Ознакомительная версия.
– Сеня, нельзя же так наживаться на чужом горе! – уткнувшись носом супруге в ухо, укоризненно прошептал он.
Та пожала плечами.
– Да меня и первое их предложение удовлетворило, на кой пень нам такая куча золота? – прошептала она.
– А что ж ты тогда?!..
– Ты же знаешь, что мне не деньги нравятся, а процесс их получения. Это такая игра. И они продули. Да ты не расстраивайся за них. Поглядим, если по весу много выйдет, лишку им обратно высыплем. А то Масдай взбунтуется. Ну что? Компот допиваем и выходим?
Возражений ни у кого не было.
– Выходим, – отряг ласково погладил рукоять боевого топора номер пять.
– И кстати. Ваше величество. Нам понадобится проводник, – спохватился на пороге Адалет.
После того, как сумма вознаграждения от хозяина, от короны и лично от первого министра Гогенцолля была установлена едва ли не на заоблачном уровне,[10] работники мастера Карла стали тянуть каминные спички – короткие и длинные.
Кудрявый конюх вытянул короткую.
Шепелявому Гуго спички не досталось.
– Ну что ж, парень, приятно было с тобой поработать, – штатный кузнец постоялого двора крепко обнял долговязого темноволосого парня лет двадцати.
– Ты был должен мне сорок единорогов, но я тебе прощаю, – скорбно похлопал его по руке краснолицый повар. – Твоя вдова вернет.
– Какой ты, оказывается, отважный… – с некоторым сожалением вздохнула мятой и медом ему в подбородок воздушная, как безе, кондитерша.
– Я всем буду рассказывать, что знал тебя, – скупо проронил лютнист и пробежал тонкими пальцами по расстроенным струнам.
– И я тоже… – нашел, наконец, слова и нервно отозвался Гуго, заработав, к своему удивлению, от жеманного музыканта кисло-соленый взгляд…
Когда все труженики «Бруно Багинотского» получили возможность сказать собирающемуся пропасть без вести герою поневоле всё, что о нем думали, Иван и Олаф бережно подхватили несопротивляющегося труженика метлы и лопаты под белы рученьки[11] и вывели на улицу.
Провожать их до ворот высыпал весь персонал двора, плюс правящая элита королевства.
– Удачи вам!.. – Август махал короной, извлеченной по такому торжественному случаю из кармана плаща.
– Да не дрогнет ваша рука!.. – напутствовал Гогенцолль.
– Ваши руки!.. – уточнял хозяин.
– И ноги!.. – вторил ему повар.
– И всё остальное!.. – звенел арфой музыкант.
– Возвращайтесь с победой!.. – выкрикнула посудомойка.
– Да хоть и без победы – просто так возвращайтесь!.. – пожелала кондитерша.
– Но тогда бесплатно!.. – не удержался министр финансов.
– И за постой с вас будет!.. – поддержал трактирщик. – И за сено!.. И за овес!..
Король вдруг неуверенно откашлялся.
– А куда это он их ведет?
Хор горожан, провожающих былинных витязей на ратный подвиг, сбился и смолк.
– А куда это они его ведут? – при ближайшем рассмотрении диспозиции дислокации уточнил Гогенцолль.
И тут же группа поддержки взорвалась новой речевкой:
– Не-ту-да!!! На-ле-во!!! Не-ту-да!!! На-ле-во!!!..
Витязи остановились, переглянулись, перегруппировались, развернули в указанном направлении вороную с белой звездой кобылу проводника, подавленно втянувшего голову в плечи, с благодарностью помахали багинотцам, и двинулись навстречу подвигу.
И благополучно добрались до первого перекрестка.
– А теперь куда? – задал резонный вопрос Адалет проводнику.
– Т-туда, – то ли указал направление вперед головой, то ли просто не совладал с нервным тиком Гуго.
Потом задумался, ткнул сжимающей поводья рукой налево, дернул правым плечом направо, и снова погрузился в себя на такую глубину, что без батискафа или хотя бы без чрева глубоководного монстра добраться до него не представлялось возможным.
– Эй, король, – Сенька, не теряя времени на обреченную на неудачу попытку, обернулась на ораву болельщиков, застывших в двух десятках метров за спиной. – Куда дальше?..
Провожатые – а с проходом через весь город их число выросло почти в сорок раз – осмелились оставить своих защитников только на самом краю тумана, и только убедившись, что к этому времени пришел во вменяемое состояние[12] их проводник.
Великолепная четверка спешилась на мутно-дымчатой границе, передав коней на попечение министра, и вопросительно воззрилась на замешкавшегося Гуго. Под кровожадным взглядом мастера Карла и разочарованным – кондитерши бледный, с подергивающейся щекой разнорабочий слабо пробормотал что-то вроде: «В-вам н-нейчас с-сперед».
– Счастливого пути, – авансом, но вежливо пожелал им король.
– Проводника берегите, – практично посоветовал Гогенцолль.
– С ним или на нем! – не к месту, но трубно взревел флейтист, встав в театральную позу.
И бедный Гуго не выдержал напряжения. Он содрогнулся, рука его непроизвольно дернула поводья, и лошадь – заслуженная старая кляча из запасника конюшни «Бруно Багинотского», приняв это за сигнал к наступлению, вспомнила молодость, взбрыкнула, всхрапнула, встала на дыбы и понеслась в туман.
Оставив длинноногого парня барахтаться на земле под собственные проклятия и нервический гогот толпы.
Олаф, презрительно бормоча витиеватые отряжские оскорбления, походя ухватил одной рукой за шкирку багинотца, поставил на ноги так, что у бедолаги зубы клацнули, и экспедиционный корпус Адалета отважно ступил на расплывчатых очертаний дорогу, давно потерявшую цвет под покрывалом белесой мути, в промозглые объятья тумана-людоеда.[13]
Разноцветный мир остался позади. И без того неяркий свет пасмурного дня словно пропал, загороженный гигантской полупрозрачной рукой, нестройные выклики толпы то ли сошли на нет, то ли потонули в серых клубах, и четверо смелых и один не очень остались лицом к лицу с невидимым, неизвестным и неумолимым врагом.
Друзья прищурились настороженно в ожидании засады, привели мечи, топор и светящийся красновато-желтым светом посох в состояние боеготовности номер раз, и стали быстро углубляться в территорию, захваченную неопознанным погодным явлением.
На первый подозрительный, второй оценивающий, третий задумчивый и даже на четвертый недоумевающий взгляд багинотский туман ничем не выдавал своей кровожадной сущности. Как и все его мелкокапельные сородичи со всего Белого Света, он методично накрывал всё, что попадалось на пути под его полупрозрачные телеса, эгоистично лишая запутавшиеся в липкой влаге и промозглом холоде дома, деревья, сараи, заборы и землю красок, звука и запаха, и придавая им вид потусторонний, призрачный и нереальный, будто выхваченный из чьего-то удушливого сна.
Предположительно, кошмара.
Плотным белым саваном окутывал он отхваченный давешней ночью кусок багинотской долины, и всё, что не смогло сбежать, маячило на грани видимости неясными смутными очертаниями, наводя на не менее смутные, но вполне ясной направленности мысли и предчувствия.
– Эх, горяченького бы сейчас нибудь-чего… Чаю, что ли… или какао…
– Ты чего, Сень, какой сейчас может быть чай!
За недолгим молчанием последовало неохотное согласие.
– Вообще-то, конечно, так оно… Какой тут, к якорному бабаю, чай… Эту сырость из костей только печкой лукоморской или у камина выгонишь… Эй, герой всея Багинота, тут, говорят, где-то ферма брошенная должна быть?
Гуго тихо икнул и встал.
– А… в-вам… з-зач-чем?
– Печку растопить, – фыркнула царевна.
Шепелявый принял ее слова за чистую монету.
– Н-не-е… С такой с-сыростью… д-дрова волглые… р-растопки с-сухой… н-не найдешь… п-провозимся… а я н-на ночь тут… ост-таваться… уб-бей меня… не х-хочу…
Серафима вздохнула.
– Хорошо. Уговорил. Не будем печку топить. Как насчет того, чтобы просто проверить, не прячется ли там кто-нибудь? Или что-нибудь?
В одно мгновение цвет лица злосчастного проводника изменился, и теперь он смело мог бы посоперничать по части румяности с самим туманом.
– Вы не расстраивайтесь так, не переживайте, – Иванушка сочувственно тронул за плечо багинотца. – Под нашей защитой вы можете чувствовать себя в полной безопасности.
– До тебя этот хелов туман доберется только через наши трупы! – отряг неожиданно решил попробовать себя в роли утешителя.
– Это д-должно б-было м-меня ус-спокоить? – истерично хихикнул Гуго.
Конунг не знал, что на риторические вопросы ответов быть не может, и обиженно буркнул:
– Да.
Багинотец виновато потупился.
С полкилометра пути они проделали быстро и в молчании. Дождь то ли прекратился, то ли не мог проникнуть сквозь бледное одеяло влажной мглы. Звука их шагов слышно не было – багинотская аномалия скрадывала их полностью. Иногда Серафиме начинало казаться, что они давно сбились дороги, и ступают уже не по земле, а по облакам и случайным горным уступам, и что с каждым шагом вероятность того, что ноги их опустятся только на облака, всё увеличивается…
Ознакомительная версия.
