— Сколько вас? — Это голос Витьки Скрябина — командира первого.
И я сейчас же увидел, что Витька, как только лодка от принятой воды просела и колом пошла на дно, успел вылететь из каюты во втором, кубарем до первого и там задраиться намертво.
Да. Он, конечно же, был в каюте — три часа ночи: для его смены самый сон.
Повезло первому. А может, и нам повезло? Может быть. Скоро мы все узнаем.
— Буду считать, стукни.
Это значит, что он будет орать цифры, а я должен стукнуть в дверь, когда он досчитает до семи. И он поймет, сколько нас. Так и есть — орет. При цифре «семь» — я бью в дверь.
— Ясно. Сейчас дадим вам ВВД. Дверь в третий открыть. Выгоним побольше воды. Следите, как будет понижаться уровень. Как только дойдет до переборочной двери в третий, стукните и сразу задраивайте дверь. Потом мы вас достанем.
Все-таки Витька — человек. И я в это всегда верил. Знаете, у нас всякое бывает, но дерьмо у нас всегда остается дерьмом, а человек — человеком. И хотя ты все это знаешь, но всякий раз, когда ты видишь, что человек остается тем, кем он и должен быть… словом, не всегда находятся нужные слова…
Когда я добрался до своих, кожей ощутил — они уже в курсе, что нас впустят в первый. Витьку они, конечно, не слышали, но почувствовали. Мы ведь как собаки, нам много слов не надо. По тому, как человек дышит и как молчит, многое можно узнать.
— Сейчас нам дадут ВВД. Продуваться, надеюсь, учить никого не надо? Будем опускаться вместе с уровнем воды. Давление может возрасти до пятнадцати. Дверь в третий задраим сразу же, как только вода дойдет до верхнего среза люка.
Удар, потом гул — пошел воздух. Интересно, как на человека влияет резкое повышение давления, скажем, до пятнадцати атмосфер? Я бы не сказал, что ушам сразу стало больно, значит, Витька жалеет нас.
А может, и воздух экономит — что тоже правильно.
Сначала вода вроде никуда не движется, но вот под нами вся эта масса стала медленно оседать…
— Поехали…
— Всем держаться за трубопроводы, вниз ползти медленно. Петрова вперед. Петруша, пулей на кормовую переборку и следи там за уровнем. Остальные тихонечко за мной к носовой…
Выберемся. Мы обязательно отсюда выберемся. Это я вам говорю. Вот увидите. Мы же так просто не сдыхаем. Ни хрена. А почему? Потому что, если ты готов сдохнуть так просто, нечего тебе здесь было делать.
Петруша закроет дверь в третий. Обязательно. Закроет, задраит, обожмет. Этот ничего не забудет. Хорошо, если среди твоих людей найдется такой вот Петруша. Остальные тоже ничего, но пока им большое спасибо за то, что исполнительны, как сторожевые собаки.
И потому не подвержены панике.
А попробовали бы они паниковать! Утопил бы балласт к едрене матери собственными руками. Ни секунды сомнения.
А между тем Петров уже задраил кормовую переборку, и мы собрались у носовой. Воды по грудь, и теперь можно стоять спокойненько ножками на палубе.
Стук в дверь, и воздух в ту же секунду перестает подаваться: давай, Витенька, давай, быстренько, сравнивай давление через захлопочки. Ну же, нам так хочется в первый!
То, что в первом открыли захлопки, стало понятно после того, как в ушах защелкало: так бывает, если снижается давление. Скоро там, в первом, они всем гуртом навалятся и, преодолевая сопротивление воды — а это тонны полторы, не меньше, — приоткроют дверь между нашими отсеками, и мы им отсюда поможем.
И вода хлынет через все открывающуюся щель, и с ней мы, торопясь, кувырком, кубарем, обдирая колени и локти, немедленно после падения поднимаясь на ноги, как во сне, все еще не веря в то, что мы в первом; и я попаду сюда последним — так и должно быть, — и сейчас же мы потянем дверь на себя, преграждая воде путь.
Все так и было. Мы действовали, как автоматы, словно видели свои барахтающиеся тела со стороны, и нам, в сущности, было наплевать, что с ними происходит, только свет по глазам — это лампочки аварийного освещения, после тьмы они светят как солнце; а потом нас оттащили наверх: на торпедную палубу через люк, по вертикальному трапу; оттащили, стянули сырую одежду, напялили на нас водолазные свитера и рейтузы, сунули в руки кружки с горячим чаем и сухари — все было так. И как сквозь сон голос Витьки:
— Так. Внимание. С вашим переходом принято до двадцати тонн воды. Давление в отсеке возросло до пяти атмосфер. Нас пятеро, я, электрик носовых, трюмный первого и два торпедиста. С вами — двенадцать человек. Есть одиннадцать исправных дыхательных аппаратов, три неисправных, из которых мы сварганим еще один, гидрокостюмы, и полным-полно водолазного белья. Есть электрочайник, кипятильник, аварийное освещение, запас пищи, консервы, десять банок сухарей и сколько хочешь пресной воды, поскольку цистерна первого отсека под нагрузкой. Работает гальюн — баллон перед самой аварией продули, так что он почти пустой, на наш век хватит. Лежим на глубине семьдесят два метра на ровном киле. Аварийный буй мы сдуру, конечно, уже отдали, и теперь не знаем, цел ли он, потому как наверху, подозреваю, шторм. Наверняка оторвало, так что на спасателей надежды никакой. Но нас ищут — ежу понятно. До берега четыре мили. Через сутки можно выходить. Буй-вьюшка цела. Вопросы и предложения есть? Нет? Всем отдыхать.
Есть такая штука в первом — аварийный буй. Его отдают из отсека, и он всплывает на поверхность. Там он начинает подавать световые и радиосигналы о местонахождении подводной лодки. И еще есть буй-вьюшка. Прежде чем выйти на поверхность, ее выпускают перед собой. Первый выходящий обязан прикрепить ее конец за кольцо сбоку на люке или на торпедном аппарате. Щелкнул карабином и прикрепил. И она начинает всплывать и разматываться. Она всплывает на поверхность, и на ее шкерту навязаны узлы — мусинги. На них водолаз должен задержаться для декомпрессии.
Прежде чем рухнуть, успел подумать, что Витька молодец. Интересно, откуда он узнал, что до берега четыре мили? Ах да, он же вахтенный офицер. Это фантастика какая-то — у него все есть.
И аварийный запас не разворовали.
Хотя какая там фантастика. Витька — куркуль. Не очень-то у него поворуешь Он своим как-то сказал: «Буду бить нещадно, пока назад тушенку не отрыгнете», — и действительно, кое-кого он отлупил. С тех пор ничего у него не воруют.
И все в строю.
Первый — это вообще отдельное государство. Чужие здесь не ходят, потому что на верхней палубе торпеды. Даже в гальюн первого не очень-то попадешь. А торпедистов, трюмного и электрика носовых он вообще поселил у себя в отсеке.
Так что неудивительно, что во время аварии все были на месте.
И Витьке осталось только дверь задраить.
Что он и сделал. Задраил и перешел на полную автономию.
И я теперь у него в подчинении, и мои люди тоже, потому что он — командир этого отсека.
Есть такой закон. Будь ты хоть академиком подводной жизни, попал на аварии в соседний отсек — переходишь в подчинение.
И я, между прочим, с удовольствием перейду…
…а в магазинах раньше продавалось повидло. Оно было вкусное-вкусное и лежало на прилавке таким огромным плоским полем, его неторопливо нарезали ножом, аккуратно перекладывали на бумагу и взвешивали. И всех всегда почему-то интересовало: отнимут вес бумажки или не отнимут. Обычно не отнимали…
…Сейчас подумал о том, что не успел написать домой письма. Ерунда какая-то с этими письмами. Никогда не успеваешь.
— Ты слушаешь?
— А?
— Слышишь меня? — Это Витька. Он, по-моему, что-то от меня хочет.
— Что?
— Я с тобой говорю, а ты мычишь.
— Извини. Ну?
— Между прочим, у нас полно ВВД. Удалось объединить весь запас. Так что на самом деле воздуха навалом. Можно попробовать продуть все ЦГБ. Так что, может, без суеты всплывем всем гамузом? А?
— Может, всплывем. А может, и не всплывем, только воздух истратим. Лодка тяжелая. Как минимум пять отсеков затоплены. И корма, скорее всего, вся с водой. Двери-то наверняка посрывало. И потом, кто знает, может, мы по самую маковку в иле сидим и все шпигаты забиты.
— Да. Клуб «У семи залуп». Если забиты, не очень-то продуешься. Рисковать не будем. Нам воздуха хватит, и при пяти атмосферах углекислота не скоро накопится. Можно двое суток спокойненько дышать в тряпочку. Утихнет шторм, готовим аппарат, выпускаем буй-вьюшку — и пошли партиями наверх. Там поддуем гидрокостюмы, чтоб на воде лежать, как на подушке, и не спеша, безо всякого переохлаждения, до берега. Там — аппараты в кучу, чтоб ясно было, где лодочку искать, и тихой сапой до ближайшего поста наблюдения и связи. Ну, как мой план?
— Нормально. Нам бы еще бабу сюда.
— Чтоб она от страха гадила по углам. Ладно, Саня, спи. Надо проспаться.
…звезды. Где-то там наверху обязательно должны быть звезды. Какие они? В детстве бывали такие огромные звезды. Большая Медведица и Малая… А я никак не мог понять, почему этот ковш называют медведицей. Правда, я это и сейчас не очень-то понимаю…
