— Они там.
— Кто именно?
— Да все они.
Псмит обозрел высокородного Малонея сквозь монокль.
— Не можете ли вы сообщить мне подробности? — терпеливо спросил он. — Намерения ваши похвальны, но вы несколько туманны, товарищ Малоней. Кто там?
— Да все они. Мистер Эшер, и преподобный Филпотс, и типчик, который сказал, что он Уотермен, и еще всякие.
На губах Псмита появилась легкая улыбка.
— И товарищ Виндзор в самой их гуще?
— Не-а. Мистер Виндзор ушел перекусить.
— Товарищ Виндзор умеет жить. А зачем ты их впустил?
— Так они сами влезли, — скорбно сообщил высокородный Малоней. — Я сижу, читаю, и тут заявляется первый. «Мальчик, — говорит, — редактор у себя?» — «Не-а», — говорю. «Так я там подожду», — говорит. «Фига с два, — говорю. — Туда нельзя». А он хоть бы хны. Взял и вошел. И сидит гам. Ну, минуты через три заявляется второй типчик. «Мальчик, — говорит, — редактор у себя?» — «Не-а», — говорю. «Я подожду», — говорит, и шасть туда. Ну, вижу, двое мне не по зубам. Я и одного такого не удержу, если он напролом лезет. И всем прочим я прямо говорил: «Вот что, джентльмены, -говорю, — решайте сами. Редактора нет, но, если желаете составить компанию ребятам внутри, входите, валяйте, а я чихать хотел».
— И что еще могли бы вы сказать? — восхищенно согласился Псмит. — Скажите мне, товарищ Малоней, каков был в целом габитус этих решительных душ?
— Чего-чего?
— Показались ли они вам веселыми, беззаботными? Бодро напевали, входя внутрь? Или размахивали незримыми топорами?
— Из себя выходили, все до единого.
— Как я и подозревал. Но прочь печаль, товарищ Малоней. Эти пустячные contretemps [Недоразумения] — цена, которую мы платим но имя высоких журналистских целей. Я побеседую с этими субъектами. Мне мнится, что с помощью Дипломатической Улыбки и Медовых Слов я как-нибудь извернусь. Пожалуй, удачно, что товарищ Виндзор отсутствует. Ситуация требует человека изысканной культуры и тонкого такта. А товарищ Виндзор, возможно, попытался бы очистить комнату при помощи стула. Если он прибудет во время сеанса, товарищ Малоней, будьте столь любезны и поставьте его в известность о положении вещей и попросите его не входить. Передайте ему от меня привет и скажите, чтобы он пошел понаблюдать, как произрастают подснежники в Мэдисон-Сквер-Гарден.
— Ага, — сказал высокородный Малоней. Затем Псмит пригладил ворс шляпы, сощелкнул пылинку с рукава и скрылся за внутренней дверью.
Заявление высокородного Малонея, что вдобавок к господам Эшеру, Уотермену и преподобному Филпотсу явились «еще всякие», в значительной степени оказалось плодом несколько воспаленного воображения. В кабинете находилось всего пять мужчин.
При появлении Псмита все глаза обратились на него. Постороннему наблюдателю он мог бы показаться очень элегантным Даниилом, вступившим в ров с на редкость разъяренными львами. В пяти парах глаз тлела глубоко прочувствованная злость. На пяти лбах собрались складки гнева. Но так сильна была безыскусственная величавость Псмита, что минуту-другую царила мертвая тишина. Ни слова не было произнесено, пока он мерным шагом, погруженный в размышления, приближался к креслу. Тишина окутывала комнату, пока он тщательно обмахивал платком этот предмет меблировки, а закончив сей обряд, к полному своему удовлетворению, поддернул брюки на коленях и грациозно принял сидячую позу.
После чего поднял голову и вздрогнул. Он оглядел комнату.
— Как! Я не один здесь! — пробормотал он.
Звук его голоса разрушил чары. Пятеро посетителей заговорили разом:
— Вы исполняете обязанности главного редактора?
— Я должен сказать вам два слова, сэр!
— Мистер Виндзор, если не ошибаюсь?
— Прошу прощения!
— Я просил бы уделить мне несколько минут!
Старт был дружным, но джентльмен, просивший прощения, естественно, оставил прочих далеко за флагом. Псмит обернулся к нему, отдал поклон и устремил на него сквозь монокль благосклонный взгляд.
— Могу ли я узнать, вы мистер Виндзор? — осведомился фаворит.
Остальные умолкли, также ожидая ответа на столь животрепещущий вопрос.
— Увы, нет, — ответил Псмит с глубочайшим сожалением.
— Так кто же вы?
— Я Псмит. Наступила пауза.
— А где мистер Виндзор?
— Он, мнится мне, уписывает обед за сорок центов в какой-нибудь близлежащей харчевне.
— Когда он вернется?
— В ближайшем будущем. Но насколько ближайшем, боюсь, мне неизвестно.
Посетители переглянулись.
— Весьма досадно, — сказал человек, испрашивавший прощения. — Я пришел специально, чтобы поговорить с мистером Виндзором.
— И я! — подхватил хор. — Я тоже. И я.
— Мистер Виндзор много потерял, но его утрата — моя удача. — Псмит вежливо поклонился. — Чем я могу вам помочь?
— Вы сотрудник редакции?
— Временный заместитель главного редактора. Труд не из легких, — добавил Псмит, хотя его никто об этом не спрашивал. — Порой возгласы оглашают окрестности: «Справится ли Псмит? Достанет ли сил его непреклонному духу?» Но я бреду вперед. Я не сдаюсь. Я…
— В таком случае, не объясните ли вы мне, что все это означает? — спросил кругленький низенький джентльмен, до этого момента лишь скромный участник хора.
— Если в моей власти сделать это, это будет сделано, товарищ… не имею чести знать вашего имени.
— Моя фамилия Уотермен, сэр. Я здесь как представитель моей жены, чья фамилия вам, без сомнения, известна.
— Извините, если я ошибаюсь, — сказал Псмит, — но мне представляется, что ее фамилия тоже Уотермен.
— Луэлла Гранвилл Уотермен, сэр! — гордо произнес низенький.
Псмит извлек монокль из глаза, пополировал его и вставил на место. Он чувствовал, что иначе рискует недорассмотреть супруга той, кто, по его мнению, как поставщица чистейшей жвачки, занимала в литературных кругах уникальное место.
— Моя жена, — продолжал низенький, доставая конверт и вручая его Псмиту, — получила это ни с чем не сообразное сообщение от человека, подписавшегося У. Виндзор. Она и я — мы ничего не можем понять.
Псмит пробежал письмо.
— Мне кажется, оно довольно ясно.
— Это возмутительнейшее оскорбление! Моя жена сотрудничала с этой газетой с момента ее основания. Мистер Уилберфлосс высоко ценил ее творчество. И вот без малейшего предупреждения приходит этот категоричный отказ от У. Виндзора. Кто такой У. Виндзор? Где мистер Уилберфлосс?
И вновь загремел хор. Выяснилось, что они все хотят узнать именно это: кто такой У. Виндзор? Где мистер Уилберфлосс?
— Я преподобный Эдвин Т. Филпотс, сэр, — сообщил скелетообразный мужчина с молочно-голубыми глазами и меланхоличным лицом. — Я вел «Минутки благочестивых размышлений» в этой газете довольно длительный срок.
— Я читал вашу страницу с живейшим интересом, — сообщил Псмит. — Возможно, я ошибаюсь, но мне кажется, творения ваши таковы, что мир не захотел бы их лишиться.
Морозное лицо преподобного Эдвина оттаяло в бледной улыбке.
— Тем не менее, — продолжал Псмит, — товарищ Виндзор, насколько я понял, стремится, наоборот, ускорить их кончину. Вот такие странные противоречия, такие столкновения вкусов и слагаются в то, что мы именуем жизнью. Вот тут, с одной стороны, мы имеем…
Человек с лицом точно грецкий орех, до той минуты почти невидимый за дородной фигурой в костюме из тонкой шерсти, внезапно возник на открытом месте и тоже высказался.
— Где этот тип Виндзор? У. Виндзор. Тип, которого мы хотим видеть. Я сотрудничаю с этой газетой без перерывов, если не считать дней, когда я болел свинкой, вот уже четыре года, и у меня есть причины считать, что мою страницу читают столь же широко и ценят так же высоко, как любую другую в Нью-Йорке. И вот является этот тип Виндзор, с вашего позволения, и объявляет мне, что газета больше не нуждается в моих услугах — этими самыми словами.
— Жизнь полна трагедий, — прожурчал Псмит.
— Что, собственно, он хочет этим сказать? Вот что я желал бы узнать и что желают узнать остальные джентльмены. Послушайте…
— Я имею честь говорить?… — осведомился Псмит.
— Моя фамилия Эшер. Б. Хендерсон Эшер. Я пишу «Минутки веселья».
Лицо Псмита отразило взволнованное изумление, какое может отразить лицо путешественника по дальним странам, когда он созерцает какой-нибудь прославленный национальный памятник. Иметь великую честь узреть создателя «Минуток веселья», лицом к лицу — это было уже слишком!
— Товарищ Эшер, — произнес Псмит благоговейно, — могу ли я пожать вашу руку?
Тот посмотрел на него довольно подозрительно, но руку протянул.
— Ваши «Минутки веселья», — сказал Псмит, крепко ее пожимая, — не раз примиряли меня с зубной болью.
Он снова сел.
— Господа, — сказал он, — это тяжкое дело. Обстоятельства, как вы сами признаете, ознакомившись с ними, весьма необычны. Вы спросили меня, где мистер Уилберфлосс. Я не знаю.
