И, выйдя из мечети, Насреддин направился прямо к чайхане…
— Ничего, — обсуждая с Абдуллой свою неудачу, сказал мулла. — У нас еще две попытки впереди. Теперь он так легко не отделается.
На следующий день Насреддин снова обратился к пришедшим в мечеть с вопросом:
— О правоверные, знаете ли вы, о чем я хочу с вами говорить?
— Знаем, знаем! — закричали судья с Абдуллой.
— Если вы знаете, — сказал ходжа, — то зачем же я буду говорить?
И он сошел с минбара.
— В третий раз сделаем вот что, — зашептал Абдулла расстроенному мулле: — я скажу «знаем», а ты скажешь — «не знаем».
Мулла даже вспотел от радости:
— Сам аллах надоумил тебя! — захрипел он. — Мы увидим конец нечестивца!
И когда в третий день Насреддин обратился с вопросом:
— О правоверные, знаете ли вы…
То, не дожидаясь конца фразы, Абдулла закричал;
— Знаем, знаем!..
А мулла, чайханщик и судья заорали тотчас же:
— Не знаем, не знаем!..
Насреддин пощелкал по своей задорной бородке и улыбнулся:
— Тогда пусть те, кто знает, расскажут об этом тем, кто не знает!
Народ повалил на улицу следом за ходжой. И как осипший мулла ни размахивал руками, призывая верующих остаться, мечеть опустела: Только багровый от злости Абдулла да его друзья топтались разочарованно возле минбара.
И на следующий день повсюду слышалась песенка про муллу, сочиненная неизвестно кем:
Твои ступни, как колени,
Твои колени, как живот,
Твой живот, как шея,
Твоя шея, как голова.
А твоя голова, мулла, —
Старый, дырявый горшок!
Но не это было самым страшным для муллы: доходы мечети становились все меньше. И хотя правоверные добросовестно выполняли предписанные религией обряды, не чувствовалось в них того рвения, которое — до приезда Насреддина — проявлялось в богатых и щедрых дарах. Многие, стоя в мечети, старались не смотреть на муллу, потому что вспоминалась песенка «Твои ступни как колени» и так далее. А те, кто делал приношения, стали заметно скупее. Вероятно, служитель аллаха, который все время попадает в смешное положение, прогневил его чем-то.
Доходы тощали. В плове у муллы было меньше жира, в котле — меньше плова, а на огне очага — меньше котлов.
Однажды, гуляя по базару, Насреддин увидел муллу. Вернее, длинную седую бороду муллы, так как сам мулла, стараясь избежать неприятной встречи, спрятался за возок с какими-то товарами. Лишь всем знакомая длинная борода муллы висела под арбой — как страус, пряча в песок голову, считает, что его уже никто не увидит.
Насреддин выдернул из своей реденькой бородки три волоска, подошел к мулле и предложил ему купить их. Мулла ожидал подвоха и, стараясь выиграть время, чтобы разобраться в намерениях Насреддина, спросил:
— Сколько же ты просишь за них?
— Сто монет, — сказал Насреддин.
Мулла воздел руки к небу и вскричал, призывая окружающих в свидетели:
— Вот он, мошенник! За паршивые волоски бороды он хочет получить целое богатство!
— Ну, я отдам за пятьдесят, — покорно сказал Насреддин. — А то у меня и моих друзей нет денег, ни даже звона денег, ни даже запаха денег.
— И одной монеты не стоят эти волосинки! — тряся бородой, закричал мулла.
— Полмонеты — я согласен.
— Пылинки базарной не стоят любые волосы из любой бороды!
Тогда Насреддин схватил муллу за бороду и сказал:
— Вы слышали, правоверные? Раз волосы из бороды ничего не стоят, так зачем же он носит свою бороду? Значит, она тоже ничего не стоит! Сбреем ее!
Мулла завопил так истошно и отчаянно, что ему ответили все ишаки и верблюды базара.
— Ладно, иди домой, — сказал Насреддин, отпуская муллу. — Но в следующий раз, если ты будешь таким скупым, я тебя побрею.
Это происшествие переполнило чашу терпения муллы. На свой страх и риск, даже не посоветовавшись с Абдуллой, мулла решил расправиться с Насреддином. Через своего брата Хасана, известного мошенника, он связался с шайкой головорезов, договорился, что за приличное вознаграждение они изобьют Насреддина до полусмерти, увезут его в пески и бросят там на съедение шакалам.
Долго пришлось ждать наемникам удобного случая. За это время уехал опозоренный Насреддином тощий судья, занемог от бессильной злобы богатей Абдулла.
Но вот однажды охотник Вахоб попросил Насреддина пойти вместе с ним осмотреть дальний участок поля. Вахоб ушел туда еще ночью, а Насреддин должен был прийти утром. Взяв лепешку в дорогу, взобрался защитник бедных на ишака и затрусил по дороге.
На окраине чуть не налетел на него запыхавшийся Вахоб. Он был взволнован и едва переводил дух.
— Что случилось? — спросил Насреддин.
Оказывается, Вахоб заснул в кустарнике и был разбужен голосами бандитов, которые поджидали Насреддина. Вахоб неслышно уполз и побежал в город предупредить ходжу.
— Спасибо, друг, — сказал Насреддин. — А не слышал ли ты, какие мои приметы сообщил им мулла? Узнают ли они меня в лицо?
— Думаю, что нет. Они нездешние и говорили только о твоих чалме, халате, осле…
— Чудесно! — обрадовался Насреддин. — Ну, посмотрим, мулла, кто кого…
Через некоторое время возле мечети собралось много народу — бедняки, ремесленники, мелкие торговцы. Слышались вопли и плач. Сам Насреддин то и дело утирал слезу.
Мулла с братом выскочили из мечети и врезались в толпу.
— Что случилось, правоверные? — спросил мулла.
— Уезжает наш Насреддин! — печально ответил
— Говорят, что приехали за ним какие-то послы с дарами, хотят увозить его в другой город — там им нужно дать несколько советов…
— Видит аллах, — говорил Насреддин, — я не хочу покидать вас, братья, даже на несколько дней. Но ведь другим тоже нужна помощь, тем более — такие богатые пары… Если б я мог послать кого-нибудь вместо себя… Отказываюсь и от даров — зачем мне они!.. Я бы поехал, но ломота в костях… Охо-хо!.. Кто-то напустил на меня порчу, не иначе…
Охотник Вахоб, размахивая руками, показывал, какого размера дары принесли Насреддину — вот такие тяжелые сундуки, двух белых верблюдов, коней.
У муллы слюнки потекли от жадности. «Можно будет вернуть хотя бы часть доходов, потерянных из-за этого нечестивца!» — подумал он и многозначительно подмигнул Хасану.
Тот, подойдя к Насреддину, сказал:
— Почему тебе не остаться здесь, где тебя все так любят? А я поеду туда на несколько дней и дам необходимые советы. Дары мы потом разделим.
Насреддин, держась за поясницу, посмотрел сначала на муллу, потом на Хасана:
— Бери все дары себе, а потом будут говорить, что я на тебе нажился. Только, с одним условием: если будут спрашивать: «Кто ты?», говори: «Я Насреддин». Ведь иначе они ничего тебе не дадут! Надевай мой халат. И чалму перемотай на всякий случай, так, чтобы только одна борода торчала наружу… Помогите ему, правоверные!
Хасан переоделся, влез на осла, спустил чалму почти на нос, подобрал бороду и затрусил навстречу дарам.
Случилось все точно так, как рассчитывал Насреддин. Охотник Вахоб, незаметно следовавший за Хасаном, рассказал потом все подробности.
Разбойники, завидя путника, напоминающего нужного им человека, выскочили навстречу и спросили:
— Как зовут тебя, странник?
— Насреддин, — прохрипел Хасан. — Я самый настоящий, самый знаменитый Насреддин-ходжа… Неужели не узнаете?
Тогда наемники кинулись на Хасана, стащили его с ишака и принялись избивать. Брат муллы заорал, но крик лишь подстегнул разбойников.
— Чем скорее мы его прикончим, — сказал один из них, — тем скорее он кончит орать!
И побои усилились; Тут бы Хасан и отправился к самому аллаху на тот свет, но в это мгновенье на дороге показался караван, который вез толстого судью.
Разбойники вскочили на коней и умчались.
Верблюды остановились возле Хасана.
А через несколько минут Вахоб, который направился домой прямо через пески, увидел в стороне от караванной тропы одинокого верблюда с двумя седоками: он мчался через пустыню мало кому известной старой дорогой.
Вахобу даже показалось, что один из седоков — Икрам, погонщик верблюдов, который отправился в соседний город с караваном тощего судьи…
На верблюде длинноносого Абдурахмана Икрам доехал до караван-сарая. Договорившись встретиться с длинноносым на другой день, Икрам, испуская стоны и прихрамывая, скрылся за углом. Тут он оглянулся и, увидев, что за ним никто не следит, вдруг перестал хромать и припустился бежать со всех ног.
Он бежал долго, потому что хижина бедняка Пулата, где жил Насреддин, находилась в другом конце города.
Насреддин разговаривал с друзьями. Увидев Икрама, он удивился:
— Что случилось? Или судья решил вернуться в город?
