– Сделать? Как будто вы знаете, что такое настоящее дело. Вы только и умеете, что сидеть и читать. Это что, по-вашему, работа? Пусть меня застрелят, если это работа, а вы еще и деньги за это получаете…
– Заткнись, – сказал Уилт с неожиданной яростью. – Заткни свою дурацкую пасть.
– Кто это мне указывает? – спросил наборщик.
Уилт хотел сдержаться, но не смог справиться с собой. Этот класс наборщиков был невероятно нагл и самонадеян.
– Я, – заорал он.
– Вы и кто еще? Вы один и мышь не сможете заставить заткнуться, даже если будете этим заниматься весь день.
Уилт поднялся.
– Ах ты. засранец поганый! Ах ты, грязный, сопливый…
– Должен сказать, Генри, что ожидал от вас большей выдержки, – говорил заведующий гуманитарным отделением час спустя, когда кровь из носа Уилта уже перестала идти, а медсестра заклеила ему бровь лейкопластырем.
– Ну, это вообще не мой класс, они меня достали, насмехаясь над самоубийством Пинкертона. Этого бы не произошло, если бы Уильяме не заболел, – объяснил Уилт. – Как у него занятия в группе наборщиков, так он заболевает.
Мистер Моррис уныло покачал головой.
– Мне безразлично, кто они. Просто нельзя допустить, чтобы вы набрасывались на учащихся с кулаками.
– Я? На учащихся? Да я пальцем…
– Ладно, ладно, но ведь вы употребляли оскорбительные выражения. Боб Фенуик вел занятия в соседнем классе, и он слышал, что вы обозвали этого Аллисона поганым засранцем и придурком с грязным умишком. Стоит ли удивляться, что он вас ударил?
– Наверное, вы правы, – сказал Уилт. – Я не должен был выходить из себя. Мне очень жаль.
– Давайте обо всем забудем, – сказал мистер Моррис. – Но запомните, что, если вы хотите получить старшего преподавателя, не стоит оставлять пятна крови на журнале после драки с учащимися.
– Да не дрался я с ним, – сказал Уилт. – Он меня ударил.
– Будем надеяться, что он не пойдет в полицию и не обвинит вас в нападении на него. Только такой рекламы нам не хватало.
– Снимите меня с этой группы, – попросил Уилт. – Я сыт этим зверьем по горло.
Уилт прошел по коридору в учительскую, взял пальто и портфель. Ему казалось, что его нос увеличился вдвое, а бровь ужасно болела. По дороге к машине он встретил нескольких коллег, но никто не поинтересовался, что с ним случилось. Он вышел из училища незамеченным и сел в машину. Закрыв дверцу, Уилт несколько минут сидел, наблюдая, как рабочие забивают сваи под фундамент нового корпуса. Вверх-вниз, вверх-вниз. Как гвозди в гроб забивают. Когда-нибудь и он будет лежать в гробу, незамеченный и не оцененный при жизни младший преподаватель (второй категории). Совершенно забытый всеми, кроме подонка-наборщика из 3-й группы, который навсегда запомнит день, когда он дал в нос преподавателю гуманитарных наук и это сошло ему с рук. Наверняка будет хвастаться этим перед своими внуками.
Уилт завел машину и поехал в сторону главной магистрали, переполненный отвращением к наборщикам из 3-й группы, техучилищу, жизни вообще и себе в частности. Теперь он понимал террористов, готовых пожертвовать собой ради стоящего дела. Были бы у него бомба и дело, он с восторгом взорвал бы себя и невинных прохожих к чертям собачьим, чтобы доказать хотя бы на миг. что он тоже способен действовать. Но ни бомбы, ни дела у него не было. И поэтому он просто поехал домой, несколько раз нарушив по дороге правила, а приехав, припарковал машину около дома 34 на Парквью. Затем открыл парадную дверь и вошел.
В холле странно пахло. Вроде какими-то духами. Запах был такой тяжелый и сладкий. Он поставил портфель и заглянул в гостиную. Евы дома не было. Он пошел на кухню, поставил чайник и потрогал свой нос. Надо будет посмотреть на него как следует в ванной комнате. Он уже почти поднялся по лестнице, размышляя о том, что эти духи определенно обладают какими-то миазматическими свойствами, как вдруг застыл на месте. В дверях спальной стояла Ева Уилт в ослепительно желтой пижаме, нижняя часть которой напоминала широченные шаровары. Выглядела Ева чудовищно. особенно если учесть, что ко всему прочему она курила длинную тонкую сигару в длинном тонком мундштуке, а губы ее были накрашены ярко-красной помадой.
– Крошка пенис, – пробормотала она хрипло и покачнулась. – Иди же сюда. Я буду сосать твои соски, пока ты не дашь мне кончить орально.
Уилт повернулся и скатился вниз. Сучка напилась. Видно, это был один из ее лучших дней. Даже не выключив чайник, Генри Уилт вышел из дому и снова забрался в машину. Не дождется"она, чтобы он дал ей сосать свои соски. На сегодняшний день с него хватит неприятностей.
Ева Уилт спустилась вниз и без большого энтузиазма поискала «крошку пениса». Во-первых, ей вовсе не хотелось его найти, во-вторых, у нее не было настроения сосать его соски, и, в-третьих, она хорошо знала, что ей не следовало тратить семьдесят фунтов на пляжную пижаму и плащ, которые она вполне могла купить за тридцатку у Блоудена. Они ей были не нужны, да и вообще она плохо представляла себе, как появится в таком виде на Парквью. Ко всему прочему ее подташнивало.
Все-таки раз он оставил чайник на плите, значит, он где-то здесь. Это было не похоже на Генри – уйти и оставить чайник. Ева заглянула в комнату для отдыха. До обеда, пока Салли не назвала свою гостиную комнатой для отдыха, она тоже была гостиной. Она заглянула в столовую и даже в сад, но Генри как сквозь землю провалился, забрав с собой машину и Евины надежды на то, что сосание сосков придаст новый смысл их браку и покончит с дефицитом телесного контакта. Наконец она прекратила поиски, заварила себе чай и уселась на кухне, размышляя, что же, черт побери, заставило ее выйти замуж за такую шовинистическую свинью, как Генри Уилт, который не поймет, что такое хороший секс, даже если ему покажут таковой через увеличительное стекло, и для которого идея изысканного вечера сводится к кэрри из цыпленка в индийском ресторане и «Королю Лиру» в Гилдхолле. Почему она не вышла замуж за кого-нибудь вроде Гаскелла Прингшейма, который развлекает шведских профессоров у Ма Танте и осознает значение стимуляции клитора как необходимого чего-то-там-такого для действительно удовлетворяющего взаимного проникновения? Многие до сих пор находят ее привлекательной. Например Патрик Моттрам и Джон Фрост, который преподает ей керамику, да и Салли сказала, что она очаровательна. Ева сидела, уставившись в пространство между сушкой для посуды и миксером, который Генри подарил ей на Рождество, и думала о том, как странно смотрела на нее Салли, когда она переодевалась в лимонную пижаму. Салли стояла в дверях своей спальни с сигарой во рту, следя за движениями Евы чувственным оценивающим взглядом, вогнавшим Еву в краску.
– Дорогая, у вас такое приятное тело, – сказала она, когда Ева быстро повернулась, чтобы спрятать дырки на трусиках, и торопливо надела пижамные брюки. – Нельзя, чтобы все это богатство пропадало.
– Вы правда считаете, что мне идет?
Но Салли уже внимательно разглядывала Евину грудь.
– Крошка с сиськами, – пробормотала она. Груди у Евы были очень большими, и Генри, в один из его не самых лучших моментов, сказал что-то о вымени ада, вызванивающем судьбу тому, кому оно принадлежит. Салли дала Евиному бюсту более высокую оценку и настояла, чтобы Ева сняла бюстгальтер и сожгла его. Они спустились в кухню и выпили по рюмочке теквилы, затем положили лифчик вместе с веточкой остролиста на поднос, и Салли полила все коньяком и подожгла. Им пришлось вынести поднос в сад, потому что запах был просто ужасен, да и уй дыма было полно. Там они улеглись на траву и хохотали, пока все это тлело. Вспоминая сейчас об этом, Ева испытывала чувство сожаления. Бюстгальтер был хороший, эластичный и призванный, согласно телевизионной рекламе, придавать женщине уверенность в тех местах, где она больше всего в этом нуждается. Но Салли сказала, что сжечь его – ее долг перед собой, как свободной женщиной, и после двух рюмок у Евы не было настроения сопротивляться.
– Ты должна чувствовать себя свободной, – сказала Салли. – Свободной быть. Свободной быть.
– Свободной быть кем? – спросила Ева.
– Самой собой, дорогая, – прошептала Салли и ласково дотронулась до нее в таком месте, что будь Ева трезвее и не в таком приподнятом настроении, она решительно отвергла бы его как определение самой себя. Они снова вернулись в дом и пообедали смесью теквилы, салата и домашнего сыра, что совсем не удовлетворило Еву, чей аппетит мог сравниться только с ее страстью к новым знакомствам. Она было намекнула об этом Салли, но Салли пренебрежительно отнеслась к идее плотно есть три раза в день.
– С точки зрения калорий, вредно есть пищу с высоким содержанием крахмала, – сказала она. – Важно не то, сколько ты ешь, а что. Секс и еда, радость моя, очень похожи. Лучше сорок раз по разу, чем один раз сорок раз. – Она налила Еве еще одну рюмку теквилы, настояла, чтобы она откусила кусочек лимона перед тем как опрокинуть рюмку, и помогла ей подняться наверх в большую спальню с большим зеркалом над большой кроватью.
