В скверике народу прибыло, и как показалось Ивану Петровичу, все озирались, шарили взглядом вокруг себя.
«Дармоеды, – почти вслух сказал он, – работать надо, а они всё надеются на чудо, на дармовщину. Испортили народ. В церкви кинулись, а Бога-то нет. Совесть, может, есть, да и то не у всех. Жадность есть, эта, наоборот, сейчас почти у всех… А кстати, нищему зря все-таки отдал пятьдесят рублей, зря. Пропадут деньги».
Краска, выступившая на лице Ивана Петровича, состояла из жадности, досады, стыда, ущемленного самолюбия. Вероятно, такое чувство, которое испытал Иван Петрович, испытывают преступники, когда им зачитывают приговор.
Ветер гнал в его сторону лишь сухие листья, одни листья и только листья и наконец, как бы в насмешку, подогнал целый клубок спутавшихся листьев. Иван Петрович пнул клубок ногой, тот распался, из центра его выпала пятитысячная купюра.
И тут ветер – порывистый, злой, сильный – дунул так!.. Дунул-то он дунул, резок-то он резок, да Иван Петрович опередил его. В мгновение ока схватил он купюру, а еще через мгновение стоял перед нищим.
Нищий при виде Ивана Петровича почему-то переложил бумажные деньги из кепки в карман пиджака. Иван Петрович, наоборот, переложил все свои деньги в кепку нищего, во рту у него пересохло, он строго посмотрел на небо и неумело перекрестился.
По дороге в сквер большие цифры, с трудом помещавшиеся в голове, неуклюже бегали по извилинам его мозга, сталкивались, расшибались, вновь складывались, принося всякий раз различные «итого», но и в худшем случае выходило очень много.
Свободных скамеек в сквере не было, Иван Петрович подсел к беспокойному старику, и они на пару стали озираться и оглядываться.
– Потеряли что-нибудь? – участливо спросил старичок.
– Миллион, – сказал Иван Петрович.
– Ничего, – успокоил старичок, – у нас найдут – вернут.
– У нас-то, – не то спросил, не то сразу согласился Иван Петрович. – Само собой.
От этих слов под сердцем у него вдруг образовалась пустота. То есть сердце билось явственно, но в то же время его как бы и не было.
Иван Петрович опрометью кинулся к храму.
Нищий исчез.
– Вот вы как! – сказал Иван Петрович и посмотрел на небо. – Ну-ну.
Когда он вернулся в сквер, там почему-то никого не было, лишь слева и справа на дороге видны были спины удалявшихся людей.
По силуэтам их Иван Петрович безошибочно определил: «Сговорились».
Денег на автобус не осталось, небо быстро наливалось свинцом, ветер, игравший с листвой, рванул вдруг дико и зло – кепку с головы сорвало и понесло вдоль дороги.
– Ну-ну, – сказал Иван Петрович и погнался за кепкой.
Кепка лежала в середине мелкой старой лужи, в грязи. Ветер успокоился, сквозь шорох листьев Ивану Петровичу послышалось: «Сторицей платят только за бескорыстное добро».
– А-а-а, – протянул Иван Петрович, – забыл.
Логики мало в нашей жизни, поэтому не все у нас и ладится. Вчера с лучшим другом – еще в детском саду на соседних горшках сидели, – вчера мы с ним слегка выпили. Да нет, прилично выпили. У него дома… Погоди!.. Да, у него дома. По случаю того, что… того, что… Какой-то случай был.
Ну, не важно. Сегодня я к нему с утра забегаю… У него оставалось чуть-чуть. Выходит – я не узнал его! Лицо раздуло, мятый весь, в глаза не смотрит, больно ему смотреть в глаза человеку.
Думаю: по случаю чего же мы вчера так хорошо посидели?.. Ну, не важно. Он говорит:
– У меня горе. Вчера пропали серебряные ложки.
Я ему:
– Кого-то ты пригрел, значит. Сейчас мы эту тварь вычислим. Кто у тебя вчера был в гостях?
Он говорит:
– Ты.
Я говорю:
– Думай, что говоришь. Кто еще?
Он говорит:
– Больше никого.
Я говорю:
– Как же никого? Пить меньше надо. Жена твоя была.
– Она не могла взять.
– Почему?
– А смысл какой?
Я говорю:
– Логично. Тогда зайдем с другой стороны. Кого вы подозреваете?
Он:
– Тебя. Ты к нам больше не приходи.
Я говорю:
– Спасибо. Столько я для тебя сделал! В школе ты ничего не знал – я тебе помог окончить с золотой медалью. В институт – ты его названия до сих пор не можешь выговорить – я за тебя экзамены сдал. На работу тебя устроил – ничего не делаешь, деньги гребешь лопатой. С женой твоей будущей тебя – не знаю зачем – познакомил. Квартиру тебе помог получить. Ложки тебе эти серебряные подарил!.. Давай лучше не будем пороть горячку, давай подробно восстановим события. Я ушел когда?
Он:
– Полтретьего.
– Так. Ложки были на месте?
– Были.
– Вот!!! Значит, их взял не я!
Он:
– А кто?
– Жена твоя.
– А смысл?
– Логично. А сам?
– А смысл?
– Логично… Когда обнаружили пропажу?
– В три часа. Искали до утра – никаких следов.
Я говорю:
– Спокойно. Думаем только головой. Кто мог взять?
Он:
– Ты.
– Я ушел в половине третьего, они были?
– Были.
– Значит, не я.
Он говорит:
– И я жене говорю: «Он ушел в половине третьего, ложки были, значит, не он». Она: «А кто тогда?» Я ей говорю: «Ты!» Она: «А смысл?» Я говорю: «Логично».
Стоим с ним, в квартиру он не пускает, в глаза не смотрит.
Я говорю:
– Давай первым делом успокоимся… Успокоился?
– Да.
– Теперь спроси не свое сердце, а свой разум: кто взял?.. Спросил?
– Спросил.
– Кто?
– Ты.
Я говорю:
– Я ушел полтретьего, они были!
Он:
– Я все понимаю, и жена все понимает. Она даже спросила меня: «Честно ты не брал?» Я ей: «А смысл?» Она: «Логично. Остается твой друг».
Я говорю:
– Я ушел полтретьего.
Он:
– Так нам обидно стало. Столько ты для нас сделал. Самый близкий человек нам после отца-матери. Как ты мог?!
Я говорю:
– Как я мог, если я ушел, они дома были?
Он слезы вытер, говорит:
– Утром забылся коротким сном. Вижу – ты взрослый сидишь на горшке и в руках у тебя серебряные ложки.
Я говорю:
– Я ушел полтретьего – они дома были!
Он:
– Так мне обидно стало!.. И тут жена толкает: «Нашлись ложки! Я их сама спрятала от греха подальше и забыла».
Я тогда говорю ему:
– Теперь мы можем пройти в дом опохмелиться?
Он:
– Нет. Мы решили, что ты больше не должен бывать у нас.
– Почему? Не я же ложки взял!
– Не ты, конечно. Ты ушел полтретьего, они дома оставались. Но так обидно нам было, когда думали, что взял ты!
Я ему:
– Логика-то где, логика-то?!
Он говорит:
– Как же где? Мы измучились, когда думали, что это ты обокрал нас. Видеть тебя больше не хотим.
Я ему:
– Но взял-то не я.
Он:
– А измучились-то мы!
Ну что?.. Вроде логично все.
Страшные есть болезни! Не приведи господи кому-нибудь из вас. Не приведи господи.
Сосед у меня – вот такая морда, кровь с молоком. Жизнелюб редкий – бабник! ворюга! певун! Петь любил – не остановишь. Голосину еще бог дал!.. Слуха, правда, не было.
Улыбался двадцать четыре часа в сутки, даже во сне, жена все время пугалась. Тупой! Поговорить не о чем, но вот все делал с радостью: ел, пил, целовал. А гигиену не соблюдал. Ну и подхватил где-то, врагу не пожелаешь… Аллергия на деньги!
Сперва не мог видеть крупные суммы в чужих руках – задыхался. Кстати, это у многих сейчас. Короче, врачи не обратили внимания. Дальше хуже – не смог смотреть на мелкие деньги… в своих руках, потом вообще не мог думать о деньгах – у него мгновенно случался… не помню научного названия, если просто сказать – расстройство желудка.
Вот такая болезнь, а он всю жизнь только о деньгах и думал. Врач родственникам говорит: «Надо как-то отвлечь его от поноса».
А как отвлечь?.. Сейчас же всё за деньги. Он телевизор не мог смотреть. Включит – там или секс, или убийство. То есть или за деньги, или из-за денег. Ну и он мчится опять туда, откуда только что вышел.
А если телевизор не смотреть, чем заниматься?.. Читать он не любил. Хотя не буду зря охаивать, может, любил, но не умел. Никогда никто не видел, чтобы он читал.
Со стороны посмотреть – может, даже и смешная болезнь, но не дай бог, если самому придется всю жизнь провести в туалете.
Медицина оказалась бессильна. Знахарь один знал, как вылечить, но он такую сумму заломил, что сосед тут же и обо… об этом по-научному как сказать, не помню.
Есть, конечно, еще бесплатная медицина, но это крайний случай, когда уже полное отчаяние, это в общем-то у нас, считай, уже предпоследнее медицинское учреждение. Последнее – морг.
Главная беда – у нас сейчас, куда ни сунься, везде разговоры только о деньгах: скоро ли у нас миллиардеров станет больше, чем бомжей, будет ли приватизироваться стабилизационный фонд, одно ли и то же монетизация и добровольный уход из жизни? Ну и так далее.
Вывозили его в море, оставляли посередине одного в лодке. Ну, конечно, с запасным бельем. Говорили: «Думай только о море, думай только о море!» Он сидит в лодке, думает только о море: какое оно красивое, грозное, сколько кораблей погибло, сколько на дне лежит золота… Ну и всё! И пригодилось запасное белье.
