Никогда не видел своих предков такими злыми, как в день, когда они явились за мной. Вообще-то, папа не очень сердился, а просто притворялся, потому что мама сказала, что так надо. Я это понял по тому, как он косился на нее каждый раз, когда она заканчивала очередную фразу своей нескончаемой лекции о дурном поведении. Мама действительно кипела от злости и за двадцать один день так и не охладилась. Она приняла все очень близко к сердцу и стала огрызаться на всякого, кто попадался ей под руку. Потом стало еще хуже: мама обвинила папу в том, что у меня проблемы с алкоголем, и запретила спиртное в доме по будням. В результате папа стал до девяти вечера торчать в саду, якобы поливая розы, а по выходным предки напивались в такую зюзю, что устраивали кошмарные разборки, выясняя, кто виноват в моей безответственности.
Вомбат посоветовала маме отдать меня в приют, ведь я почти что уголовник. Взглянув на меня, как на отброс общества, она сказала: «Да, с каждым днем он все больше становится похож на отца». А потом спросила маму, не слишком ли поздно отдать меня на усыновление. Мама подумала и ответила, что это очень сложно. Вомбат с отвращением взглянула на меня и проговорила: «Да, пожалуй, ты права. Да и кому он нужен. Будет шататься по улицам, как Оливер Твист!» Моя бабуля из тех, кто щедр на похвалы, лишь когда у тебя все в порядке, а при малейшей неудаче готов забить тебя ногами. Теперь понимаю, почему папа пытался прикончить ее, и не раз.
Урок на всю жизнь: остерегайся Вомбата, в беде от нее помощи не жди.
Есть и плюсы: я очень много занимался уроками. И, кажется, обогнал весь свой курс почти по всем предметам.
Раз в три дня звонил Папаша — поболтать и узнать, как у меня дела. Он сказал, что не стоит убиваться из-за того, что случилось, ведь теперь меня будут помнить как крутого бунтаря. Я благодарил его за советы, а он отвечал: «За совет денег не берут, Мильтон. Не то что за секс!» В этом весь Папаша — никогда не поймешь, то ли он говорит гениальные вещи, то ли придуривается. Когда он пьяный, еще сложнее. Например, в пятницу он попрощался со мной словами: «Лучше быть МакЭнроу, чем Лендлем![46]» А потом бросил трубку, но, видимо, попал мимо, потому что я услышал треск, потом вопль и хлопанье двери.
Понедельник, 30 сентября
О происшествии с Бешеным Домом почти не говорили. Гоблин звонил Рэмбо в наши вынужденные каникулы, и тот сказал, что его отец подключил к делу своих адвокатов и планирует судиться с Укушенным. А пока в спальне нас осталось всего пятеро. Это как-то странно и уныло.
После обеда нас вызвали к Укушенному, который заявил, что нам дается последний шанс исправиться. Мол, мы должны доказать себе и ему, что школа не зря оказывает нам такое доверие. (Не знал, что в понятие «доверия» входит отстранение от занятий, исключение и жестокие побои.)
А посреди ночи нас атаковала шайка хулиганов, набросившаяся на нас с подушками и мешками для грязного белья, в которых лежали ботинки и книги. Проснувшись, я был уже окружен нападающими и мог лишь укрыть голову и смиренно принять удар. Жиртресту удалось вырваться, и он включил свет. Побои тут же прекратились, наши мучители направились к выходу. А последние пятеро из Безумной Восьмерки кое-как поднялись и в ужасе уставились на торжествующих победителей, которые, ликуя, шагали к выходу, направляясь в спальню первокурсников. Нас только что побила Никчемная Шестерка! Нет большего унижения.
Среда, 2 октября
На перекличке Щука подошел к нам позлорадствовать. Они с Деврисом переименовали нас в Пятерку Гомосеков. Даже Дэррил с Карликом смеялись над нами, абсолютно не показывая страха.
Жиртрест предпринял попытку взять на себя контроль над нашей шайкой. После занятий он перенес свои вещи в угол Рэмбо и занял его старую кровать. И предложил переименовать нас в Жиртрестову Пятерку, но Гоблин отказался и заметил, что «Пятерка» — значит, без Роджера, а он все еще с нами. И предложил название: «Гоблин и его парни». Мы рассмеялись, а Саймон сказал, что это похоже на название порнофильма для геев. Потом Саймон попытался утвердиться во власти, приказав Верну начистить его ботинки для крикета, но Человек Дождя показал ему поднятый средний палец и ушел в туалет в сопровождении Роджера.
Четверг, 3 октября
Мы набились в маленькую переговорную, и Гоблин позвонил Рэмбо спросить совета. Услышав о том, что нас побила
Никчемная Шестерка, Рэмбо не рассмеялся, как мы думали. Он начал орать на Гоблина, обзывать нас идиотами и твердить, что мы позорим репутацию Безумной Восьмерки. Потом велел Жиртресту и Гоблину взять на себя совместное управление и первым делом отомстить Никчемной Шестерке. После чего сказал кое-что очень странное. Он приказал Гоблину, чтобы тот передал нам всем: если нас будут допрашивать про Еву, мы должны сказать правду. Не знаю, что происходит, но Рэмбо явно что-то задумал.
Не прошло и пяти минут, как позвонил Бешеный Пес и наорал на нас за то, что позволили Никчемной Шестерке над собой доминировать. Он скучает по школе, но не скучает по урокам, часовне, домашним заданиям и Укушенному. Потом Пес сказал, что хочет поговорить с Карликом. Я обнаружил того у писсуара, затащил в переговорную и сунул ему трубку. Не прошло и полминуты, как Карлик уже ревел и кричал: «Нет, Бешеный Пес! Пожалуйста, не надо!»
Просто удивительно — Бешеный Пес наводит ужас на первокурсников даже с расстояния тысячи километров. Даже стыдно, что мы на такое не способны, хотя они от нас в двух шагах.
Гоблин с Жиртрестом принялись вдохновлять нас на свирепое ответное нападение на Никчемную Шестерку. Жиртрест подробно все расписал, но, к сожалению, Верн не понял, что это всего лишь репетиция, и с диким криком бросился в спальню первокурсников. Увидев, что никто не бежит за ним, он замер как вкопанный и схватился за голову. Заорав что есть мочи, он галопом вернулся в спальню, нырнул в кровать и натянул на голову одеяло. Жиртрест с Гоблином решили, что элемент неожиданности пропал и теперь со свирепым нападением придется подождать до следующего семестра.
Пятница, 4 октября
После завтрака Саймона вызвали к Глоку. Через десять минут он вышел и сказал, что Глок хочет видеть меня. Мои внутренние органы перевернулись на 360 градусов, а одна нога опять затряслась. Я понятия не имел, чем не угодил Глоку на этот раз, но, видимо, мой мозг сам решил, что это конец.
Глок повесил голову антилопы на стену своего кабинета. Наверняка врет родителям, что сам застрелил. Звучит лучше, чем «я выгнал из школы охотника, который убил антилопу, а потом украл его трофей»!
К счастью, оказалось, что неприятности мне не грозят.
Неприятности грозили Укушенному.
О ЧЕМ СПРАШИВАЛ ГЛОК
По вашему мнению, повергался ли Рэмбо нападкам со стороны мистера Уилсона?
Просил ли он вас обвинить Рэмбо в том, чего тот не совершал?
Не кажется ли вам, что вынесенное Рэмбо последнее предупреждение было несправедливым наказанием? Состоял ли Рэмбо в неплатонических отношениях с миссис Уилсон?
Готовы ли вы присягнуть во всем вышесказанным перед Богом в суде?
Я пять раз ответил «да».
Потом я рассказал Глоку, что в прошлом году Геккон застал Рэмбо и Еву, когда те занимались сексом в спортивном павильоне. Глок побагровел, а глаза у него полезли на лоб. Вытерев лоб белым платочком, он проговорил: «Что ж, в таком случае... ээ... немедленно пришлите мне этого Геккона». Я напомнил этому психопату, что Геккон умер. Тот ничуть не растерялся и ответил: «Ах да, точно. Тогда пришлите Блэкэддера. Этот ведь еще жив, верно?» Я кивнул и пошел искать Верна.
Верн отказался разговаривать с Глоком, залез в свой чемодан и закрыл крышку. Мы пытались уговорить его вылезти, но он был уверен, что директор снова собирается избить его палкой. Я уже начал отчаиваться, представляя, как Глок сейчас свирепеет в своем кабинете, постукивая по циферблату часов, а может, даже ищет по сторонам свою большую палку. В конце концов с помощью Жиртреста и Гоблина мы оттащили Верна вниз по лестнице к директорскому кабинету прямо в чемодане. Бросив чемодан в коридоре у двери, мы сказали секретарше Глока, чтобы та передала ему: Верн Блэкэддер, который находится внутри армейского чемодана, ждет его у кабинета.
Позвонила мама с новостями семейства Мильтонов. К счастью, она, видимо, решила, что я раскаялся в своем проступке, и почти простила меня за то, что опозорил семью — язвительных реплик было буквально две-три. К папиной радости, запрет на алкоголь в доме снят, и мама даже разрешила ему устроить нам трехдневный отпуск, чтобы мы могли расслабиться после этого «злосчастного месяца».
Воскресенье, б октября (ровно один месяц с тех пор, как нас запороли)
