Артур Александрович включил телефон и набрал номер Профессора.
— Это Кнабаух. Во сколько завтра привозить вашего человека?
— Я не понимаю, о чем вы говорите.
Мозг с паническим удивлением сверился с цифрами на дисплее. Он уже собирался отключить трубку, как вдруг бесстрастный голос произнес:
— В полдень. И не надо нервничать, — Файнберг ответил как мог сурово и положил трубку.
Жизнь не замирает ни на минуту. В любой паузе есть своя динамика и смысл. Несмотря на кажущуюся неподвижность, меняется даже рельеф земной коры.
— Больше не могу-у... — простонал Альберт Степанович в гулкой тиши кабинета.
Рассуждения о вечности не успокаивали, а лишь усугубляли зеленую тоску ожидания. Тем более что вечности в запасе не имелось. Как любому нормальному человеку, ему хотелось всего, много и сразу. Но звонка от загадочного профессора все не было. Нервная система капитана Потрошилова постепенно превращалась в прохудившийся дуршлаг с сочащимися сквозь все дырки волей, спокойствием и терпением. Силы медленно убывали. Алик лениво ковырялся в бумагах, что-то писал в планах оперативно-розыскных мероприятий. Но одно ухо было постоянно действующим локатором, настроенным на старый телефонный аппарат.
Дома Альберт Степанович садился у телевизора и добросовестно просматривал сводки криминальных новостей. В каждом неопознанном, сожженном или расчлененном трупе ему грезился таинственный информатор. Экран старенькой «Радуги» буквально плавился от пристального взгляда Потрошилова. Алик то и дело замирал от страха. Не обнаружив среди бренных останков ничего похожего на своего агента, Потрошилов радовался как ребенок, продолжая надеяться на звонок из недр мафии. Валентина Петровна улыбалась за компанию, но материнское сердце замирало от тяжких раздумий.
Заветный звонок грянул около полуночи. Чутко дремлющий под пулеметные очереди с экрана Альберт Степанович Потрошилов встрепенулся. Этот звонок он узнал бы из тысячи других. Алик порывисто рванул трубку, больно ударив себя по уху.
— А-а-а...?! — издал он вместо «Алло».
В ответ повисла недоуменная пауза. Потом долгожданный голос произнес:
— Добрый вечер. Мы встречались в «Черной моли». Вы меня помните? Я беспокоил Вас насчет камня.
Алик престал кричать и проглотил слюну.
— Да-да. Конечно, помню. Вы еще говорили об интересующем нас товаре.
— Совершенно верно. Операция вступила в решающую фазу. Завтра состоится передача крупной партии. Думаю, для захвата всех участников придется подключить какой-нибудь, знаете ли, ОМОН.
Алика подбросило в воздух от возбуждения. Стараясь не дрожать голосом, он спросил деловито:
— Когда? Где?
— Около часу дня. На Лиговке.
* * *
Двое немолодых людей стояли неподалеку от травмпункта номер двадцать девять, негромко переговариваясь. Серый питерский день тихо угасал тающей свечой из мутного парафина. Как это обычно бывает, снег, утром казавшийся белым покрывалом, теперь напоминал грязную изодранную дерюгу. Нечищеная дорога то и дело распугивала прохожих феерическими брызгами ядовитой смеси из воды, снежной каши, песка и соли из-под колес проезжающих машин. Но пара стояла упорно, посматривая на дорогу и покосившуюся табличку с загадочной надписью: «Там... пук...».
По объему выброшенной на тротуар воды «скорая помощь» могла сравниться с китом среди мелких легковых рыбешек. Отчаянно мигая синим огнем, она выпала из транспортного потока, устроив на троллейбусной остановке небольшое наводнение, и замерла у входа в травмпункт. Мотор заглох, и грязный белый микроавтобус замер, обреченно глядя приоткрытыми окнами на пожилую парочку. Когда Виктория Борисовна и профессор Файнберг приблизились, дверца приветливо распахнулась, и оттуда, лучась алчным добродушием, высунулся фельдшер Дима.
— Здравствуйте, беспокойные, вы мои! — завопил он на всю улицу. -Спасибо за звонок. Правильно, что не забываете скромных тружеников шприца и клизмы!
— Не ори, — строго казала Хана. — Денег хочешь?
За спиной Димона тихо и жалобно заскулил водитель.
— Опять тело до «Панацеи»? — деловито спросил сообразительный фельдшер. — Это, ребята, уже крупный опт!
— Мешки на Лиговку, — оборвала его нервное ликование Хана.
— Расчлененка, — полузадушенно прохрипел из кабины Семеныч, готовясь сползти на пол.
— Гипс, — возразил профессор, поправляя очки.
Вынос мешков контролировал лично заведующий, которому предварительно было уплачено. Зачем частной клинике такое количество не очень качественного отечественного гипса, главврач понять не мог. Впрочем, деньги, хрустевшие во внутреннем кармане, гасили любопытство на корню.
Димон с Семенычем набили машину полиэтиленовыми мешками и сели в кабину.
— А ты говоришь! — укоризненно сказал фельдшер. — Легкие бабки, без напряга.
— Ага, легкие! Ты узнал, какой этаж на Лиговке? А то выяснится, что на девятый таскать, — Семеныч продолжал подозревать подвох.
— Не боись. Второй. — Димон нежно разгладил очередную зеленую купюру.
* * *
Паук еле дождался новых друзей. Ему было беспокойно. Время проходило впустую: чифир не помогал, телевизор раздражал, а где-то в цепких руках Мозга бился друг Мишка. Пахан уже хотел было сам выйти на поиски кровника и даже начал доставать ботинки, но тут щелкнул замок входной двери.
— Владимир Сергеевич, а Вы, оказывается, большой оригинал. — Заявила с порога Виктория Борисовна. — У вас на Курской миленько.
— Я бы сказал — необычно, — поддержал ее Файнберг, закрывая дверь.
Хана говорила негромко, почти на ухо Пауку, посматривая в сторону гостиной.
— Кстати, что-то вы такое говорили, будто Мозг панически боится тюрьмы?
— Бздит, падла, — кивнул авторитет. — Фраер!
— Отлично! Последний штрих в картине, — неизвестно чему обрадовалась Виктория Борисовна, жестом приглашая всех в комнату:
— Пора, товарищи, звать на помощь.
Дождавшись, пока профессор усядется на диван, а Паук, по своему обыкновению, в угол у окна, она подошла к торшеру:
— Итак, у нас на конспиративной квартире стоит несколько мешков с гипсом. А завтра туда должен зайти некто Кнабаух по кличке Мозг. И гложут меня смутные подозрения, что уйдет он из гостей с мешком наперевес. И что встретит его за порогом усиленный наряд ОМОНа, приняв гипс за героин. Ошибочка, конечно. Откуда у нас взяться героину? А жаль. Пора бы этому Мозгу и в камеру. Вдруг да найдутся добрые люди, помогут. Может даже зайдут?..
Она отошла от картины, сохраняя глубокомысленный вид.
Паук одобрительно шепнул из своего угла:
— Во дает!
Виктор Робертович вздохнул:
— Да, жизнь определенно приобрела насыщенность. Каждый день что-то новое. Интересно, а нас самих-то не засадят?
— Витя, интеллигентам положена полная амнистия. Не переживай, — ответила Хана, ковыряясь ножницами за картиной.
* * *
Негромкий стук в дверь раздался ближе к ночи. Виктория Борисовна в спортивном костюме вышла в коридор и громко сказала:
— А мы уже заждались! Входите, открыто.
В квартиру вошел мужчина в безукоризненно отглаженном костюме с красной розой в руке.
— Здравствуйте Виктория Борисовна, — галантно произнес он, склонив голову в полупоклоне. — Это Вам.
На плече у него висела объемистая и, судя по всему, тяжелая сумка.
— Впечатляет, — сказала Виктория Борисовна и, кивнув на сумку, поинтересовалась:
— То, что я думаю?
— Несомненно, — улыбнулся поздний гость. — Хотя это было очень непросто.
— Догадываюсь, — светски улыбнулась хозяйка квартиры. — Проходите.
Войдя в гостиную, она пропустила визитера вперед и торжественно объявила:
— Знакомьтесь: Владимир Федорович Жернавков из Федеральной службы безопасности. Принес мешок героина.
От неожиданности Жернавков чуть не уронил сумку. «Пименов в ауте», — подумал он растерянно. В том, что Герман Семенович обязательно доложит о таком интересном факте, Владимир Федорович не сомневался ни секунды. В Конторе это было делом чести и привычки. Он повернулся к Виктории Борисовне, открывая рот, чтобы что-то сказать. Но пустые слова не сотрясли воздуха. На раскрытой ладони хозяйки квартиры лежали три разобранных «жучка».
— Вещь казенная, сдадите для отчета, — вежливо сказала она и высыпала мелкие детали в машинально подставленную руку Жернавкова.
— Уф-ф! — облегченно выдохнул тот. — Сам люблю пошутить, но так...
Виктория Борисовна усмехнулась:
— Будем знакомиться. Виктор Робертович Файнберг.
Профессор поднялся с дивана:
— Рад. Вика много о вас рассказывала...
Челюсть Владимира Федоровича, вернувшаяся было на место, снова начала медленное движение к груди. Раскрытие собственного инкогнито подействовало на него, как удар пыльным мешком по темени.
