Когда обсуждение этого вопроса закончилось, господин ректор университета изволили сказать:
— Ну, ладно, больше вопросов в сегодняшней повестке дня нет. Сеид-ага, принеси чаю.
В начале весны канарейки господина Сируса Фаразджуя, обитавшие в шести больших и маленьких клетках, развешанных на балконе, подняли суматоху. Сирус был любимцем и отца, и матери, и всех слуг отцовского дома, и поэтому все они были уверены, что волнение жёлтеньких пташек есть не что иное, как выражение болезненной тоски, которую они испытывают по своему любимому Сирусу, хотя такие люди, как Сирус, не чувствуют красоты пробуждающейся природы. Цветение ветвей, благоухание бутона, пение птиц, — из всего они стараются извлечь выгоду для себя.
Хотели того господин Али Фаразджуй и его дорогая супруга ханум Махин Фаразджуй или нет, но нынешняя весна была особенно бурной. В этот день, день десятого фарвардина[102], цветники господина Али Фаразджуя, счастливейшего человека шахиншахской столицы, были полны чудесных фиалок и нарциссов. Вишнёвые, черешневые и абрикосовые деревья, доставленные сюда из лучшего сада Тегерана, с которых мадам Махин Фаразджуй собственноручно смахивала пылинки и внимательно следила, чтобы садовник Барат Али хорошо поливал их, были усыпаны белыми цветами. Вьюнки, перевесившись через стену, протянули свои усики на улицу и к соседним домам, и казалось, что они приносят оттуда благоприятные вести для господина Али Фаразджуя и помогают ему в политических делах.
Махин-ханум с ловкостью и изяществом, покорявшим все политические круги столицы, набрав в цветниках полную охапку белых и фиолетовых ирисов, словно златокрылая фея или, если хотите, словно бабочка, порхнула к себе наверх и расставила цветы в четырёх комнатах, которые уже были подготовлены к приёму самых почётных людей Тегерана. Её дорогой супруг господин Али Фаразджуй, свежий, чисто выбритый, в прекрасно сшитом коричневом костюме в красную полоску, который недавно был прислан ему одним приятелем Сируса из Америки, с великолепным галстуком на шее, тоже полученным оттуда же, с которым он немало повозился перед зеркалом, стремясь сделать узел как можно меньше и плотнее, сейчас с большим вниманием раскладывал на ломберных столиках, расставленных в дальней комнате, пачки сигарет «Кэмел» и «Честерфилд» и колоды американских нейлоновых карт. Каждый раз, проходя мимо зеркал, стоявших на каминах, он поднимался на носки, вытягивал шею и разглядывал своё холёное лицо. Это занятие доставляло ему огромное удовольствие.
Вот уже три или четыре дня как господин Али Фаразджуй ходит совершенно опьянённый успехом. Прошло только десять дней как он, выражаясь языком плутов, «вылез из ящика» или, выражаясь его собственными словами, стал депутатом иранского народа, обладающего шеститысячелетней историей. Как же ему не ликовать? Господин Фаразджуй лучше, чем кто-либо другой, знает, как ловко умеет он натравливать друг на друга своих противников, с какой проворностью взобрался он по ступеням служебной лестницы в министерстве финансов и достиг поста начальника главного управления. Он лучше всех знает, каким образом он умудрился прикарманить содержимое касс финансовых органов Сеистана и в Тегеране по-братски разделил деньги с покойным Хаджи Йамином-ол-Мольком, тогдашним министром финансов. Он лучше всех знает, как в своё время, воспользовавшись о становкой, он спрятал в матрацы, одеяла и подушки ассигнации, находившиеся в кассе хамаданского финансового управления, а потом представил дело так, будто эти ценности были разграблены.
Если никто другой об этом не знает, то он, во всяком случае, прекрасно помнит, с какой ловкостью он влез в партию «радикалов», организованную Давером, как вместе с ним перешёл в министерство юстиции и в течение целых трёх лет был доверенным лицом министра, как он мастерски обделывал дела на судебных процессах в Мазандеране, Туникабуне, Савадкухе и повсюду в других местах. И все эти дела всегда кончались в пользу высших инстанций. Он прекрасно помнит, каким внушительным тоном читал он, обращаясь к председателям судов и судьям, выражения «на основании приказа», «они изволили приказать», «они изволили объявить».
Если никто этого не помнил, то сам он помнил прекрасно, как в те дни, когда требовали упразднения монархии и создания республики, в дни, когда парламент забрасывали телеграммами, он на правительственный счёт ездил из одного города в другой и появлялся то на собрании засевших в бест[103] слушателей военного училища, то в доме премьер-министра и таким образом привлекал к себе внимание сильных мира сего.
Если все уже забыли, то он помнит, как своими собственными руками; без чьей-либо помощи, превратил Сафара Али, мальчика на побегушках в доме слепого купца Хаджи Али Ахмеда, в господина Али Фаразджуя, бывшего начальника главного управления министерства финансов и теперешнего депутата национального собрания Ирана от города Саве.
Подлинным волшебником является тот человек, чары и колдовство которого оказываются действительными не только по отношению к нему самому, но и по отношению к другим. Господин Али Фаразджуй никогда также не забудет, как из Хаджар Хатун, бывшей прачки бельгийца мосье Декеркера, начальника главного таможенного управления Ирана, он создал эту нежную ханум Махин, при виде которой приходят в трепет сердца многих знатных мужчин двора, меджлиса и правительства.
Если хотите знать правду, то господин Али Фаразджуй должен был стать министром и депутатом меджлиса значительно раньше. Но что ему было делать? Ведь и тогдашний премьер-министр, и покойный Давер в течение нескольких лет были слишком заняты другими делами. Кроме того, он ещё в детстве, когда они играли на перекрёстке в чижика и в орехи, часто ссорился с будущим дивизионным генералом Мохаммедом-ханом Чаку, жёлтым, хилым мальчишкой, не раз задавал ему хорошие трёпки. И это огородное чучело, находясь у власти, на протяжении всего периода диктатуры не давало ему возможности подступиться к высшей политике шахиншахского правительства. Как ни старался господин Али Фаразджуй, несколько раз даже тайно подсылавший Махин к услугам генерала, ему так и не удалось сменить гнев, бушевавший в сердце его высокопревосходительства, на милость. В конце концов сама история отомстила за него. «Эпоха демократии» как будто была создана специально для того, чтобы господин Али Фаразджуй мог использовать эту смутную пору в своих интересах и добиться осуществления своей сокровенной мечты.
Конечно, работать в период «демократии» было значительно труднее. В эпоху двадцатилетней диктатуры человеку, если даже он не имел нигде никакой поддержки, достаточно было завоевать симпатии дворцового телефониста — и он уже был обеспечен. куском хлеба с маслом.
В «эпоху демократии», чтобы хоть как-нибудь свести концы с концами, человек должен был завязывать хорошие отношения со всеми, начиная от швейцаров посольств и кончая самым последним безродным и полуголодным газетчиком. Уверяю вас, господин Али Фаразджуй был достаточно тёртым калачом для того, чтобы в этой суматохе, подобно застрявшему в грязи ослу, не ожидать окрика погонщика. Он долгие годы был доверенным и самым приближённым человеком покойного Давера, и если не получил от своей матери врождённых качеств интригана, то, во всяком случае, приобрёл их у своего патрона. В первые же дни, как только он вступил в партию радикалов, покойный Давер сразу почувствовал, что он мастак устраивать партийные интриги.
Когда наступила «эпоха демократии», первым человеком, который сумел быстро основать партию, был этот самый господин Али Фаразджуй, нынешний депутат от города
Саве. Да ниспошлёт господь изобилие, до настоящего момента господин Али Фаразджуй основал тридцать шесть партий с различными названиями, и, как только он замечал, что народ раскусил его подлинные намерения, он моментально прикрывал свою лавочку и открывал новую, в другом месте, вывешивал крикливую вывеску, устанавливал в комнате несколько сломанных стульев, два-три ветхих стола, телефон, покупал веник и нанимал швейцара. Всё это обеспечивало ему хлеб насущный и дало возможность продвинуться по служебной лестнице до должности начальника главного управления министерства финансов.
Нельзя сказать, чтобы господин Ала Фаразджуй был неблагодарным. Он всегда поддерживал самые сердечные отношения с хозяевами прессы, которые ему покровительствовали. Вот и сегодня на этом пышном и великолепном банкете будут присутствовать тридцать толстых и худых, высоких и низких, старых и молодых журналистов, которые получили специальные приглашения.
В дни, когда эпоха диктатуры потерпела крах, многие были в растерянности и не знали, что им делать. Особенно это относится к людям, которые в течение долгих лет сотрудничали с полицейским управлением и привыкли к такому режиму. Однако господин Али Фаразджуй скорее всех сориентировался и уяснил свою задачу. Он немедленно объединил в своём квартале группу мало-мальски заметных людей и создал так называемое благотворительное общество для помощи беднякам, а фактически — общество для проведения всяческих комбинаций и сделок.
