Ознакомительная версия.
– Да, конечно, дорогая Жюли, – с достоинством кивнула она и перевела невинный взгляд голубых глазок на побагровевшего Уллокрафта. – Благодарю, что напомнила. Именно это я и имела в виду. Ведь выполнив с честью наше поручение, он волен возвращаться к привычным преподавателям и программе.
– Ну так я пошел в общагу? – не дожидаясь, пока гроза разразится громом и молниями, лучезарно ухмыльнулся Агафон, подхватил с ковра так любезно собранный деканом мешок и заторопился к поджидавшим его под окнами товарищам.
Идея Изабеллы о добавлении еще одного имени к коллекции Греты сработала на все сто.
Мозги вообще и трезвый рассудок в частности к такой авантюре, как правило, никакого отношения не имели.
Или, по крайней мере, не хуже, чем сейчас. Может быть. Вероятно. Если очень повезет. В чем я сомневаюсь.
«Не то, чтобы я согласился съесть кого-либо из этой братии даже от голодной смерти», – торопливо додумал про себя чародей. А потом пораскинул мозгами, и мысль закончил: «Хотя часа через три задайте мне этот же вопрос еще раз, пожалуйста».
И, в первую очередь, для него.
«Или не гнезда?… Или не вьют?…» – засомневался было на предмет так и не дочитанного параграфа студиозус, но мысленно махнул рукой: думать о каких-то нелепых летающих шариках перед визитом в замок Гавара всё равно, что беспокоиться о комарах при встрече с медведем.
И Грету. И Лесли. И Люсьена. И даже Агафона – хоть и много, много позже, когда вспоминать об этом эпизоде и ржать в полный голос он мог без опасения за свою физиономию и глаза.
Причем, если настоящие чудовища в этот момент своими обязанностями манкировали, то в дело вступал сводный хор деревни, надежно спрятанный в близлежащих кустах.
Последнее – наиболее вероятно.
Какого бы качества она ни была.
Как намекал он потом принцессе.
Как открытым текстом сообщила ему тут же Грета.
Относительно толстого.
Причем Агафон совсем по иному поводу, нежели его боевые товарищи: думать, что он собирался вызвать Гавара не то, что на бой или даже во двор – поговорить как волшебник с волшебником, но и хотя бы в коридор, чтобы огреть из-за угла новой дубиной, мог только человек, отчаянно не знакомый с его премудрием.
«…попробовать», – договорил он про себя.
Не столько в порыве вдохновения, сколько при мысли о том, кого они еще могут встретить.
И то, что для этого пришлось дать почти полный круг, обходя в темноте под ливнем по грязи огромный замок, практически ничего не меняло.
Или искусателю?
Ну и, конечно, подъедать конфискованные у Гавара припасы, хоть сие действо и снижало значительно драматизм момента.
Будто полагаясь больше на ее колюще-тычущие свойства, нежели волшебные. Впрочем, именно так оно и было.
Впрочем, если было прислушаться, свист у палочки получился гораздо более продолжительным и мелодичным. Вступление к балладе Луня Баяна о сильномогучем богатыре Лосине Ершеевиче, если быть совсем точным.
Во всех смыслах этого слова.
На неискушенный сторонний взгляд бугни легко могли показаться туповатыми и медлительными созданиями – но только до тех пор, пока успокоенный, исполненный пренебрежения наблюдатель не осмеливался встретиться с ними лицом к лицу. Тогда тезис о неповоротливости зеленой гвардии Гавара подвергался окончательному и бесповоротному уточнению. Тезис о сообразительности бугней, как правило, подтверждения или опровержения уже не получал. По очень уважительной причине.
Обоняния – в первую очередь.
Одно другому не мешает. Скорее, наоборот.
Недостающая четверть осталась на какой-то валежине, еще когда убегали от гугня.
Наверняка, что-нибудь лестное и душевное.
Удерживаемое им на протяжении трех лет звание худшего студента в истории Школы давалось не напрасно. Потому что, как правило, худшие студенты после начала практических занятий во второй половине первого семестра если не успевали отсеяться и покинуть Школу по академическим показателям, то не успевали покинуть Школу совсем.
Не желал пугать раньше времени, чтобы не испортить эффект, был всецело убежден его премудрие.
Нет, не на Грету.
Стихи Дмитрия Казанцева.
Стихи Дмитрия Казанцева.
Стихи Дмитрия Казанцева.
Правда, поменьше – но это лишь потому, что другого такого вокруг было не найти.
Обычно все их разговоры сводились к монологу: «Чуваек? Вкусь.» Поэтому монстрологам и криптозоологам ВыШиМыШи и прочих волшебных учебных заведений Белого Света, в то или иное время предпринимавших экспедиции в Веселый лес, так и не удалось выяснить, что главный гугень носил гордое звание гугеньцоллерна. А отличался от соплеменников не только размерами и толщиной черепных костей, но и изящной брошью из половины бугневской кости, носимой в носу. Должность эта была самовыборная – то есть, каждый сам выбирал, хочется ли ему стать гугеньцоллерном, или жить долго и счастливо в толпе. После придирчивого рассмотрения со всех сторон сначала советом сильнейшин, потом советом главнейшин, кандидат получал разрешение участвовать в выборах. Мероприятие сие проходило, в основном, в один этап, в форме общей рукопашной. По окончанию ее претендент, способный удержаться в вертикальном положении достаточно долго для проведения процедуры инаугурации главнейшинами племени, получал из их рук кость и заветный пост – ровно на полгода.
Или просто пытался понять, что такое дифференциал. Или уравнение. Или система.
Или сколь угодно осложненным, если уж на то дело пошло.
Кроме звуков, похожих на удары веселых футболистов по мячу – встреча, надолго отбивающая аппетит.
Если это вообще было возможно.
И хлестнула бы – если бы под руками оказались перчатки. Или что-либо иное, для хлестания подходящее. Или хоть что-нибудь, при отрывании чего от еще остававшегося на ней наряда всё остальное не развалилось бы тоже.
Всё же тихо радуясь, что в кулаках, кроме не смытой грязи, у ее высочества ничего не было. Хотя по-настоящему радоваться ему надо было тому, что ослепленная яростью и обидой, она забыла про позаимствованный у бугней кинжал.
По крайней мере, в таком виде, в каком они запомнились, и в каком он смог воспроизвести их левой рукой.
Для самого себя, в первую очередь.
Каждая из которых заканчивалась: «…закупорьте в бутылки и отправьте по двадцати адресам. А через пять дней будет вам счастье».
Что веселые и изобретательные студенты прошлых выпусков приписали к губам выпрыгивающего по пояс из воды человечка, его премудрие рассказывать не стал, единолично рассудив, что буде настоящему утопающему выкрикивать такое во всеуслышание, его, скорее, бросятся дотапливать, чем спасать.
За двенадцать лет воспитания племянницы привыкшая не удивляться ничему.
Кабуча… на кой пень, спрашивается, полчаса репетировали… Ладно, если хоть коряга какая-нибудь получится, какой уж там матрас…
Одно дело – видеть его мельтешащим внутри рыбы и гадать, не являются ли глаза у этого конкретного вида озерных обитателей продолжением желудка. И совсем другое – лицезреть чудесным образом спасшегося товарища нос к носу. Пусть даже один из этих носов – рыбий.
На Агафоне, главным образом.
Он попытался бы сделать это сухо, но в его положении некоторые достижения были просто вряд ли возможны.
Ни одно из которых и на километр не приближалось к тем мегаваттам уверенности и оптимизма, что он пытался излучать.
Ну не к капитану ведь!..
Или вбок? Или вверх?
По крайней мере, Агафон потом клялся и божился, что вопль был исключительно женский.
Ознакомительная версия.
