Гость облизал указательный палец и осторожно вставил его в ухо Фенбергу. Тот вскрикнул и, подскочив, перешел в сидячее положение.
Гость устроился на краю постели Фенберга и терпеливо ждал, когда Фенберг успокоится. Наконец-то.
— Я всю ночь проблуждал в лесу. Гулял. Ночь была такой темной. Можно сказать, для души.
Фенберг прерывисто дышал, затем его дыхание несколько успокоилось, стало тяжелым. Приложив руку козырьком, он загородился от слепящего верхнего света и сощурился, пытаясь сфокусировать взгляд.
Это был его брат, Джон Туберский.
У Джона Туберского, раньше носившего имя Норвуд 3. Фенберг, были такие же смеющиеся серые глаза, волнистые волосы и приятная внешность, как у всех братьев Фенберг. Но на этом их сходство и заканчивалось. Как будто его ДНК была перепутана самым причудливым образом. Туберский был похож одновременно на Кэри Гранта и жену Пупея — Блуто. Джон был ростом почти семь футов, весил 291 фунт, но голова у него была слишком маленькой для такого тела. Он был президентом местного отделения Клуба фанов Фэб Кейтс, где частью его официальных обязанностей, а также единственным случаем неспровоцированного насилия, было заставлять братьев Магоногонович, которые были вторым и третьим хулиганами в Бэсин Вэли, а может, и не только там, писать длинные письма похожей на ангела голливудской звезде. Он никогда не замерзал и никогда не платил подоходного налога. Он был лишен предрассудков и вообще редко отдавал долги. Если что-нибудь казалось Туберскому очень смешным, он сотрясал зал басистым утробным смехом, хотя чаще обходился своей туповатой пустой ухмылкой и коротким о'кей.
— После долгих душевных поисков я пришел к важному выводу, — сказал Туберский.
— О Иисус, — ответил Фенберг. — Он сидел, схватившись за сердце и покачиваясь из стороны в сторону, как наркоман.
— У маньяков есть деньги, — произнес брат Фенберга. Он улегся рядом, положив руку под голову.
— Что?
— У тебя мешки под глазами, — заметил Туберский. — Я только сказал, что у маньяков есть деньги.
Фенберг заморгал. Он все еще автоматически держал руку козырьком, как бы приветствуя брата. Затем Фенберг с трудом повернул голову в сторону дубового ночного столика, стоявшего в углу. Он искал глазами, просвечивающими все насквозь, как рентгеновская установка, какое-нибудь оружие — револьвер или хоть что-нибудь. Затем смутно вспомнил. Из-за Клиффорда и Злючки Джо он не держал дома оружия и взрывчатых веществ. Электронные часы показывали точное время: 03:00.
— Чего ты хочешь? — спросил Фенберг.
— Я хотел поговорить с тобой насчет того, как бы съездить на сафари.
— Я запретил тебе приходить в мою комнату.
— Мне это показалось важным.
— Что случилось с твоей майкой?
Туберский сам выполнял всю домашнюю работу. Однажды он справился с целой бандой мотоциклистов. Он взглянул на свою обычно идеально выглаженную белую майку. Она была вся в крови и еще в каких-то непонятных пятнах, вся разорвана. На его бицепсах остались следы царапин.
— Вероятно, подрался, — сказал Туберский. — Хочешь чаю?
Фенберг все еще сидел.
— Уходи.
— О'кей, — ответил Туберский, но вместо того чтобы уйти, он взбил подушку и подложил ее под руку.
— Убирайся с моей кровати, — вспылил Фенберг. — Убирайся из моей комнаты. Пожалуйста. Я ненавижу тебя.
Туберский репетировал весь вечер. Он посмотрел брату в глаза и выдержал паузу для эффекта.
— В мире, где не осталось больше тайн, где из любого города и любого местечка можно попасть куда угодно, и где сказки показывают детям по телевизору, а не читают у постели, мне приятно сознавать, что там, — Туберский сделал рукой жест в сторону леса, — где-то по ту сторону тени, окружающей цивилизацию, живет гигантский отшельник.
— Ты идиот, — сказал Фенберг. У него заложило ухо, и он потерся им о плечо.
— Он не только здесь. — Туберский покачал своей маленькой головой. — Он в уединенных маленьких городках и забытых Богом и людьми местечках, в названия которых чувствуется щемящее одиночество. Три Сестры Дикарки, Йолла Болли и Дьявольское Медвежье Горло — вот люди, Майкл, которые расскажут тебе о гигантской твари, не человеке и не обезьяне, крики которого разносятся эхом в ночи, пронзительные и высокие. Так кричат духи, которые предвещают смерть. Они расскажут о стопах длиной семнадцать дюймов и ширине шага восемь футов и покажут затерянные долины, где не слышно пенья птиц и нет животных, а тишина такая, что волосы встают дыбом. Это последняя американская легенда, Майки, и я предлагаю поймать ее.
Туберский сжал руку в кулак.
— Ты пришел, чтобы занять денег, так ведь? — спросил Фенберг.
— Нет, — кулак Туберского разжался.
— Сколько?
— Двенадцать тысяч долларов.
— На сафари?
— Точно.
— И эта сумма совершенно случайно совпадает с количеством денег на нашем совместном счету.
— Не так уж случайно.
Фенберг энергично потер руками лицо и заросшие щеки. Маленькие электронные часы показывали 3:04. Фенберг печально покачал головой.
— Что случится завтра утром, о Господи, уже сегодня утром, всего лишь через несколько часов?
— Я должен сказать? — Да.
Туберский вскинул голову и отвел взгляд.
— Против тебя будут протестовать, — неохотно сказал он.
— Кто?
— Баптист, Майк.
— Всего лишь баптист, Джон?
— Саддам Хусейн от баптистов, человек, который по неизвестным причинам поклялся похоронить тебя. Айятолла, взявший на себя руководство враждебной фирмой. Майк, я могу вернуть деньги через три недели. И с лихвой, — добавил Туберский.
— Ты не можешь сказать, что случится через двадцать восемь дней? — спросил Фенберг.
— Нужно будет платить последний взнос за ранчо, — ответил Туберский. Он устал и уткнулся лицом в подушку.
— И какова же сумма этого взноса за ранчо, которое было построено потом наших дорогих покойных родителей и которое является единственной крышей над головами двух наших презренных братцев?
— Пятнадцать тысяч долларов, Майк, — сдавленно произнес Туберский.
— Что на три тысячи больше, чем на нашем счету в банке. Я не ошибся в вычислениях?
— Нет.
— И ты хочешь снять все наши сбережения, потерять ранчо с участком 175 акров и выбросить на улицу детей в середине зимы, чтобы финансировать — э, что?
— Сафари, — раздался приглушенный голос из-под подушки.
— На этом наша вечерняя программа заканчивается. Гарвардская команда выигрывает у варшавской со счетом 52:0. — Фенберг залез под одеяло.
Может быть, когда-нибудь Туберский наберется смелости и скажет брату, что ему наплевать на оскорбительный тон, которым говорил с ним брат во время таких обсуждений. Туберский поднял голову и собирался что-нибудь ответить, но Фенберг последний раз привстал и, яростно протянув в его сторону руку, сказал, что он скорее ослепнет или станет импотентом, чем согласится дать взаймы такому типу, как Туберский, у которого было больше проблем с долгами, чем у всех Соединенных Штатов Америки. Более того — если Туберский еще раз разбудит его в три часа утра, то Фенберг отлупит его, как последнего рыжеволосого пасынка бросит его в костер и задушит своими руками. Весь город устроит после этого парад в честь Фенберга, потому что весь город ненавидит Туберского.
Последнее было правдой, поэтому улыбка исчезла с лица Туберского. Туберский набрал воздуха, чтобы снова обратиться к этому чурбану, лежащему под одеялом, но передумал. Он нервно теребил уголки одной из подушек Фенберга.
— Ну, ладно. Нет смысла испытывать судьбу, тревожить спящую собаку и такое прочее.
Туберский инстинктивно пожевал щеку с внутренней стороны и задумался о том как уговорить Фенберга расстаться с двенадцатью кусками. Он рассеянно потер спину брата, затем его пальцы забарабанили по его лопаткам.
— Перестань, — сказал Фенберг.
— Извини.
Туберский был очень начитан, и среди индейцев ходили слухи, а уж они разбирались в таких вещах, что он является очередным духовным вождем для жителей земли, ответственность, от которой он бежал, как от чумы. Беда была не в том, что Туберский увлекся монстрами или даже маньяками, а в том, что им овладела идея продать душу ради еще одного рискованного предприятия.
Глаза Туберского сузились, полные жара и проницательности.
— Маньяки могут быть товаром огромного, еще не исследованного рынка, — сказал он, глядя вдаль.
За окном ухнула сова, и деревья тихо покачивались на ветру. Их ледяные тени мягко скользили взад и вперед по комнате, где родились все братья Фенберг.
Туберский потянулся, произнес «о'кей» и подумал, что неплохо было бы выпить чашечку крепкого горячего чая.
