жене. Люба ушла к Мише Брешу. Все остальные женами поменялись. Ведмедев бросил науку, отпустил бороду и навсегда ушел в исконно-посконное, а также кондовое…
Восьмимиллионный город продолжал смрадно жить, разъедаемый метастазами, непрерывно жевал, глотая пепси-колу и фанту, содрогаясь в конвульсиях и испражняясь.
А Мишу Бреша все чаще видели в Колпачном переулке…
Половинчатое решение (Виктор БОКОВ)
Люди! Я с вами) Я ваш до кровинки,
Нет в этом позы и жалких прикрас.
Вот оно, сердце, в нем две половинки,
Обе работают только на вас!
___
Врач-кардиолог, в лице ни кровинки,
Начал беседу себе на беду:
— Вы написали про две половинки.
Что вы имели при этом в виду?
Истины ради, не ради усердия,
Лишь потому, что наука права,
Два, уверяю вас, в сердце предсердия
И, уж поверьте, желудочка — два!
Факт, в медицинском доказанный мире.
Значит, желаете вы или нет.
Но «половинок» не две, а четыре,
Вы обсчитались, товарищ поэт…
Я растерялся, в лице ни кровинки,
Но замечательный выход нашел:
Я показал ему две половинки
И, не простившись с невеждой, ушел.
Икра (Юрий БОНДАРЕВ)
Официант Никита поставил на стол вазочку с черной икрой.
Москва буквально плавилась от жары. Даже говорить было трудно, но острый идеологический спор между кинорежиссером Ялтовым и его американским другом продюсером Кичманом разгорался не на шутку.
— И все-таки, — осторожно, чтобы не обидеть друга, говорил Ялтов, — в достижениях Соединенных Штатов что-то есть…
— Нет! — оглушительно орал Кичман. — Тысячу раз нет! Когда-то вы ставили перед собой задачу догнать и перегнать Америку. Это безумие. Нам не о чем мечтать — у нас все есть. Мы — общество потребления и отчуждения. Мы каждый за себя. Никому ни до кого нет дела. Мы не общаемся друг с другом — нет времени да и незачем… Мы лишены полета мечты. Ваша жизнь — это сплошная мечта! Вы мечтаете куда-то попасть, что-то раздобыть, наконец, просто хоть что-нибудь поесть… Мы лишены всего этого. У нас все покупается и продается! У вас ничего нельзя купить, все надо достать. Достал — счастлив… Боже, как это прекрасно! Приезжая к вам, я отдыхаю душой. Я сразу же становлюсь в очередь.
Наученный вашим прекрасным опытом, я занимаю сразу несколько очередей. Вот где люди по-настоящему сближаются! Они становятся родными. По моим наблюдениям, ваши люди рождаются и умирают в очередях. Это счастье! Впрочем, ты можешь этого не знать, ты принадлежишь к элите…
— В спецраспределителях тоже очередь, — полемически заметил Ялтов.
— Да неужели? — радостно изумился Кичман. — Значит, у вас все счастливы…
Он выпил рюмку экспортной «Столичной» и намазал черную икру на белый хлеб.
Друзья помолчали. Американец с аппетитом жевал.
— Но вашу кинопленку не сравнить с нашей, — воспользовался паузой Ялтов.
— Возможно. — страдальчески скривился Кичман. — Но что мы на ней снимаем?! Стыдно смотреть! Я помню, ты показал мне в Госфильмофонде «Падение Берлина» и «Кубанские казаки». Я плакал. Если бы это видел Хичкок, он бы умер от зависти. Вот где настоящий ужас!.. А Голливуд — это фабрика грез. Но ваши чистые слезы дороже наших глицериновых грез.
— А ваши автомашины лучше наших, — гнул свое Ялтов.
— Да! — кричал Кичман. — Да! Но куда мы на них едем? Мы едем на них в пропасть… На ваших машинах не доедешь даже туда… Мы вам так завидуем!
Слушая друга, Ялтов вдруг поймал себя на мысли, что его захлестывает бурный поток гордости за свою страну, которую этот американец, похоже, знал лучше чем он, Ялтов, проживший здесь всю свою жизнь и ставший здесь душеприказчиком своего народа. «Мы, в сущности, даже не понимаем, как нам хорошо», — растроганно думал он.
И с отвращением вспомнился ему нью-йоркский отель, в котором, что бы ему ни захотелось, все было к его услугам раньше, чем он успевал об этом подумать. Перед его мысленным взором возникло вдруг все это фальшивое изобилие, безвыходное благополучие, этот оскорбительный комфорт и беспросветное процветание.
И он с нежностью смотрел на Кичмана и официанта Никиту, который принес новую порцию икры.
Икра продолжалась.
Кризис жанра (Майя БОРИСОВА)
Мой друг, вас нет в моих стихах,
и это очень странно:
ведь между нами было — ах! —
подобие романа.
___
Писала я в своих стихах
об этом постоянно, что между нами было — ах! —
подобие романа.
Но не снискал роман успех,
хоть создан был на совесть.
Возникла между нами — эх! —
взамен романа повесть.
Но повесть испустила дух,
и долго я ревела.
Возникла между нами — ух! —
короткая новелла…
И вот пишу, скрывая вздох,
не радуясь нисколько:
была, была меж нами — ох! —
пародия — и только.
Поток приветов (Анатолий БРАГИН)
И взрослым, вероятно, баловство
Присуще. Вот свечу я зажигаю…
Недаром вдохновенно Пастернак
Свечу воспел. От Пушкина привет
Она ему, колеблясь, посылала…
___
Беру свечу. Конечно, баловство
В наш сложный век — подсвечники, шандалы,
Гусарский пир, дуэльные скандалы…
Но в этом все же есть и волшебство.
Минувший день — сверканье эполет,
Порханье дам… Но как не верить знаку
Свечи зажженной? Это ж Пастернаку
От Пушкина таинственный привет!..
Но вот свеча и мною зажжена.
И новый труд в неверном свете начат.
Свеча горит… И это что-то значит…
Внезапно понял я: да ведь она
Горит не просто так, а дивным светом
От Пастернака мне — ведь я поэт! —
Шлет трепетный, мерцающий привет!..
Так и живу. Так и пишу. С приветом.
На карачках к истине (Аркадий ВАЙНЕР, Георгий ВАЙНЕР)
1
ЧРЕЗВЫЧАЙНО СРОЧНО!
МУР. Начальнику отдела Шарашкину.
Записка по «ВЧ» № 1001.
Сообщаю, что братья опять кого-то убили. Расхлебывать придется вам. Форсируйте вызов всех опергрупп. Примите меры для обеспечения всего живого состава.
— Странно, — бормочет Ефремов. — Очень странно… Фантастика какая-то! Прямо Бредбери.
— Бред бери себе, — лениво шутит Шарашкин. — А чего странного? Обыкновенные братские штучки.,
— Не пойму я чего-то, — задумчиво говорит Ефремов. — Опять они…
