Тэффи находится в центре литературной и культурной жизни. Ее всегда доброжелательное отношение к людям, обаяние и остроумие, политическая и литературная «объективность» привлекали к ней самых разных людей. Среди бывавших у нее на Монпарнасе и затем на улице Буассьер — И. Бунин и Б. Зайцев, И. Фондаминский и Д. Аминадо, М. Цетлин и Г. Адамович, М. Алданов и 3. Гиппиус, а также многие другие видные художники, писатели, актеры, философы, общественные деятели, с большинством из которых она была знакома еще в России. Тэффи участвует в съезде русских писателей в Белграде; после войны, в 1946 г., когда в Париже был воссоздан Союз писателей и журналистов, при выборах в правление она получила максимальное количество голосов. Тогда же предпринимались попытки уговорить ее переехать в Советский Союз, но, несмотря на огромную тоску по России, она, как и Бунин, Зайцев, Адамович, предпочла умереть в эмиграции. Скончалась Тэффи в Париже 6 октября 1952 г.
Писательница прожила долгую жизнь, перенесла все «катаклизмы» XX века; на ее глазах совершились три русские революции, она пережила две мировые войны. За более чем пятьдесят лет литературной работы она опубликовала огромное количество рассказов и фельетонов. А, кроме того, ее перу принадлежат стихи, песни, либретто, пьесы, рецензии. Она выпустила свыше тридцати книг — прозу, поэзию, драматургию. «У Тэффи изумительно бродячий талант. И у пишущих он всегда должен вызывать ревнивое чувство зависти, — писал А. Бухов. — Если она пишет для смеха — выходит очень смешно. Если она даст бытовой клочок — становятся ненужными те длинные повести, где этот же быт требует три печатных листа вместо двухсот строк Тэффи. В лирике — Тэффи дает в сжатых строках такую массу неподчеркнутой теплоты, что стихи ее запоминаются в десять раз больше, чем битые сливки профессиональных умилителей и ярко начищенные до самоварного блеска строки тупых стихотворных мастеров»[16].
В Советском Союзе имя Тэффи долгое время замалчивалось, судьба ее книг складывалась очень сложно. Если в двадцатые годы у нас еще печатали лучшие из дореволюционных рассказов и даже некоторые новые, созданные в эмиграции (правда, не забывая снабдить их идеологически выдержанными комментариями), то затем свыше трех десятилетий писательницу на родине не публикуют вообще. Лишь во время «оттепели» стихи и рассказы Тэффи начинают появляться на страницах газет и журналов, включаются в различные сборники и антологии. Два небольших сборника миниатюр выходят в Москве в 1967 и 1971 гг., но… ситуация быстро меняется, и о Тэффи вновь приходится «забыть». В результате до сих пор лишь малая часть ее богатейшего литературного наследия издана в СССР. Предлагаемая книга даст читателю возможность более полно познакомиться с ранним творчеством писательницы, которую по праву называли «изящнейшей жемчужиной русского культурною юмора»[17].
Дмитрий Николаев
[1] Зощенко М. М. Н. Тэффи. — В кн.: Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома. 1972. Л., 1974. С. 140.
[2] Первые литературные шаги. Автобиографии русских писателей. Собр. Ф. Ф. Фидлер. СПб., 1911. С. 204.
[3] Ясинский И. И. Роман моей жизни. М. — Л., 1926. С. 259.
[4] Чеботаревская А. Русская сатира наших дней. — Образование, 1906, № 5, отд. II. С.
[5] Новая Жизнь, 1905, № 5 (1 ноября). С. 16.— См. в кн.: Поэты «Сатирикона». Вступительная статья, биографические справки, подготовка текста и примечания Л. А. Евстигнеевой. М. — Л., 1966.
C. 321–322.
[6] Минский Н. На общественные темы. СПб., 1909. С. 198.
[7] Потемкин П. Об Аверченко. — Последние Новости, 1925, № 1500
[8] Мандельштам О. Гротеск. — В кн.: Мандельштам О. Слово и культура. М., 1987. С. 188.
[9] Куприн А. И. Аверченко и «Сатирикон». — Сегодня, 1925, № 72 (29 марта). С. 10.
[10] Возрождение, тетр. 70, октябрь 1957. С. 31.
[11] Тэффи Н. Дым без огня. Пг., 1914. С. 152. Первые литературные шаги. С. 204.
[12] Первые литературные шаги
[13] Зощенко М. М. Н. Тэффи. — В кн.: Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома. 1972. Л., 1974. С. 140.
[14] Поэты «Сатирикона». М.—Л., 1966. С. 327.
[15] Устами Буниных, т. 2. Франкфурт-на-Майне, 1981. С. 268.
[16] Бухов А. Тэффи. — Журнал Журналов, 1915, № 14. С. 17.
[17] Амфитеатров А. Юмор после Чехова. — Сегодня, 1931, № 31 (31 января). С. 2.
Юмористические рассказы. Книга первая
…Ибо смех есть радость, а посему сам по себе — благо.
Спиноза. «Этика», часть IV. Положение XLV, схолия II.
У Лешки давно затекла правая нога, но он не смел переменить позу и жадно прислушивался. В коридорчике было совсем темно, и через узкую щель приотворенной двери виднелся только ярко освещенный кусок стены над кухонной плитой. На стене колебался большой темный круг, увенчанный двумя рогами. Лешка догадался, что круг этот не что иное, как тень от головы его тетки с торчащими вверх концами платка.
Тетка пришла навестить Лешку, которого только неделю тому назад определила в «мальчики для комнатных услуг», и вела теперь серьезные переговоры с протежировавшей ей кухаркой. Переговоры носили характер неприятно-тревожный, тетка сильно волновалась, и рога на стене круто поднимались и опускались, словно какой-то невиданный зверь бодал своих невидимых противников.
Разговор велся полным голосом, но на патетических местах падал до шепота, громкого и свистящего.
Предполагалось, что Лешка моет в передней калоши. Но, как известно, человек предполагает, а Бог располагает, и Лешка с тряпкой в руках подслушивал за дверью.
— Я с самого начала поняла, что он растяпа, — пела сдобным голосом кухарка. — Сколько раз говорю ему: коли ты, парень, не дурак, держись на глазах. Хушь дела не делай, а на глазах держись. Потому — Дуняшка оттирает. А он и ухом не ведет. Давеча опять барыня кричала — в печке не помешал и с головешкой закрыл.
Рога на стене волнуются, и тетка стонет, как эолова арфа:
— Куда же я с ним денусь? Мавра Семеновна! Сапоги ему купила, не пито, не едено, пять рублей отдала. За куртку за переделку портной, не пито, не едено, шесть гривен содрал…
— Не иначе как домой отослать.
— Милая! Дорога-то, не пито, не едено, четыре рубля, милая!
Лешка, забыв всякие предосторожности, вздыхает за дверью. Ему домой не хочется. Отец обещал, что спустит с него семь шкур, а Лешка знает по опыту, как это неприятно.
— Так ведь выть-то еще рано, — снова поет кухарка. — Пока что никто его не гонит. Барыня только пригрозила… А жилец, Петр Дмитрич-то, очень заступается. Прямо горой за Лешку. Полно вам, говорит, Марья Васильевна, он, говорит, не дурак, Лешка-то. Он, говорит, форменный адеот, его и ругать нечего. Прямо-таки горой за Лешку.
— Ну, дай ему Бог…
— А уж у нас, что жилец скажет, то и свято. Потому человек он начитанный, платит аккуратно…
— А и Дуняшка хороша! — закрутила тетка рогами. — Не пойму я такого народа — на мальчишку ябеду пущать…
— Истинно! Истинно. Давеча говорю ей: «Иди двери отвори, Дуняша», — ласково, как по-доброму. Так она мне как фыркнет в морду: «Я, грит, вам не швейцар, отворяйте сами!» А я ей тут все и выпела. Как двери отворять, так ты, говорю, не швейцар, а как с дворником на лестнице целоваться, так это ты все швейцар…
— Господи помилуй! С этих лет до всего дошпионивши. Девка молодая, жить бы да жить. Одного жалованья, не пито, не…
— Мне что? Я ей прямо сказала: как двери открывать, так это ты не швейцар. Она, вишь, не швейцар! А как от дворника подарки принимать, так это она швейцар. Да жильцову помаду…
Трррр… — затрещал электрический звонок.
— Лешка-а! Лешка-а! — закричала кухарка. — Ах ты, провались ты! Дуняшу услали, а он и ухом не ведет.
Лешка затаил дыхание, прижался к стене и тихо стоял, пока, сердито гремя крахмальными юбками, не проплыла мимо него разгневанная кухарка.
«Нет, дудки, — думал Лешка, — в деревню не поеду. Я парень не дурак, я захочу, так живо выслужусь. Меня не затрешь, не таковский».
И, выждав возвращения кухарки, он решительными шагами направился в комнаты.
«Будь, грит, на глазах. А на каких я глазах буду, когда никого никогда дома нет».
Он прошел в переднюю. Эге! Пальто висит — жилец дома.
Он кинулся на кухню и, вырвав у оторопевшей кухарки кочергу, помчался снова в комнаты, быстро распахнул дверь в помещение жильца и пошел мешать в печке.
Жилец сидел не один. С ним была молоденькая дама, в жакете и под вуалью. Оба вздрогнули и выпрямились, когда вошел Лешка.
«Я парень не дурак, — думал Лешка, тыча кочергой в горящие дрова. — Я те глаза намозолю. Я те не дармоед — я все при деле, все при деле!..»
Дрова трещали, кочерга гремела, искры летели во все стороны. Жилец и дама напряженно молчали. Наконец Лешка направился к выходу, но у самой двери остановился и стал озабоченно рассматривать влажное пятно на полу, затем перевел глаза на гостьины ноги и, увидев на них калоши, укоризненно покачал головой.
