Затем появился жандармский вахмистр, который выволок из толпы одного пожилого дядю и увел его со словами: «Я вам покажу народ подстрекать! Вы мне еще объясните, что это значит: раз так обращаются с солдатами, то не приходится от них требовать, чтобы Австрия выиграла войну!» Горемычный дядя оказался способным лишь на «чистосердечное признание», что у него мясная лавка у Старых ворот и что он совсем не то хотел сказать. Швейка же между тем один господин отвел в ресторан и угостил пивом. На прощание он еще сунул ему десятку на дорогу и другие расходы. И Швейк, потихоньку потягивая пиво, вспоминал о своем надпоручике.
Швейк беззаботно продолжал выпивать. Потом к нему подсел какой-то венгерский солдат и, разглядывая свой потрепанный кошелек, спросил по-венгерски: «Мадьяр?» — «Я чех, приятель! Не хочешь выпить?» — «Nem tudom, не понимаю!» — ответил венгр. «Не важно, браток, — потчевал Швейк, — пей давай! Пей, пей, мадьярская твоя душа!» Так они весело выпивали уже вдвоем, и Швейку было совершенно наплевать, что тем временем через Табор проходил на Будейовице один поезд за другим. За этим приятным времяпровождением его и застал военный патруль, начальник которого потребовал: «Ihre Dokumenten! Фаши документы?! Я фидеть фас сидеть, пить, ехать нет, фсё фремя пить!»
Это была военная полиция. «Нет их у меня, милок, — ответил Швейк. — Господин обер-лейтенант Лукаш из 91-го полка забрал их с собой, а я застрял здесь на вокзале». — «Was ist das, «милок»? Что это такое?» — спросил фельдфебель старого ополченца из патруля, который, не моргнув глазом, разъяснил: «Милок — это, стало быть, вроде как господин фельдфебель!» — «Документ иметь каштый зольдат, — продолжал фельдфебель, — бес документ ф арест на вокзальный комендатур этот фшивый молодчик! Wie einen tollen Hund, как один бешеный собак!» И Швейка отвели в военную комендатуру таборского вокзала к поручику, имевшему в высшей степени свирепый вид.
«Что вы делали на вокзале?» — «Осмелюсь доложить, господин лейтенант, ждал поезда в Будейовице… Сперва-наперво меня хотели свести к начальнику станции, потому как я был под подозрением, что с помощью аварийного тормоза остановил скорый поезд…» — «Не порите мне тут чепуху!» — разорался поручик. «Так что осмелюсь доложить, скачала у нас увели чемодан, потом — для ясности — я не понравился какому-то плешивому генерал-майору и мне пришлось убраться в коридор. А там меня обвинили, будто я остановил поезд. Ну, а на вокзале, покуда все выяснилось, господин обер-лейтенант укатил, и я остался совсем один, как сирота, и без документов!»
«Почему же вы пропустили поезд?» — «Так что осмелюсь доложить, господин лейтенант, потому что пил пиво кружку за кружкой!» — «Такого осла я еще не видывал, — подумал про себя поручик, — этот тип во всем признается!» И вновь обратился к Швейку: «Послушайте вы, олух царя небесного, вы же дегенерат! Знаете, что это такое?» — «С вашего разрешения, у нас на углу Бойиште и Катержинской тоже проживал один дегенерат, польский граф. Он заметал улицы…» — «Вот что, воловье вы копыто, — прервал его поручик, — возьмите себе билет в Будейовице и чтоб духу вашего тут не было, не то возьму в оборот как дезертира! Abtreten! Кругом марш!» Но поскольку Швейк не трогался с места, поручик заорал: «Marsch hinaus! Вон отсюда! Капрал Поланек, возьмите этому идиоту в кассе билет!»
Не прошло и минуты, как капрал Поланек вновь появился в канцелярии. В приоткрытую дверь из-за него выглядывала добродушная физиономия Швейка. «Чего там опять?» — «Осмелюсь доложить, господин лейтенант, у него нет денег на дорогу. А задарма его везти не хотят, потому как у него нет этих самых… как их… военных документов!» Однако эту сложную проблему поручик разрешил с мудростью, достойной царя Соломона: «Ну и пусть его идет пешком! Пусть его посадят за опоздание! Кто тут будет с ним чикаться?!» — «Ничего не поделаешь, друг, — сказал Поланек в коридоре Швейку, — придется тебе топать до Будейовиц пешком!»
И через полчаса, попив в караулке у солдат кофейку, Швейк вышел из Табора. И черт его знает, как это случилось, но только вместо на юг в Будейовице, Швейк шел все время прямиком на запад. Шел сквозь снега, в мороз, закутавшись в свою шинель, как последний наполеоновский гвардеец. Бодро шагая, он напевал: «Эх, вышел я да погулять по роще по зеленой!» Когда ему надоело петь, Швейк присел на куче щебня на обочине дороги, раскурил трубку и, отдохнув, пошел дальше — навстречу новым приключениям своего будейовицкого анабазиса.
Через некоторое время, Швейк очутился западнее местечка Милевска. По дороге ему повстречалась одна старушка, они мило побеседовали, и бабка отправилась обратно за картофельной похлебкой для служивого. Принесла она ее в горшочке, закутанном в подушку, чтобы похлебка не остыла. «Чижову, касатик, обойди стороной. Жандармы там лютые, чисто живодеры, все дезентиров хватают. Иди лучше на Радомышль, ближе к вечеру все жандармы в трактире. Найдешь там на нижней улице голубой домик, живет в нем дядюшка Мелихарек. Братом он мне приходится. А уж он тебе покажет дорогу на Будейовице!» Старушка осенила Швейка крестным знамением и пожелала ему счастливого пути.
Из Мальчина в попутчики к Швейку навязался старый гармонист, изрядно навеселе. Гармонист принял Швейка за дезертира и все советовал идти вместе с ним в Гораждёвице. Там-де у него дочка, муж которой тоже дезертировал. «Мужа своего она уже два месяца в хлеву хоронит, — уговаривал он Швейка, — и тебя туда сунет. Так до конца войны и отсидитесь. Вдвоем хоть скучно не будет!» Когда же Швейк вежливо отказался, старик взбеленился и подался влево, полями, грозя Швейку, что идет в Чижову доносить на него жандармам.
В Радомышле Швейк нашел дядюшку Мелихарка и передал ему привет от сестры, что, однако, на того никакого воздействия не возымело. Мелихарек знай себе требовал, чтобы Швейк предъявил ему документы. «Шляются тут разные, с военной службы тикают. Служить им не хочется, а потом прут в округе, что под руку подвернется, — сказал он Швейку напрямик. — А выглядит каждый, чисто младенец невинный!» — «Да уж ладно, прощайте, дедушка!» — «Прощай, прощай, а в следующий раз кого поглупей отыщи!..» Швейк уже давно ушел в темноту, а старикашка все бурчал себе под нос: «А еще говорит, в Будейовице идет, в полк! Из Табора-то! А сам, ирод, сперва в Гораждёвице поперся! Он ведь, шут его дери, вокруг света собрался!»
А Швейк шел дальше лесами. Возле Штекень он повстречался со старым бродягой, который дружески приветствовал его глотком водки. «В военном не ходи, — поучал он Швейка, — подведет под монастырь, не обрадуешься! Путь-то куда держишь?» — «В Будейовице». — «Господи боже! — перетрухнул бродяга, — там тебя в два счета сцапают! Штатскую одежду тебе надо, да чтоб вся драная была. И хромым прикидываться… Со мной пойдешь! Заночуем сегодня у одного пастуха со шварценбергской овчарни, а поутру не спеша тронемся на Водняны. Там загонишь еврею Герману мундир, а штатской одежкой уж где-нибудь по деревням разживемся».
Старый пастух сразу поставил варить картошку и пустился в пространные рассуждения: «Не-е, не-е, не хотит народ воевать, раз государь император на чешский престол не короновался! Коль уж ты, старый хрыч, обещал, так теперь будь добр слово держать! И то сказать, народ — тоже войну заслужил. Ведь от моей баранины нос воротят! Господь бог уже на это глядеть не мог! Прежде, бывало, сюда лезли, чтоб я им барашка из-под полы уступил, а в последние годы все свинину да птицу жрут. А возгордились-то как?! Старый Шварценберг, тот в карете разъезжал, а молодой сморкач все своим автомобилем смрад разводит. Ничего, ничего, ужо господь бог размажет тебе бензин по харе!»
Ночью Швейк встал, оделся и тихонько вышел из овчарни. «Все время вперед! Долг зовет! — сказал он себе. — Должен же я, в конце концов, попасть в Будейовице!» Но по несчастной случайности он свернул на север. Входя в одну деревню и увидев надпись «Село Путим», Швейк воскликнул: «Господи Иисусе! Опять я в Путиме, я ведь уже здесь был!..» Тут из одного домика вышел жандарм и, подойдя к Швейку, сказал всего-навсего: «Далеко ли?» — «В Будейовице, в свой полк». Жандарм саркастически усмехнулся: «А сами от Будейовиц идете. Будейовице-то ваши за спиной остались!» И поволок Швейка в жандармский участок.
В участке вахмистр учинил Швейку перекрестный допрос. «Что вы делали в Таборе на вокзале? — спросил вахмистр; такой уж у него был метод. «Разговаривал с солдатами!» — «А о чем вы с ними разговаривали?» — «Какого они полка и куда едут». — «А не спрашивали вы их, случайно, сколько в каком полку солдат?» — «Нет, это я уже давно знаю наизусть». — «Значит, вы досконально информированы о наших войсках?» И тут вахмистр неожиданно спросил: «Русский знаете?» — «Не знаю», — безразличным тоном ответил Швейк. Вахмистр окинул своих подчиненных победоносным взглядом.
