АСЯ — мать всех конференций, суперконференция, большое цирковое представление с участием высокоумных филологов. В этом году АСЯ проходит в Нью-Йорке, в двух соседних гигантских отелях — «Хилтоне» и «Американе», которые, впрочем, не могут вместить всех участников, так что им приходится искать пристанища в близлежащих гостиницах или проситься на постой к друзьям и коллегам. Да, это впечатляющее зрелище: десять тысяч честолюбивых, языкастых и непримиримых в конкурентной борьбе ученых жен и мужей сходятся 27 декабря в центре Манхэттена для встреч и докладов, дискуссий и сплетен, вечеринок, интриг и амуров, а также для того, чтобы наняться на работу или нанять подходящего работника. Ибо АСЯ не только цирковая арена, но и рынок вакансий, где вчерашние выпускники высшей школы подыскивают себе первое в жизни место, а многоопытные труженики науки вынюхивают работенку повыгодней. Во время конференции номер «Хилтона» или «Американы» служит местом не только отдыха и любовных свиданий, но и жестких торгов и суровых собеседований: заведующие кафедрами всех без исключения штатов — от Техаса до Мэна, от Северной и Южной Каролин до Калифорнии — пользуясь моментом, стараются завербовать к себе на службу наиболее яркие таланты. При нынешнем дефиците вакансий предложение значительно превышает спрос, и у иных завкафедрой такие длинные списки приглашенных на собеседование, что они вообще не вылезают из гостиничных номеров. Для них, а также для кандидатов, томящихся под дверью в ожидании вызова на допрос с пристрастием, АСЯ отнюдь не развлечение. Однако для всех прочих это время большого разгула. Особенно если вы получаете удовольствие, слушая доклады или участвуя в круглых столах на мыслимые и немыслимые темы: «Характерность и достоверность английского, французского и немецкого эпистолярного романа»; «Проблемы смерти, воскресения и искупления греха в романах Пиранделло»; «Древнеанглийские загадки»; «Конкордансы к Уильяму Фолкнеру»; «Немецкий рационализм и иррационализм XVIII века»; «Новый испано-американский роман»; «Лесбийские и феминистские учения»; «Проблемы культурных несоответствий при переводе бранных слов в романах Кортасара, Сендера, Бодлера и Флобера».
В программе конференции (сама брошюра по толщине напоминает телефонный справочник) значится более шестисот различных секций; ежедневно с 8:30 до 10:15 проводится тридцать заседаний — иные из них интересны лишь горстке узких специалистов, а иные, где выступают светила науки, собирают огромные залы. Впрочем, участники конференции — народ непоседливый: они ходят по аудиториям, слушают, пока интересно, задают вопросы и могут встать и уйти посреди доклада, поскольку хотят повсюду успеть, и порою смех или аплодисменты в каком-нибудь зале могут переманить туда публику из соседнего. А если вы утомились от докладов и дискуссий, то вам предложат другие мероприятия: коктейль, организуемый фракцией лингвистов с нетрадиционной сексуальной ориентацией, или прием, устраиваемый Ассоциацией преподавателей идиша, или платный буфет по поводу заседания, посвященного методологическим проблемам одно — и двуязычной лексикографии, а также ежегодный обед Американского общества Джона Мильтона или Исполнительного совета ассоциации исследователей творчества Боккаччо, встречи литературоведов-марксистов или женщин-германисток, заседания Общества Байрона, или Общества Г. К. Честертона, или Общества Натаниела Готорна, или Общества Уильяма Хэзлитта, или Общества Д. Г. Лоренса, или Общества Джона Апдайка, и многие, многие другие. Или же вы можете просто прийти в вестибюль «Хилтона» и рано или поздно повстречать всех своих коллег по академическому поприщу.
На третий день работы конференции в вестибюле «Хилтона» появляется продрогший на ледяном ветру нью-йоркских улиц Перс МакГарригл — и сразу попадается на глаза Моррису Цаппу.
— Здорово, Персик! Как тебе АСЯ?
— Это… даже не могу подобрать слова!
Моррис Цапп расплывается в довольной улыбке. На нем спортивный пиджак в крупную яркую клетку, а в зубах толстенная сигара. АСЯ для него родная стихия. Ежесекундно к нему подходят, хлопают по плечу, пожимают руку или чмокают в щечку. «Моррис, как жизнь? Над чем сейчас работаешь? Где ты остановился? Давай как-нибудь выпьем пивка, давай пообедаем, давай позавтракаем!» Моррис что-то кричит в ответ, кому-то машет рукой, кого-то целует, кому-то подает знак бровями, делает пометки в ежедневнике и при этом ухитряется давать советы Персу по поводу заседаний — какие нельзя и какие стоит пропустить, — а также интересуется у него, не видел ли он Анжелику Пабст.
— Нет, — удрученно отвечает Перс. — Ее нет в списке участников.
— Это ничего не значит: масса народу присылает заявки после того как программа отправлена в печать.
— Но в справочной мне сказали, что ее нет даже в дополнительном списке, — говорит Перс. — Наверное, она не приехала.
— Не отчаивайся, Персик! Некоторые ловчат и не регистрируются, чтобы не платить взносов.
— Именно так я и сделал, — признается Перс. Он до сих пор не выплатил долгов после кругосветного путешествия и с большим трудом достал деньги на поездку в Америку, а как будет добираться домой, пока и не думал.
— Тебе надо походить по тем заседаниям, темы которых были бы для нее интересны. — Я так и делаю.
— А кроме того, обязательно загляни на диспут «О предназначении литературной критики», сегодня в два пятнадцать в большом зале.
— Вы там выступаете?
— Как ты догадался? Это большой сбор, Персик. Вести его будет Артур Кингфишер. Ходят слухи, что на нем он решит, какого кандидата на должность в ЮНЕСКО он поддержит. Там будет и Жак Текстель, чтобы сразу передать в Париж важную новость. Так что у нас состоится нечто похожее на телевизионные дебаты кандидатов в президенты США.
— А кто еще будет выступать?
— Мишель Тардьё, фон Турпиц, Фульвия Моргана и Филипп Лоу.
Перс удивленно спрашивает:
— Что, профессор Лоу уже в вашей лиге? — Нет, сначала пригласили Редьярда Паркинсона, но он опоздал на самолет — только что звонил нам из Лондона. Он, видишь ли, не снизошел до того, чтобы приехать на конференцию хотя бы днем раньше. Ну, так ему и надо. А Филипп Лоу был здесь на собрании Общества Хэзлитта, вот они и заменили им Паркинсона. Вообще говоря, этот Лоу — везунчик: судьба то и дело подносит ему подарки.
— Так значит, болезнь легионеров у него не подтвердили? — Не-а. Как я и думал, это был солнечный удар. А накануне он читал об этой болезни в журнале «Таймс» и до того испугался, что спровоцировал у себя похожие симптомы. Так что зря Хилари полетела в Израиль, чтобы его выхаживать. Хотя в результате они снова вместе. Филипп решил, что достиг возраста, когда ему больше нужна мать, чем любовница. А может быть, это Джой так решила. Но ты, кажется, Джой не знаешь. — Не знаю, — говорит Перс. — Кто это?
— О, долго рассказывать, а мне нужно перед диспутом собраться с мыслями. Послушай, сегодня организаторы конференции устраивают прием в пентхаусе «Хилтона». Если хочешь туда попасть, зайди ко мне в номер часов в десять, ладно? Комната 956. Чао!
Послушать диспут «О предназначении литературной критики» в Большом зале «Хилтона» собралась несметная толпа. Более тысячи человек разместилось на плюшевых с позолотой креслах, и сотни зрителей стоят в задних рядах и вдоль стен огромного увешенного канделябрами помещения. Их привлекли сюда не только громкие имена выступающих, но и слухи, что будет назван кандидат на новую должность профессора-литературоведа при ЮНЕСКО. Перс, сидящий в первых рядах и озирающийся в поисках Анжелики, видит позади себя море людских глаз, устремленных в президиум, где сидят пятеро ораторов и ведущий диспута: перед каждым стоит микрофон и стакан с водой. Шум возбужденных голосов отражается эхом от белого с золотом потолка. Наконец, Артур Кингфишер, поджарый, темноглазый, с орлиным носом и седой шевелюрой, постучав карандашом по микрофону, успокаивает публику. Он представляет выступающих: Филипп Лоу, который, к удивлению Перса, сбрил бороду и, похоже, жалеет об этом, поскольку нервно теребит подбородок, словно инвалид, нащупывающий утраченную конечность; Мишель Тардьё, весь в морщинах и с мешками под глазами, на нем поношенная коричневая кожаная куртка, будто выделанная из его собственной кожи; фон Турпиц, с ухмылкой на лице, обрамленном шлемом пепельных волос, он в черном деловом костюме и белой накрахмаленной рубашке; Фульвия Моргана в эффектном черном бархатном комбинезоне поверх серебристой блузы, ее рыжие волосы удерживает над гордым лбом усыпанная жемчугом бархатная лента; Моррис Цапп в клетчатом спортивном пиджаке и водолазке, во рту у него незажженная толстая сигара.
Первым выступил Филипп Лоу. Он сказал, что предназначение литературной критики — помогать литературе выполнять свое собственное назначение, которое, согласно Сэмуэлю Джонсону, состоит в том, чтобы научить читателя или наслаждаться жизнью, или стоически терпеть ее. Все великие писатели — это люди исключительного ума и проницательности, обладающие глубоким пониманием жизни и человеческой натуры. Их романы, пьесы и стихи — неисчерпаемый источник идей, понятий и образов, которые, при верном их восприятии, позволяют человеку жить более полной, насыщенной и прекрасной жизнью. Однако с течением времени, по мере развития языка и смены литературной моды, эти сокровища уходят под спуд в библиотечные хранилища, покрываются пылью и забываются. И не кто иной, как критик, должен открыть сундуки, сдуть пыль и вынести клад на свет божий. Конечно, ему следует знать свое ремесло, то есть знать историю, филологию, законы жанра и текстологию. Но прежде всего он должен беззаветно любить книгу. Именно эта верная, деятельная любовь критика к книге наводит мосты между великим писателем и читающей публикой,
