— Девушка, которую я ищу, должна быть на этой конференции, — сказал Перс. — Где проходят заседания? В котором часу вы начинаете завтра?
— Увы, конференция уже завершилась» — воскликнул Тардьё. — Всё кончено. Уличный театр — это заключительное мероприятие. Завтра мы разъезжаемся.
— Что?! — Перс вскочил в смятении. — Тогда я должен срочно ее разыскать! Где мне найти список местных гостиниц?
— Но гостиниц здесь сотни, друг мой. Так вы девушку не отыщете. Как ее зовут?
— Скорее всего вы ее не знаете — она лишь недавно окончила университет. Зовут ее Анжелика Пабст. — Я прекрасно ее знаю.
— Не может быть! — Перс снова сел за столик.
— Почему не может? В прошлом году она посещала в Сорбонне мои лекции.
— Так она участвует в этой конференции?
— Участвует. Сегодня она была гиацинтовой невестой. Помните?
Ты преподнес мне гиацинты год назад, Меня прозвали гиацинтовой невестой.
— Помню, помню, — нетерпеливо закивал Перс. — Я хорошо знаю поэму. Где мне найти Анжелику?
— Она прохаживалась по улицам в длинном белом платье, держа в руках охапку гиацинтов. Очень недурна, если вам нравится подобный тип чуть перезрелой женской красоты.
— Мне нравится, — сказал Перс. — Вы не знаете, в какой гостинице она остановилась?
— Наши швейцарские хозяева с присущей им любовью к порядку выдали всем список гостиниц, в которых проживают участники конференции, — сказал Тардьё, вынимая из нагрудного кармана сложенный листок бумаги. Проведя пальцем по списку, он сказал: — Вот, пожалуйста. Пабст А., мадмуазель. Пансион «Бельгард», улица Гран-Сен-Жан.
— Где это?
— Я вас провожу, — сказал Тардьё, жестом попросив у официанта счет. — Довольно скромное жилье для того, кто имеет такого богатого папочку.
— Вы об отце Анжелики?
— Насколько мне известно, он является исполнительным управляющим одной из американских авиакомпаний.
— А вы хорошо знаете Анжелику? — спросил Перс французского профессора, когда они поднимались на фуникулере в город.
— Не очень. Она пробыла в Сорбонне год как аспирант-соискатель. На лекциях обычно сидела в первом ряду, пристально глядя на меня сквозь очки в массивной оправе. При ней всегда были блокнот и авторучка, но я ни разу не видел, чтобы она хоть что-нибудь записывала. Сказать по правде, меня это
несколько задевало. Как-то раз, выходя из аудитории, я остановился перед ней и спросил с улыбкой: «Простите, мадмуазель, вы посещаете уже седьмую из моих лекций, но блокнот ваш остается чистым. Неужели я не произнес ни слова, достойного быть записанным на бумаге?» И знаете, что она ответила? «Профессор Тардьё, самое сильное впечатление на меня производит не то, о чем вы говорите, но то, о чем вы храните молчание — идеи, моральные принципы, любовь, смерть… В этом блокноте — она пошелестела его чистыми листами — запечатлена ваша глубокомысленная недосказанность, vos silences profondes». Кстати, по-французски она говорит великолепно. Я отошел от нее, сияя от гордости. Правда, позже мне пришло в голову, что она просто надо мною смеялась. А вы как думаете?
— Я затрудняюсь что-либо предположить, — сказал Перс, вспомнив замечание, сделанное Анжеликой в Раммидже: «С профессорами надо обращаться бережно. Немного лести тоже не помешает».-Он спросил Тардьё, не знает ли он ее сестру.
— Сестру? Нет, не знаю, а что, есть сестра?
— Я уверен, что есть.
— А вот и нужная вам улица.
Они завернули за угол, и Перс запаниковал, поняв, что не знает, о чем будет говорить с Анжеликой. Сказать ей, что любит ее? Но это ей известно. Что принимал ее за другую? И об этом она уже знает, хотя Перс надеется, что ей невдомек, сколько мучений он перенес. Самозабвенно преследуя Анжелику- или ее двойника по всей Европе, Перс не заготовил подобающей свиданию речи, и теперь втайне надеялся, что девушка все еще ходит по улицам с гиацинтами в руках и у него есть время продумать свои слова.
Тардьё остановился перед домом с небольшой вывеской над парадной дверью.
— Пансион «Бельгард». Вам сюда, — сказал он. — Здесь я прощаюсь с вами и желаю успеха.
— А вы не хотите зайти? — Перс до нелепого разволновался от мысли, что встретится с девушкой один на один.
— Нет-нет, мое присутствие будет лишним, — сказал Тардьё. — На сегодня моя нарративная функция выполнена.
— Вы мне очень помогли, — сказал Перс.
Тардьё, улыбнувшись, пожал плечами.
— Если вы не Субъект и не Объект поисков, то вы либо Помощник, либо Соперник. Для вас я Помощник. А для профессора Цаппа. — Соперник[69].
— В чем вы с ним соперничаете?
— Вы, наверное, слышали о должности профессора-литературоведа при ЮНЕСКО? — Вот оно что. — Оно самое. До свиданья.
Они пожали друг другу руки, и Перс почувствовал, что к его ладони прилип какой-то катышек. Когда Тардьё удалился, при свете уличного фонаря он разглядел, что это коринка. Пожевав ягоду, Перс набрал в легкие воздуха и позвонил в дверь пансиона.
Ему открыла пожилая опрятно одетая женщина. — Вам кого, месье?
— Я ищу одну девушку, — пробормотал Перс. — Мисс Попе, то есть мисс Пабст. Кажется, она живет в этом пансионе.
— А! Мадмуазель Пабст! — Женщина улыбнулась и тут же озабоченно нахмурилась. — Увы, она уехала.
— Не может быть! — простонал Перс. — Совсем уехала?
— Как вы сказали?
— Она съехала из пансиона — уехала из Лозанны?
— Да, месье.
— Когда она уехала?
— Полчаса назад.
— Она сказала куда едет?
— Она спрашивала о поездах на Женеву.
— Спасибо. — Перс развернулся и помчался по улице.
До вокзала он летел стрелой по проезжей части дороги, поскольку тротуары все еще были запружены народом. Зеваки подбадривали его, приняв за персонажа театрального действа, хотя он не мог припомнить, чтобы кто-нибудь бегал в «Бесплодной земле», — поэма была исключительно пешеходная. Перс отвлекал себя этими мыслями от колотья в боку и от расстройства, что разминулся с Анжеликой на считанные минуты. Ворвавшись в здание вокзала, он набросился на первого встречного с вопросом: «Женева?» Его направили по лестнице, и он понесся вверх, прыгая через три ступеньки. Но — указавший дорогу ошибся: поезд стоял у противоположной платформы, которую отделяли железнодорожные пути. Перс услышал, что двери поезда закрылись и раздался резкий свисток. Возвращаться было некогда — он мог успеть на поезд, только перескочив через пути. покрутил головой, чтобы уоедитьеяв отсутствии помехи, но как только он подался вперед, езади его ухватил человек в форменной одежде и втащил на перрот
— Нет-нет, месье! Переходить пути запрещено!
Перс попытался вырваться, но, увидев, что поезд плавно отходит, прекратил сопротивление. В одном из вагонов промелькнула темноволосая девичья головка — возможно, Анжелика.
— Анжелика! — отчаянно и безнадежно? крикнул он вслед поезду.
Дежурный вокзала, выпустив Перса, неодобрительно смерил его взглядом.
— Когда отправляется следующий поезд на Женеву? — спросил Перс.
— Завтра, — ответил дежурный не без злорадства. — В половине седьмого.
На выходе из вокзала Перс помедлил среди колонн», и один из водителей такси вопросительно поднял бровь. На этот раз он предложение принял. «Пансион „Бельгард"», — сказал он и без сил рухнул на сиденье.
Фонарь над дверью пансиона был потушен и хозяйка не сразу ответила на звонок. Увидев его, она удивилась.
— Можно ли снять у вас на ночь комнату?
Она покачала головой.
— Извините, месье, мест у нас нет.
— Не может быть! — возразил Перс. — Ведь мисс Пабст только что съехала! Почему я не могу занять ее комнату? Женщина показала на часы:
— Уже поздно, месье. Комнату нужно убрать, постелить чистое белье. Сегодня это сделать невозможно.
— Мадам, — с жаром сказал Перс, — позвольте мне занять комнату как она есть, и я заплачу вам двойную цену.
Хозяйке был подозрителен взъерошенный иностранецс безумным блеском в глазах и без багажа, но когда он объяснил, что занимавшая комнату девушка — предмет его сердечной привязанности, она понимающе улыбнулась и позволила ему занять комнату за полцены.
Комната Анжелики была под самой крышей. Из окна мансарды краем виднелось озеро Леман. В комнате стоял густой запах гиацинтов, которые увядали в мусорной корзине. Повсюду были заметны следы спешных сборов в дорогу. Перс поднял валяющееся у раковины влажное полотенце и прижался к нему щекой. Затем, будто на святом причастии, допил из стакана воду. Развернув лежащий на столе кусок салфетки, он обнаружил отпечаток накрашенных помадой губ и поцеловал его. Спал он нагой между двух простыней, на которых прекрасное тело Анжелики оставило вмятины и складки, и вдыхал доносившийся с подушки тонкий аромат ее шампуня. Уснул он как в бреду, испытав и сладость надежды, и горечь разочарования и попросту выбившись из сил.
