших классах — вырабатывать свой собственный кодекс чести.

Одноклассники незаметно взрослели: у ребят появлялись усики, а девочки становились девушками. Все они теперь уделяли особое внимание своей внешности, одежде, увлеченно толковали о будущем, о преимуществе разных профессий, о новой технике, дальних странствиях, об освоении космоса, горячо спорили о спектаклях и книгах.

Алика захватило общее настроение. Он старался не отстать от других — следил за модой, читал книги о правилах хорошего тона, ходил на новые спектакли, любил поговорить о них.

Он непременно участвовал во всех спорах об оперных постановках, не упускал случая блеснуть оригинальным суждением.

— Это божественно, — с томным восторгом говорил он обступившим его девочкам. — Раньше моим кумиром был вагнеровский Лоэнгрин. А сейчас им стал Дон-Жуан. Море экспрессии, удивительно тонкая трактовка… А какая прелесть Дон-Жуан! Сколько в нем ума, отваги, обаяния и энергии! Вот у кого надо учиться любви к жизни…

— И к женщинам! — насмешливо добавил подошедший одноклассник, намекая на повышенный интерес Алика к слабому полу.

— А почему бы и нет? И к женщинам, — легко согласился Алик. — А разве наслаждение красотой — не высшая радость бытия? — Он ревниво скосил глаза на девочек: как они? Не поддержат ли насмешника? И остался доволен: их симпатии, судя по розовеющим щечкам и блестящим глазам, целиком на его стороне.

Алик, по натуре уступчивый и добрый малый, охотно соглашался со всяким оппонентом, не лез в амбицию, не горячился и не обижался, как другие. Он был готов тут же охотно переменить свое мнение, лишь бы остаться в согласии с собеседником. Да и мама советовала не расстраиваться из-за пустых словесных распрей — пуще глаза надо беречь нервную систему.

Спросит у Алика одноклассник:

— Правда, ведь Георгий Николаевич хороший учитель?

Он подтвердит:

— Очень хороший. — Да еще добавит от себя: — И человек прекрасный. Этого у него не отнимешь. — И смотрит на товарища ясными глазами.

А если в другой раз этот же самый мальчик из-за двойки обзовет в разговоре с Аликом Георгия Николаевича врединой, несносным педантом, то Алик вполне искренне подтвердит, что так оно и есть…

Одно время Алика занимало, когда и с кем первым здороваться. Потом решил не ломать голову и во всех случаях здороваться первым. И верно — так оказалось значительно удобнее.

Тогда же он сделал ошеломившее его открытие: вежливость создает вокруг невидимую стенку, за которую можно никого не пускать. Было даже интересно скрывать свои истинные мысли и чувства, это походило на утонченную дипломатию — не говорить, о чем думаешь…

Алик был неизменно корректен и предупредителен, и, если кто-нибудь из ребят начинал изливать ему душу, он с готовностью поддакивал, лицо его выражало глубокое сочувствие и понимание, но внутренне он оставался равнодушным. «Вот еще — волноваться из-за таких пустяков. Да ну их всех к аллаху, — думал он. — У меня своих забот полно».

В девятом классе ему очень нравилась Галя — тонкая смуглая девочка с темно-карими живыми глазами. Впрочем, Алик тогда не понимал, что это любовь. Ему почему-то казалось, что любовь нечто необыкновенное, сверхъестественное. А тут все так просто. Каждый день он видел Галю, слышал ее приятный, чуть глуховатый голос, украдкой дотрагивался до нее рукой. Утром всегда просыпался в приподнятом настроении — впереди его ждала встреча с Галей.

Вокруг Гали увивался Валька — смазливый, но в общем-то бесцветный малый и вдобавок, как оказалось, продувная бестия.

Однажды на школьном вечере Алик в первый раз пригласил Галю на танец. Она с такой искренней радостью подалась навстречу ему, что он сразу понял, что тоже нравится ей. В каком-то счастливом упоении они танцевали танец за танцем, а Валька не сводил с них ревнивого враждебного взгляда.

После вечера оба провожали Галю. Валька старался не подавать виду, что недоволен. Напротив, даже острил, смеялся.

Галя пригласила Алика заходить к себе.

На обратном пути этот прохвост Валька как бы в шутку, доверительно предупредил:

— Она ужасная недотрога, с ней лучше не связываться. Да и папа ее ох крутой мужик — неприятностей не оберешься…

«Этот милый друг и мать переполошил, — с досадой вспоминал потом Алик. — Чего уж он там наплел ей о Галке, неизвестно, а вот о ее родителях нес бог весть что: отец-де ее жестянщик, хулиган и пьяница, мать — базарная торговка…» Сам Алик не принимал этого трепа всерьез, только посмеивался.

Зато мать испугалась до обморока. Алик снисходительно объяснил ей:

— Какой же он, скажите на милость, жестянщик? Тоже выдумал такое, чудак. Он рабочий металлического завода, очень даже симпатичный мужчина.

Но дело было сделано — мать потеряла покой и стала чинить разные явные и тайные препятствия его дружбе с Галей.

А у Гали его встречали лучше не надо — душевно и уважительно. Галка, открывая дверь, зацветала, как вешняя яблонька. Они вместе учили уроки. Она играла для него на пианино. Ах как она хорошо играла!.. Случалось, они играли и в четыре руки. У Алика сердце отогревалось в этом доме.

Мать по-разному пробовала отвадить его от Гали — только ничего у нее не выходило. Какое-то время не выходило. Потом она подобрала-таки ключи к этой крепости.

В один прекрасный день, зная о его нетерпеливой мечте — стереомагнитофоне «Грюндиг», она пообещала купить его. Но только, разумеется, при одном условии… Алик, конечно, возмутился и отказался.

Мать не настаивала, лишь сказала, пожав плечами:

— Я не спешу. Подумай.

Ее коварное предложение змейкой-искусительницей вползло в душу. Как он мучился, противоборствуя соблазну. И однажды придумал отличный выход. Зачем ему, спрашивается, отказываться от магнитофона? Ведь можно сделать вид, что он согласен больше не встречаться с Галей, и получить «Грюндиг».

— Я подумал, мама, и решил, — кротко сказал Алик. — Покупай магнитофон…

Мать потребовала расписку. Алик закапризничал, но выхода не было, и он махнул рукой — расписка так расписка, ведь Галя все равно ничего не узнает…

Прошло несколько дней. Алик старательно избегал девушку. Ведь он просто решил выждать, а все равно почему-то чувствовал себя вероломным бандитом. Чтобы отвлечься, каждую свободную минуту посвящал «Грюндигу». Какая это все-таки оказалась чудесная машина!

Алик вознамерился вернуть матери «Грюндиг», гордо порвать расписку и избавиться от гнета угрызений совести, но только не сейчас, а спустя какое-то время. Жаль было вот так сразу расставаться с новеньким магнитофоном, ставшим его гордостью и страстью.

Впрочем, и Галя не искала с ним встреч, а казалось, тоже старательно избегала их. Ну что ж. Чем хуже, тем лучше. Это помогло ему преодолеть в себе тревожное и неприятное, словно мокрица за пазухой, чувство вины, уговорить себя, что ничего, собственно, не случилось.

День за днем как-то незаметно угасал его интерес к Гале. Ну, нравилась девочка, потом перестала нравиться. Обычная, в общем-то, история.

Спустя несколько лет он смотрел на эту историю уже совсем другими, трезвыми глазами и не испытывал никаких угрызений совести. Разве что легкую досаду, что потерял не Галю, а словно бы светлую частичку самого себя: «Да, за удачу и счастливую находку надо крепко держаться. Вцепиться зубами и никому не отдавать. Вот как Валька».

Впрочем, может быть, оно и лучше, думал Алик, что они с Галей не вместе. Вряд ли он стал бы ей хорошей парой. Такой уж он непостоянный, переменчивый человек. Всю жизнь его тянет к чему-то новому, неиспытанному. Он не может успокоиться на чем-то одном, мечется, ищет чего-то. А чего ищет, и сам не знает. То ему хочется быть Наполеоном, а то клоуном на арене цирка.