Короче говоря, мы, кажется, что — то там испытывали, а «Труд» к месту испытаний привлек внимание. Военные в бешенстве. На переговорах в Женеве американцы запросы делают. Спутник, говорят, подвесили…
Но виза — то Прохорова была или нет?
Да не было, конечно. Карандашная пометка означала лишь, что надо не забыть заметку Прохорову показать.
А Желтухин, член — кор. из Новосибирска, что же?
А ничего Желтухин. Своего текста он до публикации даже не видел. Журналисты его написали, а показать автору не успели. Так и напечатали…
А цензоры мне сказали: вот и доверяй вам после этого. И пригрозили: ну, теперь держитесь!..
Вообще же одной из главных загадок человеческого разума для меня как был, так до сих пор и остался феномен человека, отвечающего за то, что думает и пишет другой человек. Так, в 1972 году цензор вычеркивал в моей заметке упоминание о борьбе самбо («оборонный вид спорта») и адрес Московского городского радиоклуба. И, конечно же, глубоко потрясла мою тогда еще вполне юную душу редакторша издательства «Московский рабочий», где выходила книжка «Воскресные встречи «Московского комсомольца». Печаталась там среди прочего и моя беседа с профессором — хирургом Кириллом Симоняном, человеком ярким и своеобычным. Так вот, взявшись причесать уже опубликованную в газете беседу, редакторша внесла в числе других две такие поправки.
Во — первых, такую. «Потому что все оттенки смысла умное число передает, — как писал Гумилев», — повторил я в тексте вслед за Симоняном и очень боялся, что (по тем — то временам) Гумилева обязательно выкинут. Не того боялся! Редакторша фразу переписала так: «Потому что, — как писал («обязательно — пометила карандашом — указать профессию и инициалы») Гумилев, — все оттенки смысла…» — и так далее.
И второе. Фразу «Короткий флирт медицины с электроникой дал первой намного больше, чем ее многовековой брак с физиологией», — редакторша перевела на русский язык как «Симбиоз электроники с медициной дал последней больше, чем многовековое ее содружество с такой наукой, как физиология…»
Я, конечно, взвыл. Но Женя Бебчук рассказал, что из его беседы с космонавтом Горбатко мудрая женщина вообще выкинула наблюдение о том, что «Собака слышит лучше человека, кошка — видит лучше него…» «Но почему?!» — орал Бебчук. «Неужели вы не понимаете? — совершенно спокойно, без тени раздражения отвечала та. — Мы же себя перед ними этим унижаем…» «Но ведь ОНИ этого никогда не прочитают'.» — кричал Бебчук, но тоже добиться ничего так и не смог.
И в те же годы Главлит потребовал визу космической цензуры на снимок ракеты, установленной на ВДНХ СССР, а подумав — снял (причем с немалым скандалом) фотомонтаж, в котором фигурировала ракета — игрушка, приобретенная в «Детском мире». Страшно даже представить себе, что бы было, увидь ее агенты западных разведок!..
Правда, было и такое.
26 октября 1981 года из «Комсомолки» со страшным скандалом уволили Володю К., корреспондента отдела новостей. И вот за что.
Развлекаясь, он вписал в ненужное ТАССовское сообщение несколько слов, и получилось в результате: «На Бендерском фанеростроительном заводе из отходов производства освоен выпуск аэропланов, на которых каждый желающий может улететь непосредственно в Париж». Получившуюся заметку он, вволю над ней, немудрящей, насмеявшись, бросил на стол в кучу бумажонок, где та и зацепилась за какую — то другую, вместе с ней угодила в типографию, а там — и на полосу. Никто из дежурной бригады на ТАСС внимания не обращал — заметка и заметка, корректура тоже в смысл не вдумывалась, и вот в десять тридцать вечера, уже после подписания номера, звонит ведущему редактору уполномоченный Главлита. «Вы меня, конечно, извините, я понимаю, вы за ТАСС не отвечаете, но все — таки какая — то странная заметка… И по нашему списку в Бендерах фанеростроительного завода нет, а какой есть, он чуть по — другому называется… Может, все — таки поправим?..»
Взглянул ведущий, стало с ним на минуту плохо. Номер остановили. Заметку вышвырнули. Незаметного героя отыскали…
А если б не цензура?..
Хотя, справедливости ради замечу, цензура бдительность проявляла куда как чаще, нежели преступное ротозейство. Даже надеяться на которое я бы никому не посоветовал, вот ни за что бы не посоветовал — и все тут!
В конце 1988 года журнал «Урал» собрался опубликовать главы из «Новомирского дневника» Алексея Кондратовича — о последнем годе «старого» «Нового мира», о его неравной борьбе с идеологической цензурой. Но у «Урала» ничего не получилось: на защиту цензуры образца 1968 года грудью встала цензура эпохи перестройки: Главлит сначала категорически запретил печатать дневник вообще, а потом, после долгих переговоров редакции с московским руководством, согласился ограничиться отдельными вымарками. Но, увидев, что это за сокращения, главный редактор журнала Валентин Лукьянин уже сам не захотел публиковать кастрированный текст. Его обращение в ЦК КПСС с просьбой вмешаться и защитить, как он выразился, «идеологические завоевания ХIХ партконференции», ни к чему не привело: аппарат ЦК к просьбам почему — то остался глух и предпочел стать на защиту «не подлежащих разглашению методов работы Главлита».
Лукьянин подарил мне верстку «Дневника» с цензорской правкой. Чтение, я вам скажу, захватывающее и в августе 1990 года. Так все — таки что за тайны двадцатилетней давности с таким упорством защищал Главлит эпохи перестройки? Давайте прочитаем только несколько «вырубленных» цензурой мест, как представляется, абсолютно не нуждающихся в каких бы то ни было комментариях.
Итак, начнем с самого начала верстки.
18. IХ. 1968 г. В первой же фразе «Дневника»: «С подписанием номера Главлит не чешется» — слово «Главлит» заменяется на «никто».
Далее воспроизводятся только опущенные места:
13.1. 1969 г. Главлит еще на 2 дня откладывает решение. Я так разозлился, что руки задрожали… Тут же, не теряя времени, позвонил Беляеву (зав. сектором ЦК КПСС), спросил его, в курсе ли он того, что происходит с нашим двенадцатым номером. Он сделал вид, что не совсем не в курсе, и тут же не без ехидства спросил: «Но ведь вы, наверно, опять поставили какие — нибудь сомнительные материалы?» — «Я не знаю, что вы понимаете под сомнительными. Главлит в свое время никак не решался подписать Айтматова и Залыгина, а теперь они получили Государственную премию». Тут он взорвался: я наступил на его мозоль. «Но ведь вы знаете, что мы не читали их в ЦК». «Отлично знаю (оказывается, он принял упрек на себя!) и говорю не о вас, а о Главлите. И о том, что Главлит делает сейчас с нами».
И тут же, специально для него, добавил: «Может быть, нам еще одно письмо в ЦК написать?» Беляев тут же сбавил тон: «Я разберусь, я позвоню, узнаю…» — и перевел атаку на другое направление: «Вот я прочитал у вас в одиннадцатом номере Воронова. Удивляюсь, как можно было напечатать такую слабую вещь…» — «Почему же слабую… вам так кажется, а многие думают иначе». — «Но нельзя писать роман о Магнитогорске, о рабочем классе, о войне — и ничего не увидеть, кроме недостатков… Это уже такое приземление (любимое их словечко, так же как «дегероизация»)». Я говорю ему, что он не понял романа. Роман не о рабочем классе, а о детстве и юности героя. Он: «Глазами фезеошника все увидено». — «А почему нельзя глазами фезеошника смотреть на жизнь?» — «Да можно, конечно, я сам в двенадцать лет стоял за станком в Свердловске, но у него даже неясно, кто с кем воюет». — «Но вы же прочитали половину романа, как можно судить по половине! А роман кончается Днем Победы, который встречают рабочие на заводе, и там ясно не только, кто с кем воюет, а кто кого победил». — «Да, конечно, вторую часть я не читал». — «Так в том и дело, как же вы судите раньше времени?» — «Хорошо, я разберусь»…
В тот же день: «…Разговор (с цензоршей) был предельно четкий, резкий и достаточно демагогический (а демагогия — одно из могущественнейших средств борьбы с демагогами)… Когда она стала говорить, что Бирман (экономист, автор «Нового мира») построил статью специально с расчетом: сначала показать обреченность капитализма, а потом — после Ленина — подвел читателя к мысли, что если мы не будем заниматься социальными вопросами, то и у нас произойдет революционный взрыв. Как и где она вычитала — уму непостижимо. И глупость — то какая: если не будем заниматься социальными вопросами… А как же ими вообще не заниматься!.. Тут я взорвался:
— Так что же вы думаете, что и Бирман, и редакция хитрят и протаскивают какую — то контрреволюцию?
Нет, она так не думает, но статья так построена…
Я рассмеялся и сказал: хотите, я сейчас же вычеркну главу, в которой Бирман говорит об обреченности капитализма, потому что она, по — вашему, специально написана. Но тут только сейчас же скажу, что снял эту главу по вашему настоянию. Главу, разоблачающую капитализм и показывающую преимущества социализма. Она аж побелела и протянула руку к телефону, сказала, что она тоже сейчас позвонит. «Звоните, но только то, что вы сейчас говорите, сочинив дурацкую концепцию и приписывая ее Бирману, не лезет ни в какие ворота».
