Ознакомительная версия.
Шапки и пилотки
17 октября после обеда взвод сидел в классе на самоподготовке. В класс зашел дежурный по части.
— Полторацкий, на выход!
— Товарищ капитан, это отправка в полк?
— Да, первый покупатель приехал.
— Я что, один из взвода поеду?
— Да, и из роты один. Попрощайся с ребятами. Через пять минут чтобы был в казарме.
— А куда ехать-то? В Красноводск?
— Скоро узнаешь.
В казарме Гоша зашел в каптерку старшины, получил шмотки — вещмешок со всем необходимым барахлом и новую зимнюю шапку с кокардой (курсанты на зимнюю форму одежды еще не перешли и носили пилотки). Гоша покидал в вещмешок пожитки, стукнул дверцей тумбочки — последний раз. Посидел на койке — здесь уже не спать. Окинул взглядом пустой кубрик с аккуратно заправленными рядами коек — паскудное жилище, а все-таки привык здесь за четыре с половиной месяца.
На душе у Гоши было скверно. Отсылают одного из всей роты — это значит, что в команде не будет знакомых ребят, а в новой части — привычных лиц. Хреново. В принципе, Гоша не особенно нуждался в чьей-то поддержке, но все-таки, один — он и есть один.
Вскоре появился сержант-покупатель. Взглянув на его красное, обветренное лицо, на зимнюю шапку, Гоша понял — парень с севера.
Познакомились быстро: сержант Макиенко, или попросту Сергей. Будет везти команду один. Да и команда маленькая — всего пять человек со всей учебки. Выезжают сегодня, поезд через три часа.
— Куда едем, Сергей?
Макиенко помялся.
— Нельзя пока говорить, не положено. На вокзале скажу.
Гоша матюкнулся, но настаивать не стал. Военные вышли на улицу. Там уже их ждали четверо солдат — недостающая часть команды.
— В колонну по два становись! — неожиданно бойко скомандовал Макиенко.
— Сережа, ты эти штучки брось! Мы будем ехать спокойно и без криков. Ты врубился? — внушительно сдвинул брови Гоша.
— Так точно!
— Ну, вот и здорово. Пошли, ребята!
Команда подошла к воротам. Макиенко направился подписывать пропуск. Гоша спросил дежурного по КПП:
— Ты не знаешь, откуда этот мудак?
— Знаю — из Кирк-Ярве. Это в Заполярье вроде.
Появился Макиенко. Солдаты прошли через вертушку КПП. Через эту вертушку Полторацкий прошел третьего июня, сто тридцать шесть дней тому назад. Крутанулась тогда вертушка, и завертелась Гошина солдатчина. Теперь вертушка прокрутилась в обратную сторону, и жизнь армейская у Гоши пойдет теперь совсем другая. Учебка закончилась, наступил «малый дембель», впереди — гарнизон с дурацким, но экзотическим названием. И это уже будет настоящая служба, поскольку учебка, как известно — детский сад.
Писарь — должность почетная
Автобус, дребезжа, катился по укатанной снежной дороге. Пейзаж за окнами — сопки, скованные льдом озерки. Полторацкому эти северные красоты уже успели примелькаться в поезде (заснеженные сопки пошли уже перед Петрозаводском), но, тем не менее, он неотрывно смотрел в окно — а что еще делать в автобусе?
На железнодорожном вокзале областного центра команду встретил представительный капитан. Имени — отчества — фамилии — должности он не назвал, а только коротко рубанул: «Пошли!»
Семь человек вольготно разместились в автобусе «Таджикистан».
— Сколько до места, товарищ капитан?
— Сто восемьдесят три кэмэ. В самоволку не убежишь.
Через минуту капитан заснул, не дав больше никакой информации. А без необходимой информации Гоша не мог строить гипотетическую модель поведения в боевом полку.
Разговоры о том, что в полку все совсем по-другому, нежели в учебке, что жизнь там не сахар (особенно, на первых порах), что встречают там молодых солдат отнюдь не хлебом-солью, были среди курсантов ШМАСа делом обычным. Очень часто в таких разговорах мелькало тревожное слово «дедовщина», означавшую все, что угодно, но только не свободную, спокойную и вольготную жизнь.
Между тем, Макиенко — единственный человек, который мог внести полную ясность в этот актуальный вопрос — о житье-бытье в полку рассказывал крайне лаконично и невнятно: «в общем, ничего», «нормально», «жить можно», «как положено». Гоша сначала было уловил в этих отговорках злой умысел, за что и отоварил сержанта, но скоро понял, что эта лапидарность проистекает от природной тупости и некоммуникабельности Макиенко, помноженной на «тяготы и лишения» полуторагодичной воинской службы. Ничего, кроме строевых команд, из Макиенко выдоить было нельзя. Полторацкий плюнул на сержанта и попытался отвлечься от тревожных дум привычным способом. Пассажирский поезд — не учебка, здесь можно и расслабиться. Найдя в соседнем вагоне веселую компанию, Гоша пил, не просыхая. Время от времени в мозгу вспыхивала мысль о том, что едет он все-таки не к теще на блины, но Гоша гасил ее с залихватским ухарством: «Е…ал я весь этот полк со всеми причиндалами! Приеду — разберусь, как жить и с кем жить!»
…Капитан проснулся и, приняв от Макиенко бумаги (анкеты, личные дела, справки), молча начал их перелистывать.
— Кто тут Бегичев? — спросил кэп.
— Я, — ответил с заднего сиденья худой ушастый солдатик.
— Из Смоленска родом?
— Так точно, товарищ капитан!
— Молодец, земляк! В строевом отделе штаба работать хочешь?
— Не знаю…
— Ну, писать красиво умеешь?
— Вроде ничего…
— Молодец! Готовься в писари, будешь работать у меня.
— Так я же на эсдешника учился.
Капитан залился смехом.
— Нет, ты посмотри на него! Ты еще скажи, что всю жизнь мечтал самолетам хвосты крутить! Ты вообще, младенец, знаешь, каково эсдеком пахать — на аэродроме, на ветру, при минус сорока градусах? Полк — это тебе не ШМАС! И запомни: самая почетная должность в полку — писарь! Скажи, сержант!
— Ага, — поддакнул Макиенко.
— Короче, Бегичев, завтра с утра после развода придешь в штаб. Там поговорим предметно. Усек!
— Так точно, товарищ капитан!
«Один при деле», — подумал Гоша. «А куда меня запихнут, одному богу известно».
Полторацкий оглянулся на своих попутчиков. Ушастая лысая солдатня (ребята были из третьей роты, где старшина брил курсантов перед распределением) дремала.
В поезде присутствие рядом босоголовой команды Полторацкого несколько тяготило. Их соседство, можно сказать, компрометировало Гошу, тем более, что сам Полторацкий, обросший густой шевелюрой и щеголявший в подогнанной парадной форме, выглядел весьма презентабельно. В промежутках между возлияниями Гоша пытался обольстить брюнетку по имени Виктория — угощал ее сигаретами, водкой, конфетами и шоколадом, а также рассказывал похабные анекдоты. Вика реагировала правильно (чуть смущалась, но в нужных местах заразительно хохотала), поэтому вскоре Гоша перешел к действиям — обхватил за талию и крепко поцеловал в ярко накрашенные губы. Вика перенесла поцелуй сдержанно, а когда Гоша залез девушке под кофточку, не остановила. Это был добрый знак.
— Ну что, ночью продолжим, Вика?
— Легко. Сотенка найдется?
— Откуда у солдата деньги?
— Тогда отвали.
Игорь раскурил погасшую сигарету. Сколько у него денег? Рублей пятнадцать, не больше. Может, сбросит?
— Вика, сто рублей — это чересчур, честное слово!
— Я беру за два часа, и торг здесь неуместен.
Помолчали. Чтобы заполнить тягостную паузу, Игорь снова принялся рассказывать неприличные байки и сальные армейские анекдоты. Вика беззаботно смеялась. Глядя на трясущуюся от смеха грудь, Гоша придумал, как выйти из создавшегося положения, и вернулся в свой вагон. Четверо его попутчиков были на месте. Гоша пересчитал свою наличность — одиннадцать рублей с мелочью.
— Мужики, нужно восемьдесят девять рублей! Срочно! Скидываемся.
Ребята не шевелились.
— Вы чего, малыши? Доставайте деньги, живо! Не бойтесь, беру в долг. В полку отдам, честное пионерское. Ну, быстрее, быстрее!
Солдаты полезли в карманы, стали там рыться.
— Выкладывайте все!
Трое ушастиков вывернули карманы. Гоша взял бумажки, мелочь отодвинул в сторону.
— Ну, теперь давай ты!
Четвертый солдат, Мубаракшин, крепкий и молчаливый парень, неотрывно смотрел в окно.
— Ау, лысина!
— У меня нет денег.
— Не пи… ди, я знаю, что есть!
— Мне нужно.
— Да я отдам потом!
— Мне нужно самому.
Гоша рывком поднял упрямца на ноги:
— Деньги на стол!
Мубаракшин оторвал от себя Гошины руки и, багровея от ненависти, закричал:
— Ты чего раскомандовался, говно? Кто ты такой, чтобы тебе деньги давать? Пошел ты знаешь куда?!
Ознакомительная версия.
