Олег Агранянц - Дипломаты, шпионы и другие уважаемые люди

Ознакомительная версия.

Другой такой же незамысловатый анекдот.

Профессор спрашивает студента:

— Какова температура кипения воды?

Студент отвечает:

— 90 градусов.

Профессор его выгоняет. Через пять минут студент возвращается:

— Вы правы. 90 градусов — это прямой угол.

Этот анекдот приходилось долго объяснять.

Однажды, будучи в Париже, я решил опробовать кредитную карточку Visa, полученную в американском магазине Macy. Аппарат аккуратно выдал мне 200 евро. Через несколько часов я попытался воспользоваться этой же карточкой в ресторане, получил отказ и оплатил счет другой карточкой.

Вернувшись в США, позвонил в Macy. Мне ответили:

— Кто-то снял с вашего счета 270 долларов и 70 центов.

— Ну и что? — удивился я.

— 70 центов! Но автоматы не выдают мелочь.

Бедняга не мог понять, что это долларовый эквивалент полученных мною двухсот евро. Он продолжал:

— Мы послали запрос, и нам ответили, что во Франции нет банковских автоматов, которые выдают разменную монету.

Я поблагодарил его за бдительность.

В пятистах метрах от замка Шенонсо в долине Луары находится стоянка для автомашин. Вокруг — ларьки с сувенирами и маленькие кафе. Там же есть и туалет, одноэтажное здание с лепными украшениями.

Я уже покидал это заведение, когда туда зашла пара американцев — муж и жена. Они заплатили по сорок центов за вход.

— Вам направо, — показала «туалетная дама» мужчине и обратилась к женщине: — А вам налево.

Американцы остановились в замешательстве.

— Но там мы встретимся? — спросил мужчина.

Так как «туалетная дама» не говорила по-английски, а американцы — по-французски, я выступил в роли переводчика:

— Они спрашивают, встретятся ли они в туалете.

— Зачем? — обалдела она.

Я немного послушал объяснение американцев и перевел ошалевшей «туалетной даме»:

— Они уверены, что уже пришли в замок.

— Стыдно людям в глаза смотреть, — жаловался мне хозяин русского магазина в Вирджинии, заслуженный артист Грузии Зураб Цискаридзе. — Мои друзья поют в опере, выступают с концертами. А я режу колбасу, езжу в Балтимор за селедкой.

Мы сидели с ним в только что купленном им доме в престижном районе Лэнгли. Дом был старинный, со смешным холодильником, работающим от газа. Я его утешал, говорил, что предприниматель — это очень уважаемая профессия. Он не соглашался:

— Они на сцене поют, а я колбасу режу.

Прошло лет семь.

Веселый, жизнерадостный Зураб сидит у меня в гостях. Он только что открыл второй магазин в Вирджинии. На следующий год планирует открыть магазин в Мэриленде.

— Как твои друзья?

— Ерундой занимаются. Я такими делами верчу, а они Онегина поют.

Как-то у нас в гостях в Вирджинии был Аркадий Каминер, доктор физико-математических наук из Киева. Начали вспоминать молодость.

— Помнишь, что такое 2,87? — спросил я.

— Ну конечно, — засмеялся Аркадий. — Как такое забыть! Бутылка «Московской».

— А 3,12?

— Бутылка «Столичной».

Он правильно отгадал стоимость «Перцовой» и «Старки». И тогда я спросил:

— А 3,14?

Что только он ни называл: и давно забытый «Горный Дубняк», и «Беловежскую»!

— Сдаюсь, не помню, — он поднял руки вверх.

— Вот они какие — ученые. Водку помнят, а число пи забыли.

Родственники из России не всегда понимали имущественное положение и возможности новых эмигрантов. Поэтому приезд родственников зачастую становился стихийным бедствием.

К Виктору Л. приехал дядя из Саратова. Когда Виктор был на работе, а его жена в магазине, в дверь позвонил распространитель энциклопедий. Родственник по-английски говорил плохо и почему-то решил, что тот продает скороварки, и подписался на скороварку для Виктора, для себя, а потом и для своего брата в Саратове. Когда вернулась жена, он ничего ей не рассказал: решил сделать сюрприз. Сюрприз приехал через неделю — три набора Британской энциклопедии, каждая в 42 тома.

После долгой волокиты Виктор отправил все энциклопедии назад, заплатив приличную неустойку. Потом в качестве неприятного пожелания он говорил: «Чтоб к тебе родственники из России приехали».

— Расскажите нам про 25 июня 1953 года, — попросили меня однажды на лекции.

Я рассказал:

— Днем ездил в ГУМ. А вечером в Большом была премьера оперы Шапорина «Декабристы». Юрий Александрович Шапорин, естественно, был на премьере, а мы с его сыном веселились в его квартире. Именно поэтому я и запомнил этот день.

— А как же танки? Стрельба на улицах?

Я знал, что выступавшие до меня «специалисты» из Брайтон-Бич описывали арест Берии и картину рисовали ужасную. Тут были и входившие в Москву танки, и войска, захватившие центр города, и перестрелка.

Чего только я не наслышался от таких специалистов. И о том, что школьников, получивших двойки по истории, тут же арестовывали. И о том, что секретари партийных организаций сами арестовывали плохих коммунистов.

— Зачем вы врете? — спросил я одного такого.

— Надо, чтобы в Америке поняли, почему мы уехали из России, — ответил он.

Специалист по культуре из Брайтон-Бич рассказывал о тяжелых условиях для советских деятелей искусств. Я терпел. Но когда он сказал, что «Дон Кихот» при Сталине был запрещен и за его чтение отправляли в ГУЛАГ, не выдержал:

— А как же вы объясните тот факт, что в 1945 году по радио шла постановка, где Дон Кихота играл Качалов?

— Это было при Хрущеве, — обрезал меня специалист.

— Но Качалов умер в конце сороковых.

— Какой еще такой Качалов!?

Специалист по искусству из Брайтон-Бич не имел ни малейшего представления о великом русском актере Василии Ивановиче Качалове.

Читал такое объявление в нью-йоркской газете «Новое русское слово». С праздником поздравляли «дедушка Соломон и бабушка Сара, папа Владимир и мама Светлана, дети Нэнси и Брайан».

И подумал: «Как бы их правнуков не звали Чжо и Лисянь».

Когда я приехал в Вашингтон, в агентстве шла борьба между старыми преподавателями русского языка и вновь приехавшими.

Старые учили вполне безупречному, но несовременному русскому языку, а специфика агентства предполагала прежде всего знание современного разговорного языка.

Как-то я рассказал, что студентов МАИ попросили объяснить каждое слово из известных строчек о зиме из «Евгения Онегина» «Зима, крестьянин, торжествуя…». Абсолютное большинство студентов не смогло точно объяснить, что такое «дровни», «кушак», «облучок».

Со мной спорили. Тогда я в большом обществе провел эксперимент.

— Объясните мне, пожалуйста, слова: «Мой дядя самых честных правил».

Все дружно стали объяснять, каким честным был дядя.

— Увы, — не согласился я. — Дядя был дураком. Ибо в те годы очень популярной была басня Крылова «Осел», которая начиналась словами «Осел был самых честных правил». И слова «Мой дядя самых честных правил» означали: «мой дядя был ослом».

Вскоре курс русского языка был сильно изменен. Вместо Пушкина стали изучать Высоцкого.

Отличить русского, окончившего американскую школу, и русского из России очень легко. Надо поговорить с ним об истории и об ученых. Он обязательно попадется на произношении имен Чингисхана, де Бройля и кого-нибудь еще. Как все эти персонажи произносятся по-русски, иностранцу запомнить невозможно.

Обосновавшийся в Вашингтоне пасынок одного из ельцинских министров рассказывал:

— После восьмого класса мне купили путевку, и я вместе с группой поехал в Болгарию. Руководитель — классная дама, дура, а туристы — сплошная деревенщина.

И он с упоением рассказывал, как издевался и над руководительницей, и над туристами.

— Я однажды что-то не так сказал местному гиду, потом высказал местному повару, что он не умеет готовить, — и меня решили отправить домой. Но у них ничего не получилось. Случайно в центре Софии мы встретили моего отчима. Я ему рассказал, что меня незаслуженно обижают. Он меня успокоил. Руководительницу строго предупредили, и меня оставили.

Я выслушал этот рассказ и спросил:

— Как ты думаешь, если бы Чехов написал об этом случае рассказ, каким бы ты был изображен героем — положительным или отрицательным?

Он промолчал, но недели через две как бы мимоходом бросил:

Ознакомительная версия.