— В тысячу раз лучше здесь, чем в Хельсинки, — улыбнулся Ватанен, смахивая слезы с глаз.
Он спустился в сырую низину и увидел большого русака — тот скакал туда-сюда, ничего не соображая от страха, не зная, куда деваться. Ватанен криками спугнул его, направив в сторону от пожара; животное скрылось из виду. На краю низины в густом ельнике заходилась в мычании корова. Она была так потрясена всем пережитым, что ее прохватил понос; дерьмо разлетелось повсюду, забрызгав даже бока, хвост напоминал черный смердящий кнут. Корова уставилась на Ватанена огромными, слезящимися от страха глазами, и отчаянный вопль вырвался из ее толстого горла. Ватанен ухватился за рога, изо всех сил повернул голову коровы на северо-восток и пинками попытался сдвинуть ее с места. В конце концов буренка поняла, куда надо идти. Колокольчик зазвенел на шее несчастной, словно пожарный колокол в монастыре, грязь брызнула из-под задних ног. Корова тоже исчезла из виду. Ватанен снова вытер глаза. Откуда столько слез берется?
Весь лес был в движении, самая разная живность убегала от пожара: белки, зайцы, лесные птицы, взлетавшие и тут же опускавшиеся на землю. Глухарей пришлось гнать, словно кур на выпасе, чтобы они поняли, в какую сторону двигаться. Ватанен дошел до прозрачной речушки метра четыре шириной. Дым проплывал над заросшими берегами, это было сказочно красиво.
Ватанен сбросил потную одежду, голышом скользнул в прохладу ручья, промыл воспаленные глаза, прополоскал горло чистой водой. Он подумал, что после продирания сквозь дымные заросли неспешное купание в ручье — райское наслаждение. Ватанен медленно плыл вверх по течению, русло причудливо извивалось. Вода неторопливо текла навстречу, счастье переполняло пловца.
Неожиданно Ватанен увидел в густой прибрежной траве человеческую руку — поросшую густым волосом, загорелую. Она по локоть торчала из травы и лежала на воде.
Ватанен испугался: похоже на руку мертвеца. Он подплыл поближе и взялся за руку. Рука была не сама по себе, а принадлежала огромному мужику, который валялся в прибрежных кустах, растянувшись на животе, с раскрытым ртом. Ватанен вышел на берег и склонился над лежащим. Проверил пульс — нормальный.
Ватанен нагнулся пониже. В нос ему ударил ужасный перегар. Ватанен потряс лежащего, тот начал понемногу приходить в себя, перекатился на спину, уставился на Ватанена, словно пытаясь его узнать, потом протянул руку:
— Я Салосенсаари, а ты кто?
— Ватанен.
Пожав Салосенсаари руку, Ватанен помог ему принять сидячее положение.
— Слушай сюда, ты видишь перед собой человека, у которого во всем полная непруха.
Из дальнейшего объяснения стало ясно, что Салосенсаари ушел в отпуск и решил провести пару недель в таком месте, где можно спокойно рыбачить и гнать самогон. Так он оказался здесь, в глухом лесу, со всеми причиндалами. Соорудил небольшой самогонный аппарат, и — на тебе! — когда первые десять литров были готовы, начался лесной пожар, уничтоживший установку. Ему пришлось убегать от огня с десятилитровой флягой самогона на плече, и вот теперь он здесь. Рюкзак и продукты сгорели, все потеряно, включая рыбацкие снасти. Только первая порция самогона и осталась. Вот уже второй день, как он здесь, на берегу ручья, квасит без остановки. И осталось еще вдоволь.
— Ну, прикинь, какой облом! — грустно заключил Салосенсаари.
Ватанен развел на берегу костер, пожарил рыбу, они оба поели. Несколько раз во время еды Салосенсаари окунался в воду. После трапезы он предложил Ватанену самогона.
Почему бы и нет. Ватанен выпил. Божественный напиток! Все внутренности обожгло, Ватанен опрокинул вторую стопку.
— Слушай, Салосенсаари, да ты просто мастер самогоноварения!
Всю вторую половину дня приятели продолжали возлияния. Время от времени они жарили рыбу и плескались в ручье. Чем больше самогона перетекало из фляги в их желудки, тем меньше их интересовал лесной пожар.
К вечеру оба были так пьяны, что с трудом выбирались на берег из ручья, куда периодически плюхались, чтобы освежиться. Ручей был довольно глубокий, в некоторых местах вода доходила им до самого горла.
— Главное, быть настороже, а то можно захлебнуться, — повторял Салосенсаари.
Ночью огонь подошел к ручью.
Это было как в сказке: пылающие деревья осветили ночь, они были похожи на огромные мерцающие красные цветы, выросшие на обоих берегах ручья. Жара была столь нестерпимой, что приятелям пришлось искать спасения в ручье, только их головы торчали наружу. Флягу с самогоном прихватили с собой и, прихлебывая из нее, с ужасом наблюдали за разбушевавшейся огненной стихией.
Береговой лес трещал, огонь гудел в ветвях, в ручей летели шипящие головешки; пламя, отражаясь от воды, окрасило лица мужчин в красный цвет. Они смеялись и пили самогон.
— «И ты, Брут!» — сказал Нерон, глядя на пожар Рима, — возгласил Салосенсаари.
Под утро, когда пожар перекинулся дальше, уставшие приятели выбрались из ручья и тут же уснули на черной обгоревшей земле.
Проснулись они только после полудня и, крепко пожав друг другу руки на прощание, отправились каждый в свою сторону. Салосенсаари пошел прямиком в Раутаваара, а Ватанен — к озеру, куда всех эвакуировали. Подошвы его резиновых сапог начали плавиться на усыпанной золой дороге.
Через несколько километров Ватанен пересек заградительную линию и вошел в зеленый лес. Вскоре он оказался у озера, где собрались жители и скотина. Огонь, видимо, удалось остановить. Дома этих людей, вероятно, сгорели; детишки резвились на берегу, коровье стадо в испуге мычало на лугу. Участники тушения пожара лежали на берегу, напоминая обгоревшие поленья.
Ватанен отдал женщинам остатки рыбы из рюкзака, те принялись варить из нее суп в большом котле, висящем над костром. Как раз в тот момент, когда Ватанен начал засыпать, загрохотал тяжелый бульдозер, выползая из леса на берег. Он подминал под себя деревья, даже большие сосны падали под его ножом, словно ветки кипрея под ногами пьяницы. К бульдозеру была прицеплена большая стальная платформа, на которой сидели несколько человек с рюкзаками и бензопилами.
Бульдозер остановился в центре площадки. Маленькие дети заплакали, проснувшись, коровы на лугу еще больше испугались и, поднявшись, снова замычали. Женщины принялись бранить бульдозериста, который нарушил покой уставших людей.
Бульдозерист, оглохший от грохота собственной машины, не слышал, что кричат ему женщины. Он заглушил мотор и в растерянности смотрел на них.
— Вот бестолочь, сообразил же припереться прямо посередь людей и скотины! Совсем крыша поехала! Не соображаешь, всех ребятишек перебудил, коров перепугал, — заходились в крике тетки. Бульдозерист потер чумазыми руками почерневшее лицо и медленно сказал:
— Ша, бабы!
— Кто ты такой, чтобы на нас шикать! — завопили тетки еще сильнее.
Бульдозерист подошел к ним:
— Я трое суток не спал на этой сучьей колымаге, так что — ша!
Бульдозерист действительно выглядел изможденным. Пот, стекавший по его лицу, проделал дорожки на грязной коже, лицо осунулось. Бульдозерист подошел к берегу, умылся, зачерпнул несколько пригоршней воды, прополоскал горло. В котле булькала уха. Он подошел посмотреть, затем достал из рюкзака миску и стал наливать себе похлебки.
Женщины закричали на него:
— Иди отсюда! Мы не для тебя суп варили!
Мужик успел положить себе только один половник ароматной ухи. Больше он не взял, а со всего маху шваркнул миской с супом о котел, только брызги полетели; половник он зашвырнул в лес. Не спеша он зашагал в сторону бульдозера, уверенно вспрыгнул на сиденье и запустил мотор. Тяжелым сапогом надавил на педаль газа, мотор взревел, искры вырвались из выхлопной трубы в вечернее небо. Бульдозер, скрежеща гусеницами, поехал, широкие траки кромсали в гармошку гладкую утоптанную почву.
Бульдозерист направил своего исполина прямо на костер и дымящийся над ним котел с супом. Перед костром он вонзил нож бульдозера глубоко в землю. Метровый слой грунта, вырезанный из земли, опрокинул костер вместе с котлом, все перемешалось, пар от ухи успел подняться, прежде чем обед исчез из виду, похороненный под слоем почвы; осталась только метровой глубины канава, ведущая к озеру. В воздухе смешались три разных запаха: запах свежей земли, вонь от горелой солярки и исчезающий аромат ухи.
Бульдозерист не остановился, уничтожив костер. Его машина пробила себе дорогу сквозь небольшой прибрежный холм; а водитель направил своего железного коня прямо в озеро. Береговые кусты колыхались, подаваясь под гусеницами. Гладкая поверхность воды вздрогнула, перед ножом бульдозера поднялась большая пенистая волна и побежала от берега к середине озера. Казалось, будто стальной бегемот в дикой злобе бросился в воду.
