— Лужков, — говорил он. — Лужков, точно. Или Маслюков. В крайнем случае, Черномырдин.
К вечеру среды были написаны все три варианта.
В четверг утром Ельцин выдвинул Примакова.
Сценарист Белюшина уже не материлась, но и переписывать сценарий больше не могла. Ее нежная психическая структура оказалась неприспособленной к грубым реалиям Родины. Примакова в располосованный сценарий я вшивал самостоятельно — и до пятницы (дня голосования в Думе) молился за Евгения Максимовича всеми доступными мне способами.
Не то чтобы я мечтал о его премьерстве — просто очень хотелось передохнуть.
Сильно передохнуть не получилось: телевидение втянуло меня с потрохами. Не могу сказать, что это был мой личный выбор. Как по другому поводу сказано у Довлатова: это не любовь, это судьба…
* * *
Пятилетняя работа в «Итого» существенно поправила мое мировоззрение. Километры пленок, отсмотренные с подачи моих редакторов, не прошли даром. Время от времени на рабочем месте я узнавал о Родине что-то такое, отчего хотелось скорее плакать, чем смеяться.
И дело вовсе не в политиках, почти в полном составе расположившихся в диапазоне от клоунов до дебилов. Претензий к обитателям Кремля и других вместилищ власти у меня, с течением времени, становилось как раз всё меньше. И всё больше я понимал, что они — это мы. Например, жители Брянска выбрали себе депутата Шандыбина. Они, кого смогли, выбрали — он, как может, работает, и никаких претензий к ателье.
Удивительно другое: поставив на руководство своей жизнью этих василь-иванычей (а Шандыбин там еще не из худших), россияне с поразительным терпением продолжают надеяться на то, что в одно чудесное утро у них под окнами обнаружатся голландские коровы и английский газон. И время от времени обижаются, что этого еще нет.
Помнится (дело было вскоре после президентских выборов 1996 года), за соседним столиком в кафе тяжело напивались люди, будто вышедшие живьем из анекдота про новых русских: бычьи шеи, золотые цепи… И вот они меня опознали и призвали к ответу за всё, и велели сказать, когда закончится бардак и прекратится коррупция.
Тут меня одолело любопытство.
— Простите, — спросил я, — а вы за кого голосовали?
И выяснилось, что двое из пяти «быков» голосовали за Ельцина, двое за Жириновского, а один — вообще за Зюганова. И, проголосовавши таким образом, они регулярно напиваются — в ожидании, когда прекратятся бардак и коррупция.
Народ — вот что было главным открытием программы «Итого» — по крайней мере, для меня. Через две программы на третью информационный поток выплескивал на нас что-нибудь совершенно поразительное. Не забуду, как мать родную, ночные съемки из питерского пригорода Келломяги. У водилы уборочной машины кончилась в машине вода, а рабочее время — не кончилось, и он ездил по улицам родного города и гонял валиком пыль. Всю ночь. Я смотрел этот сюжет и думал… Нет, я ничего не думал, просто смотрел, как зачарованный.
Но это — частный случай идиотизма. А случалось увидеть и нечто из цикла «всё, что вы хотели знать о своем народе, но боялись спросить».
…Голландский фермер взял в аренду в Липецкой области шестьсот гектаров земли — и приехал на черноземные просторы, привезя с собою жену, компаньона, кучу техники и массу технологий. Он посадил картошку — и картошка выросла хоть куда. А на соседних совхозных плантациях (где, пока он работал, расслаблялись великим отечественным способом) корнеплод уродился фигово.
Тут бы и мораль произнести — типа «ты все пела…»
Но в новых социально-исторических условиях басня дедушки Крылова про стрекозу и муравья не сработала. Потому что, прослышав о голландском урожае, со всей области (и даже из соседних областей), к полям потянулись люди. Они обступили те шестьсот гектаров буквально по периметру — и начали картошку выкапывать.
Причем не ночью, воровато озираясь, с одиноким ведром наперевес… — граждане новой России брали чужое ясным днем; они приезжали на «жигулях» с прицепали, ехали целыми семьями, с детьми… Педагогика на марше.
Приезд на место события местного телевидения только увеличил энтузиазм собравшихся. Люди начали давать интервью. Общее ощущение было вполне лотерейным: свезло! Мягкими наводящими вопросами молодая корреспондентка попыталась привести сограждан к мысли, что они — воры, но у нее не получилось. Один местный стрекозел даже обиделся и, имея в виду голландского муравья, сказал: вон у него сколько выросло! на нашей земле…
Этот сюжет, будь моя воля, я бы крутил по всем федеральным каналам ежедневно — до тех пор, пока какой-нибудь высокоточный прибор не зафиксирует, что телезрители начали краснеть от стыда.
А по ночам, когда дети спят, я крутил бы стране другой сюжет.
История его такова. Корреспондент НТВ в Чечне, проникнувшись ситуацией, предложил полковнику десантных войск воспользоваться своим спутниковым телефоном — и позвонить домой, под Благовещенск, маме. У мамы был день рождения. Заодно корреспондент решил этот разговор снять — подпустить лирики в репортаж.
В Чечне была глубокая ночь — под Благовещенском, разумеется, утро. Полковник сидел в вагончике с мобильной трубкой нашего корреспондента в руке — и пытался объяснить кому-то на том конце страны, что надо позвать маму. Собеседник полковника находился в какой-то конторе, в которой — одной на округу — был телефон. Собеседник был безнадежно пьян и, хотя мама полковника находилась, по всей видимости, совсем недалеко, коммуникации не получалось. Оператор НТВ продолжал снимать, хотя для выпуска новостей происходящее в вагончике уже явно не годилось — скорее, для программы «Вы — очевидец».
Фамилия полковника была, допустим, Тютькин. (Это не потому, что я не уважаю полковников. Не уважал бы, сказал настоящую — поверьте, она была еще анекдотичнее).
— Это полковник Тютькин из Чехии, б…! — кричал в трубку герой войны («чехами» наши военные называют чеченцев; наверное, в память об интернациональной помощи 1968 года). — Маму позови!
Человек на том конце страны, будучи с утра на рогах после вчерашнего, упорно не понимал, почему и какую маму он должен звать неизвестному полковнику из Чехии.
— Передай: звонил полковник Тютькин! — в тоске кричал военный. — Запиши, б…! Нечем записать — запомни на х… Полковник Тютькин из Чехии! Пол-ков-ник… Да вы там что все, пьяные, б…? Уборочная, а вы пьяные с утра? Приеду, всех вые…
Обрисовав перспективы, ждущие неизвестное село под Благовещенском в связи с его возвращением, полковник Тютькин из Чехии снова стал звать маму. Когда стало ясно, что человек на том конце провода маму не позовет, ничего не запишет и тем более не запомнит, полковник стал искать другого собеседника.
— Витю позови! — кричал он, перемежая имена страшным матом. — Нету, б…? Петю позови! Колю позови!
И, наконец, в последнем отчаянии:
— Трезвого позови! Кто не пил, позови!
Такого под Благовещенском не нашлось — и, бросив трубку, полковник обхватил голову руками и завыл, упав лицом на столик купе.
Разумеется, НТВ не дало это в эфир. Жалко было живого человека… Но если бы не эта жалость, я бы, ей-богу, крутил и крутил этот сюжет для непомнящей себя страны, на одном конце которой — пьяные влежку во время уборочной Витя, Петя и Коля; один телефон на село и одинокая мама полковника Тютькина, не дождавшаяся звонка от сына в свой день рождения, а на другом конце — сам этот полковник, в тельняшке и тоже под градусом — пятый год мочит «чехов»…
* * *
…Напрямую воззвать к общественности, уже зимой 2001-го, предложил мой добрый знакомый, по совместительству — известный писатель; вскоре текст уже пошел по рукам. Не стану делать вид, что мы не принимали в этом участия — дело касалось нашей судьбы; к тому же люди в телекомпании собрались пишущие, каждый сам себе Тургенев, и остановить этот стилистический перфекционизм удалось не сразу.
Наконец, утвердили окончательный вариант текста — и пошли за автографами. Признаться, имелось опасение, что «подписантов» будет немного: с НТВ к тому времени мало кто хотел контактировать. По меткому словцу Сорокиной, мы были как чумной барак.
Подписали, однако, многие, причем иные — весьма неожиданно для нас. Актера N, например, мы поначалу даже не собирались включать в список — знали как изрядного конформиста и полагали, что увильнет. Но кто-то сказал: надо дать человеку шанс. И N этот шанс использовал, своей подписью напомнив нам, что человек — галактика довольно малоизученная.
Наблюдать процесс подписания, отказа или рефлексий по этому поводу было невероятно интересно! Я был одним из почтовых голубей акции — и имел такую возможность. Мгновенно и прекрасно, без секунды раздумья, поставили свои имена под текстом Ахмадуллина и Приставкин, Джигарханян и Чурикова… Замечательный театральный режиссер, забытый нами в спешке, звонил и сам просил включить его в список. С юношеским пылом сказал «да» Александр Володин, и еще несколько раз, словно преодолевая расстояние между Москвой и Петербургом, крикнул в трубку свое «да».
