Олег Агранянц - Дипломаты, шпионы и другие уважаемые люди

Ознакомительная версия.

Так в райкоме я успокаивал «борцов за нравственность». После таких слов они обычно задумывались и со словами «охота мне из-за этих (неприличное слово) в тюрьме сидеть» исчезали.

Масько тоже задумался и перешел на другую тему.

Неделю никаких документов от него не поступало. Я подождал еще пару дней и нашел его сам:

— Где докладная?

— Ой! Забыл вам сказать. Ничего этого не было. Просто ошибка.

— А страстные крики?

— Телевизор. Я ей сказал, чтобы она приглушала звук.

На этом дело закончилось. Бдительный Шумков вскорости уехал в Москву и позже прослыл крупным специалистом по борьбе с сионизмом. Теперь он известный журналист либерального толка.

— Поставьте секретаря парткома в известность об этом позорном факте, — обратился посол к резиденту.

С хорошо отработанным гневом резидент начал распространяться по поводу того, что «одна из советских студенток, присланных на учебу в Тунисский университет, открыто занимается проституцией».

— У тебя есть доказательства? — спросил я.

— Ее фотография помещена в списке женщин, приезжающих по вызову.

— Ты покажешь этот список?

— Нет. Но если посол даст разрешение, я пошлю одного из ребят. Но ты сам понимаешь…

Посол его остановил:

— Нет, нет. Этого не надо.

Я обратился к послу:

— Сейчас не 38-й год. Одних слов Константина Валентиновича (так звали резидента) недостаточно. Все попытки расправиться с людьми только на основании донесений разведчиков, будут парткомом пресекаться.

Таких слов от меня ожидали. Все было рутинно. И не в первый раз. Роли распределены. Резидент должен обвинять, а я — защищать.

Резидент принялся возмущаться. Я не отступал от своих слов. Мы оба ждали, когда вмешается посол. Послушав нас минут пять, он обратился ко мне:

— Я понимаю вас. Сейчас действительно не 38-й год и голословно обвинять людей мы не имеем права. Но, с другой стороны, мы не можем проходить мимо сообщения резидента и оставлять здесь студентку, которая позорит честь нашей страны. Предлагаю компромисс. Мы отправляем студентку домой под каким-нибудь предлогом: скажем, больные родители. Вы, товарищ секретарь парткома, напишете ей положительную характеристику. Таким образом ей не запретят выезд за границу в будущем.

Я продолжал возмущаться. Но прекрасно знал, что надо сдаваться. Иначе через пару недель пинкертоны принесут на нее такую телегу, что ее вообще арестуют по приезде домой.

— Я согласен. Но возвращение должен организовать резидент.

Чекисты сочинили телеграмму о «болезни» ее отца. Девицу выпроводили на родину. Я подписал положительную характеристику. Как ни странно, но практика показывала, что через год такие особы снова оказывались за границей.

В Тунис прибыла делегация во главе с министром культуры П. Демичевым. В ее состав входила дочь Косыгина Людмила Гвишиани.

Встретили ее прохладно. В посольстве помнили, что именно с ее подачи Косыгин закрыл продовольственную «Березку». Был в Москве один специализированный магазин «Березка», где продавали продовольствие за твердую валюту. Кстати, подобные магазины имеются во многих странах с местной валютой.

Госпожа Гвишиани усмотрела в этом магазине нарушение социальной справедливости и убедила отца закрыть его. Социальная справедливость — это, конечно, хорошо, но в устах женщины, которая всю жизнь получала кремлевский паек, заставляла охранников гладить ей одежду, невесть за какие заслуги стала директором Государственной библиотеки иностранной литературы и подняла своего мужа до должности заместителя председателя Комитета по науке, слова о борьбе за социальную справедливость звучали неубедительно.

Я получил письмо от «группы товарищей». Речь снова шла о порядках в Культурном центре. На такие письма можно не реагировать. Но дело было легко решаемое, и я отправился на место указанных безобразий.

Явившись в Культурный центр, я сразу поднялся на второй этаж и направился… в женский туалет. И точно. У стены стояла груда перевернутых портретов. Семь штук. Это были портреты полгода назад умершего Андропова. Влетевшая в туалет секретарша Оля, найдя секретаря парткома в столь странном месте, выказала удивление, но, когда увидала портреты Андропова, поняла:

— Все нет времени в чулан снести.

Недавно назначенный новый директор центра Ю. Желтов встретил меня в комнате дирекции радужной улыбкой:

— С комсомольским приветом.

Он пытался меня убедить, что когда-то был комсомольским работником. «Я работал в комсомоле четыре года», — говорил он мне. Но я ему не верил. Ни один кадровый комсомольский работник не скажет: «Я работал в комсомоле», обязательно скажет: «Работал на комсомоле».

— Хорошее ты место нашел для портретов Андропова!

— А куда их девать! Вся кладовая забита портретами Брежнева и Черненко. Не успеваем снимать. Сжигать Москва запрещает и денег на возвращение в Союз не дает.

Я вспомнил директора школы в Успенском; он тоже не успевал снимать портреты, потом махнул рукой и во всех кабинетах развесил портреты Пушкина.

— Ищи место. Мне бдительные товарищи письма пишут. Ты хоть знаешь, что у тебя чулан есть. Мне Оля рассказывала.

— Знаю.

— И почему не относишь?

— Жду, когда Горбачева снимут. Всех и отнесу.

Мы оба захохотали.

— Коньяка хочешь?

В 1983 году в Тунисе я купил свой первый видеомагнитофон. Через пару недель сломалась соединительная фишка. Магнитофон был фирмы JVC, и я отправился в представительство компании. Служащие фирмы вертели мою фишку, что-то пытались отцепить, но безуспешно: первые фишки были очень сложными. Потом послали факс в Японию. Им ответили, что ремонт фишки технически невозможен и завтра мне вышлют новую.

Я вернулся в посольство и поведал дежурному коменданту о том, как оперативно решают японцы вопросы ремонта.

— Дайте мне фишку. Я дежурю ночью, попытаюсь что-нибудь сделать, — попросил он.

Утром он протянул исправленную фишку. С этой фишкой я отправился на фирму.

Там меня попросили подождать, а потом вышел главный менеджер и сказал, что фирма приглашает человека, который починил фишку, на работу.

Когда я рассказал об этом нашему умельцу, он взмолился:

— Олег Сергеевич, пожалуйста, не говорите об этом никому из наших. Дернул меня черт починить эту фишку!

Работал в Тунисе специалист Н. У него были проблемы с потенцией, и все попытки обзавестись потомством к желаемому результату не приводили.

И тогда он купил телевизор. В те годы в Тунисе можно было ловить первый итальянский канал RAI Uno. Каждый день после обеда итальянская певица Рафаэлла Карра вела развлекательную программу. И о чудо! При виде Карры Н. становился активным мужчиной. Да настолько, что через положенное время родился мальчик, которого они в честь певицы назвали редким для России именем Рафаэл.

Через много лет, будучи в Риме, я рассказал эту историю одному из руководителей местной безопасности. Он был знаком с Каррой и поведал ей эту историю. Она поинтересовалась, знаю ли я, где сейчас этот мальчик. К сожалению, я не знал.

«Это было в Мегаре, предместье Карфагена, в садах Гамилькара…» — так начинается роман Флобера «Саламбо».

Карфаген — это совсем рядом, пригород Туниса. В Тунисе все пропитано древностью. Там нельзя копать метро, потому что уже на глубине в метр можно найти предметы, относящиеся к Карфагену. Мальчишки, продающие туристам кусочки мозаики, предлагают действительно мозаику древнеримских времен.

Министр Елютин восхищался римской баней в Карфагене.

— Какая древность! — повторял он.

— Мы это за древность не считаем, — пояснил сопровождавший его гид. — Вот внизу — развалины финикийского храма. Это настоящая древность.

В Тунисе работали советские инструкторы по спорту. Среди них были чемпионы мира и олимпийских игр.

Как-то после пляжа мы со Славой Коваленко, будущим послом в Грузии, зашли в маленький бар.

— Здесь, если что случится, мы в полной безопасности, — сказал я и показал на невысокого щуплого парня, пившего пиво в углу.

Слава удивленно посмотрел на меня, а я объяснил:

— Это олимпийский чемпион по боксу.

Хорошо я знал и чемпиона Союза по дзюдо. Среднего роста, никакой выдающейся мускулатуры, очень скромный.

— Тебе когда-нибудь в жизни приходилось применять свое мастерство? — как-то спросил я его.

Ознакомительная версия.