Потом вдруг послышался стук мотора. «Эхо?» — подумал я… И вдруг совсем рядом в темноте навстречу прошла лодка, человек на корме рукой, заведенной за спину, держал руль.
Лодка прошла, и через некоторое время волна от нее шлепнула подо мной о борт.
Остро, тяжело дыша, я поднялся на второй этаж, сел на кровать, но спать не хотелось. Наоборот — давно уже во мне не было такой свежести и волнения.
Я спускаю ноги, снова надеваю снятые было ботинки — сейчас они кажутся особенно мокрыми, тесными — и, усиленно, с размаху шаркая, поглубже забивая в них ноги, из комнаты выхожу на крыльцо.
На ощупь прохожу двор, захожу в сарай. Под ногами пружинит толстый слой опилок. Осторожно нащупываю на козлах маленькую бутылку, морщась, делаю глоток.
Различаю на полке светлый никелированный трубчатый фонарик и сразу беру его.
Медленно иду обратно. Волна хлюпает внизу о мостки. Только в такие темные ночи и понимаешь, как мало, в сущности, людей на земле! Включаю фонарик — и желтое, тусклое, рябое пятно появляется на дорожке передо мной. Как далеко прыгает, меняет форму его свет при самом легком движении кисти руки! Вот рассеялся во тьме над обрывом, вот снова сплющился возле ног, а вот легко взлетел по стенке дома — и какое удовольствие доставляет эта маленькая, но наглядная власть!
Потом я лежал на кровати, чувствуя всю тишину вокруг. Мягко бухнула где-то размокшая, разбухшая фортка, и я, словно дождавшись какого-то знака, счастливо вздохнул и уснул.
Ошибка, которая нас погубит
Все дни в командировке я был занят до упора и только перед самым отъездом успел зайти в знаменитое местное кафе. Оно называлось «Молочное», однако, когда я спустился вниз, в полированный темноватый прохладный зал, оказалось, что здесь продают и джин, горьковатый, пахнущий хвоей, и зеленый итальянский вермут, и чешское пиво.
Такая трактовка названия, не скрою, порадовала меня.
Я сел на прохладную деревянную скамейку, стал приглядываться в полутьме. Сначала я моргал, ничего не видя, но уже через несколько минут был поражен обилием прекрасных, молодых, скромных, серьезных девушек, тихо сидящих над глиняными кружками, в которых подавался, как я выяснил, кофе со сливками.
Если не сделать сразу — то не сделаешь уже никогда, и я, не дав себе опомниться, пересел за соседний столик, где сидела прекрасная тоненькая девушка с большим, толстым портфелем под боком. Как она таскала этот портфель, такая тоненькая?
Никогда в жизни я еще не говорил так складно. Незнакомый город, новое место — все это действовало на меня, взвинчивало. Сомнения мои, печальный опыт — этого здесь не было, я не взял этого с собой, как выяснилось.
Больше всего я люблю таких девушек — серьезных и грустных (хотя среди знакомых моих никогда таких не было), и вот эта девушка была именно такой.
Кривляки, кокетки — пропади они пропадом!
— …Знаете,— уже через час, волнуясь, говорила она,— я не могу побороть ощущения, что если вы уйдете, это будет какой-то потерей в жизни.
Ее лицо неясно розовело в полутьме, рядом со мной была только ее рука — тонкая, с синеватыми прожилками на запястьях, с тоненьким кольцом на безымянном пальце. Ее голос — чистый, дрожащий, иногда вдруг с усилием насмешливый.
— Каждый человек, который уходит — потеря,— говорил я, дрожа.— Но сейчас я тоже чувствую что-то необыкновенное…
Мы взялись вдруг за руки, испуганно посмотрели друг на друга… Сидящий за нашим столом румяный яркоглазый человек вдруг повернулся ко мне.
— Простите,— чуть встревоженно сказал он,— вы…
Он назвал мою незатейливую фамилию.
— Да,— удивленно сказал я.— А что?
— Простите, что вмешиваюсь,— сказал он.— Но я не могу не сказать: я читал ваши статьи, и они меня восхищают!
Это был единственный человек в мире, который читал мои статьи!
Я почти не верил. Я держал за руку самую прекрасную девушку, во всяком случае, одну из самых прекрасных — другой такой я не найду никогда (ее ладонь от неподвижности чуть вспотела, и она, рассеянно улыбнувшись, перевернула руку в моем кулаке на спинку).
И тут же сидел единственный человек, который читал мои статьи!
И тут почему-то я испугался.
— Знаете, мне нужно ехать! — сказал я, морщась, глядя на часы.
— Ой! — испуганно сказала она.— Правда? А остаться не можете? Ну, хотя бы на час?
Но я был уже во власти приступа идиотизма.
— Да нет,— тупо бормотал я.— Билет, понимаете, куплен…
Она грустно смотрела на меня.
— Ну все! — Я с ужасом слышал свой голос.— Еще надо в камеру хранения забежать. Два узла, сундучок такой небольшой…
Я бормотал, пятился задом, мелко кланялся.
Яркий свет на улице ослепил меня.
Я стоял, покачиваясь, тяжело дыша.
«Что это было, а?»
Я хотел вернуться, но возвращаться не положено почему-то.
Дальше все понеслось, как в фильме, в котором все знаешь наперед и поэтому ничего не чувствуешь.
Ну, что полагается делать в поезде? Пить чай? Ну, я и выпил, восемнадцать стаканов. Выбегать на станциях? Я выбегал, хотя не мог точно объяснить — зачем?
С поезда я ринулся прямо на работу.
— Что, приехал? — почему-то удивленно говорили мне все.
— Приехал! — злобно говорил я.— Прекрасно ведь знаете, что сегодня я и должен приехать!
— Ну, это понятно…— говорили все с непонятным разочарованием, словно ждали от меня какого-то чуда, а его не случилось.
— Не понимаю, чего вы ждали-то? — в ярости спрашивал я.— Обычная командировка. Суточные — два шестьдесят. Вы что?!
— Ничего…— со вздохом раздавалось в ответ.
В полной прострации я пошел на прием к директору. Он-то уж похвалит меня за точность, тут-то я пойму, что счастье, конечно, счастьем…
— Приехал?! — удивленно воскликнул директор.
— Приехал! — закричал я.— Представьте! На что вы намекаете все тут? Вы хотите сказать, что я дурак?
— Нет, ну почему же? — ответил он.— Все правильно. Я просто…
— Что просто?! — вцепился я.
— Ну просто… мало ли что?
— Что мало? Что — мало ли что? Вы ж сами велели мне приехать во вторник!
— Ну… мало ли что я велел,— сказал он, окончательно добивая меня.
Вечером я пошел в театр, на спектакль, на который все тогда рвались. Стиснутый со всех сторон толпой, я медленно продвигался вперед. Все двигались туда, один только рвался оттуда, крича:
— Ну, пропустите же! Вы что?! Семь часов уже, магазин закрывается!
Я посмотрел на него и тоже стал проталкиваться обратно.
Я приехал на вокзал. Я даже сделал попытку пролезть без очереди, но при первом же окрике: «Гражданин! Все хотят ехать!» — вернулся назад.
Ночь в поезде я провел без сна.
И вот я вышел на вокзальную площадь, сел в трамвай.
Показалась та улица, черные обрезанные ветки на белом небе.
Я был холоден абсолютно. Я знал уже — момент тот канул безвозвратно (хотя я мог его и не отпускать).
Я вошел в здание, начал спускаться по лестнице. Лестница была та. Я открыл дверь…
Подвал. Капают капли. Толстые трубы, обмотанные стекловатой. Два человека в серых робах играли на деревянном верстаке в домино.
— Забьем? — поворачиваясь ко мне, предложил один…
Первый
Первый жених — грузин был, Джемал. Все ходил за мной, глазами сверкая.
Однажды, когда я плохо еще его знала, пригласил как-то меня к себе в гости.
Ну, я тогда дура дурой была, поехала.
Сначала все красиво было, даже чересчур: виски «Блэк энд уайт», пластинка «Данс ин де дак».
Потом вдруг говорит:
— Сегодня ты не уйдешь!
— Почему?
— Я сказал — да, значит — да!
Выскочила я в прихожую, гляжу: один мой туфель куда-то спрятал. Стала всюду искать, нигде нет. Он только усмехается:
— Ищи, ищи!
Наконец словно осенило меня: открываю морозильник — туфель там! Быстро надела его, выскочила на улицу. Там жара — а туфель пушистым инеем покрыт.
Все смотрят изумленно: что еще за Снегурочка на одну шестнадцатую?
…И при этом он был как бы фанатическим приверженцем чести! Смотрел как-то мой спектакль, потом говорит:
— Как ты можешь так танцевать? Зых!..
— Знаешь что,— говорю ему,— устала я от твоих требований взаимоисключающих. Требуешь, чтобы я была твоей и в то же время абсолютно недоступной и гордой! Отсутствие любого из этих пунктов в ярость тебя приводит. Представляю, как бы ты меня запрезирал, как бы разговаривал, если бы я что-то тебе позволила. А ведь пристаешь… Парадокс какой-то — башка трещит!
Правильно мне Наташка про него сказала:
— Знаешь, он, по-моему, из тех, что бешено ревнуют, но никогда не женятся!
Однажды заявляет:
— Ну, хорошо, я согласен.
— На что согласен?
