Поднимаясь по лестнице и проходя мимо стола дежурного, где сейчас один из полицейских опрашивал человека, у которого угнали машину, коммандант внезапно понял всю сложность положения, в котором он оказался. Ему предстояло поддерживать порядок и безопасность в городе, где вся полиция была полностью деморализована. Он должен был бороться против неизвестных заговорщиков, обладавших столь отлаженной организацией, что они располагали возможностью делать свои бомбы из взрывчатки, украденной в самой же полиции. Кроме того, за исключением трупа, обнаруженного в туалете кинотеатра. «Мажестик», они не оставили ни единого следа. Справиться с подобными задачами в таких условиях не смог бы и самый выдающийся полицейский. Коммандант Ван Хеерден не страдал иллюзиями и знал, что сам он — не выдающийся.
Он распорядился, чтобы ему принесли ужин из греческого ресторана и приказал вызвать сержанта Брейтенбаха.
— Веркрамп постоянно говорил о каких-то секретных агентах, — спросил коммандант, когда сержант прибыл. — Что вам о них известно?
— Мне кажется, он потерял с ними всякий контакт, — ответил сержант.
— Ну, он потерял всякий контакт не только с ними, это уж точно, — с чувством заметил коммандант, у которого перед глазами все еще стоял тот Веркрамп, кого он видел в больнице. — А кто-нибудь еще хоть что-то знает об этих агентах?
— Никак нет, сэр.
— Должны же быть какие-то записи, — настаивал коммандант.
— Они сожжены, сэр.
— Сожжены? Кем?
— Веркрамп сам сжег их, когда свихнулся.
— Что, абсолютно все записи?
Сержант Брейтенбах утвердительно кивнул.
У него было досье, которое называлось «Операция „Красный мятеж“». Я никогда не заглядывал в это досье, но знаю, что он сжег его в ту ночь, когда стали взрываться страусы. На него это очень сильно подействовало, сэр. Я имею в виду взрывающихся страусов. После того как один из них взорвался на улице прямо напротив нашего здания, сэр, лейтенант мгновенно переменился.
— Н-да, тут у нас с информацией не густо, — сказал коммандант, заканчивая ужин и вытирая рот. — А знаете, — продолжал он, откидываясь в кресле, — мне все время не давал покоя один вопрос: зачем понадобилось коммунистам устанавливать микрофоны в моем доме? Веркрамп считал, что они надеялись до быть нечто, компрометирующее меня. Вряд ли. Я ни чего такого не делаю.
— Так точно, сэр, — ответил сержант. Он нервно оглядел кабинет. — А как вы думаете, сэр, лейтенант Веркрамп когда-нибудь поправится?
Коммандант Ван Хеерден заверил его, что не имеет на этот счет никаких сомнений.
— У него нет ни малейших шансов выбраться оттуда. Вот нистолечки, — жизнерадостно заявил он.
Сержант Брейтенбах вздохнул с явным облегчением.
— В таком случае, полагаю, вы должны знать: эти микрофоны установили там вовсе не коммунисты, сэр. — Сержант выдержал паузу, чтобы смысл сказанного лучше дошел до начальника.
— Вы хотите сказать… — начал коммандант, на глазах багровея.
— Это Веркрамп, сэр, — поспешно вставил сержант.
— Этот негодяй напичкал мой дом микрофонами? — заорал коммандант. Сержант Брейтенбах тупо кивнул и замолк, дожидаясь, пока коммандант выпустит весь пар.
— Он говорил, что получил соответствующий приказ из БГБ, сэр, — добавил сержант, когда коммандант несколько успокоился.
— Из БГБ? — переспросил коммандант. — Приказ из БГБ? — в его голосе зазвучало беспокойство.
— Так он говорил, сэр. Однако не думаю, чтобы это было на самом деле так, — сказал сержант.
— Понимаю, — сказал коммандант, пытаясь сообразить, с чего бы БГБ вдруг заинтересовалось его личной жизнью. Мысль об этом могла встревожить кого угодно. Те, кем начинало интересоваться БГБ, часто выбрасывались впоследствии из окон десятиэтажного здания БГБ в Йоханнесбурге.
— Мне кажется, сэр, это как-то связано с его сумасшествием, — продолжал сержант. — Вся его борьба за чистоту наших рядов.
Коммандант затравленно посмотрел на Брейтенбаха.
— О Боже, — проговорил он, — значит, все рассуждения Веркрампа о коммунистах и их агентах — всего лишь предлог, чтобы выяснить, есть у меня с кем-нибудь роман или нет?
— Так точно, сэр, — подтвердил сержант Брейтенбах, преисполненный решимости ни при каких обстоятельствах не говорить, с кем именно, по мнению лейтенанта, был у комманданта роман.
— Ну, в таком случае Веркрампу здорово повезло, что он угодил в психушку. Иначе быть бы ему разжалованным в рядовые.
— Так точно, сэр, — ответил сержант. — Сегодня ночью взрывов не будет. — Ему очень хотелось сменить тему разговоров и уйти от обсуждения вопроса о личной жизни комманданта. Ван Хеерден посмотрел в окно, в которое до сих пор не вставили стекло, и вздохнул.
— И прошлой ночью не было взрывов. И позапрошлой. Ни одного взрыва с тех самых пор, как Веркрамп очутился в дурдоме. Странно, не правда ли? — спросил коммандант.
— Очень странно, сэр.
— Все происшествия совпали почему-то с периодом, когда тут командовал Веркрамп, — продолжал коммандант. — Вся взрывчатка была позаимствована из арсенала полиции. Действительно очень странно.
— Вы думаете о том же, что и я? — спросил его сержант.
Коммандант Ван Хеерден пристально посмотрел на него.
— Я об этом не думаю, чего и вам советую, — ответил он. — Об этом и помыслить невозможно. — Коммандант замолк, взвешивая про себя те поразительные выводы, которые вытекали из сообщенного сержантом Брейтенбахом. Если коммунистические агенты не имели никакого касательства к установке микрофонов в его доме… Коммандант прервал ход своих мыслей в этом направлении. А Бюро государственной безопасности — какова его роль во всей этой истории? Но и это направление рассуждений показалось комманданту тоже опасным.
— Одно мне ясно. Мы должны отыскать заговорщиков и представить их перед судом — или не усидеть мне в этом кресле. Общественность начнет возмущаться нашим бессилием, и кого-то понадобится отдать ей на съедение. — Коммандант устало поднялся.
— Поеду спать, — сказал он. — На сегодня достаточно.
— Я хотел сказать вам еще кое о чем, что, мне кажется, вас заинтересует, — сказал сержант. — В связи с этими взрывами. Я тут кое-что посчитал. — Он положил перед коммандантом листок бумаги. — Вот, взгляните. Каждый раз было двенадцать взрывов. Верно? — Коммандант Ван Хеерден кивнул. — За день до того, как вы уехали в отпуск, лейтенант Веркрамп приказал изготовить двенадцать новых ключей к полицейскому арсеналу. — Сержант замолчал. Коммандант снова уселся за стол и обхватил голову руками.
— Продолжайте, — сказал он, помолчав какое-то время. — Давайте уж разберемся до конца.
— Так вот, сэр, — продолжал сержант, — я опросил тех, кто забирал донесения из тайников от тайных агентов. Получается, что этих агентов было тоже двенадцать.
— Вы хотите сказать, что Веркрамп сам организовал эти взрывы? — спросил коммандант, впрочем, понимая всю бесполезность своего вопроса. Мнение сержанта Брейтенбаха было и без того очевидно.
— Похоже так, сэр, — ответил сержант.
— Но зачем?! Какой в этом смысл, черт побери? — воскликнул в отчаянии коммандант.
— Мне кажется, он еще раньше сошел с ума, сэр, — сказал сержант.
— Сошел с ума? — закричал коммандант. — Сошел с ума?! Да он был сумасшедшим с самого начала!
Когда коммандант Ван Хеерден добрался наконец до постели, он уже сам пребывал почти в таком же состоянии. Полученные за день впечатления не могли пройти без последствий. Ночью комманданту снились взрывающиеся страусы и «голубые» полицейские, среди которых почему-то оказалась одетая лишь в цилиндр и сапоги миссис Хиткоут-Килкуун верхом на огромной черной кобыле. Все пространство было испещрено воронками от взрывов, а где-то на заднем плане стоял и демонически улыбался Элс. Коммандант провел беспокойную ночь, мечась во сне, непрерывно ворочаясь с боку на бок и вздрагивая.
Виновник всех обрушившихся на комманданта несчастий тоже провел ночь крайне беспокойно и неприятно в своей палате в Форт-Рэйпире. Правда, эта ночь была не такой скверной, как то, что ему пришлось пережить накануне под влиянием ЛСД. Но все же она оказалась достаточно трудной, чтобы убедить доктора фон Блименстейн — нет худа без добра, — что она дает своему пациенту слишком мощные дозы лекарств.
Один лишь констебль Элс спал спокойно. Оказавшись в одиночестве в квартире Веркрампа, которую он якобы охранял, констебль быстро обнаружил имевшийся у лейтенанта запас порнографических журналов, пролистал их, а потом отправился спать, мечтая о констебле Боте, желтый парик которого произвел на него большое впечатление. Один или два раза он подергался во сне, как дергается спящая собака, которой снится охота. Утром Элс встал и подъехал на машине к дому комманданта. Сдержанная ругань, донесшаяся до него с кухни, позволяла предположить, что комманданту пришлась не по вкусу редакционная статья в утренней газете.
