— А вы, дедушка, что будете делать?
— Я лягу с тобой, если не прогонишь.
— Нет! Подождите, я вам нагребу сухого листа, чтобы помягче было.
Гонза встал, нагреб целую охапку сухих листьев и сделал из них старичку постель. Затем они легли и уснули. В полночь старичок проснулся, зубы у него стучали.
— О… о… о… холодно мне… холодно!
Гонза открыл глаза и предложил:
— Возьмите мою куртку, дедушка, согреетесь немножко!
— Спа… спа… сибо тебе, Гонза… Ох, теплая-то какая, я вмиг согрелся.
Старичок опять уснул, но теперь замерз Гонза.
Однако он ничего не сказал, зарылся в листья, а на восходе солнца вскочил и пробежался по лесу, чтобы согреться.
Старичок спал долго, а Гонза тем временем насобирал черники и земляники, чтобы накормить его. Не больно сытная была еда, но старичок поел с удовольствием. Затем оба поднялись и пошли. Через час пришли они к перекрестку.
— Гонза,— сказал старичок,— здесь наши пути расходятся. Ты повернешь налево и вскоре придешь к большому городу, а я — направо. А за твою доброту ко мне, за то, что ты разделил со мной хлеб, ложе и отдал куртку, я дам тебе вот этот свисток. Береги его, он принесет тебе счастье.
И старичок подал парню небольшой свисток. Гонза подумал: «Какое счастье в свистке?» Но, не желая обидеть старичка, взял свисток, и они распрощались. Когда Гонза отошел на несколько шагов, он невольно посмотрел на свисток, который показался ему тяжелым, и ахнул — свисток был из чистого золота! Слишком дорогой подарок за кусок хлеба с маслом! Гонза повернулся, мигом добежал до перекрестка. Но старика и след простыл, хотя дальше двадцати шагов он никак не мог уйти. Гонза кричал, но ему отвечало только эхо. Старичок исчез так же внезапно, как вчера появился.
Гонза вернулся на свою дорогу и пошел дальше, немало дивясь всему, что произошло. Через час он вышел на опушку леса. Перед ним открылась огромная незнакомая местность, а посередине возвышался город. Все дороги к городу были полны людей и повозок, и только та, по которой Гонза вышел из леса, была почти пуста, но и на ней ближе к городу толпились люди, и Клапзуб увидел, что там находится футбольная площадка. Он направился туда, и когда подошел совсем близко, то услышал, что игроки ругают судью: он не явился, а больше ни у кого нет свистка.
— У меня есть свисток! — сказал Гонза.
— Тогда будь у нас судьей,— предложили игроки.
Только Гонза хотел сказать, что судить не умеет, как вдруг свисток сам засвистел и игроки тотчас выстроились.
«Что за притча?» — подумал Гонза, но, не успел оглянуться, свисток свистнул вторично, и игра началась. Гонза только бегал по полю, стараясь не мешать и не попасть кому-нибудь под ноги. Больше ему делать было нечего, всем руководил свисток. Он свистел ауты, угловые, положения «вне игры», отмечал голы, игру рукой, начало и конец тайма и резким свистом давал знать о неправильной игре или грубости. Как бы ни были хорошо замаскированы толчок, подножка или пинок в ногу, свисток каждый раз свистел так пронзительно, что виновник, испугавшись, даже не отпирался. Все это заметили и говорили:
— Вот это судья! Ничего не упустит! На игроков даже не смотрит, а все замечает. Да, такого судьи, друзья, мы, пожалуй, и не видывали.
По окончании матча болельщики, вместо вратаря, как было принято, подхватили на плечи Гонзу и несли его до самого города. Председатели клубов пригласили его на банкет, и Гонза, который весь день голодал, наелся и напился до отвала. На этом счастье его не кончилось. Через неделю в городе должен был состояться матч на первенство, и велись бесконечные споры насчет судьи. Каждая сторона утверждала, что судья подсуживает противнику, и, в конце концов, все его стали ругать, и судья был рад, что публика его не избила. А теперь нашелся чужой человек, который судит очень справедливо. На банкете подошли к Гонзе и просили его остаться в городе еще на неделю.
— Боже мой,— сказал Гонза,— отчего бы мне не остаться, но на что я буду здесь жить?
— Об этом не беспокойтесь, пан Клапзуб,— отвечали ему посредники,— будете обеспечены и питанием, и квартирой, да еще получите приличные поденные.
Гонза не знал, что это за «поденные», но понял, когда ему каждый вечер стали выплачивать по два гульдена на карманные расходы. Однако, обеспеченный всем, Гонза ничего не тратил, а, получив деньги, распарывал подкладку куртки и зашивал туда свои «поденные».
Через неделю он всем на удивление прекрасно судил и этот матч. Все дивились, как судья, почти не следя за состязанием, не упускает ни одного промаха. Золотой свисток оказался волшебным, и Гонза понял, что старик, о котором он позаботился, не был простым смертным.
Да, свисток в самом деле принес Гонзе счастье. В перерыве между таймами к нему обратились директоры другого клуба и пригласили в свой город. На следующий день все газеты воздавали ему похвалы, и его нарасхват приглашали судить матчи то там, то сям. Гонза уже ничему не удивлялся, ездил и судил, а так как парень он был с головой, то быстро понял суть футбола, и из него вышел судья, какого еще свет не видывал. Гульдены в куртку он уже не зашивал, наоборот, купил себе новый костюм и выглядел господином. Золотой свисток служил ему верой и правдой, ибо характер у Гонзы не изменился, и он оставался таким же добряком, каким вышел из дому.
Но иногда свисток оказывал медвежью услугу. Он был неумолим и со всей строгостью судил не только на стадионе. Вот тогда-то Гонза понял, что, обличая несправедливость, можно нажить себе неприятности. Первый раз он узнал это в канцелярии одного клуба. Гонза сидел в кресле, отдыхая в перерыве, и в его присутствии секретарь клуба вел переговоры с представителем другого клуба.
— Договорились,— сказал один из них,— на следующей неделе наши команды встречаются в постоянном составе.
— Согласен,— ответил второй, и вдруг — фьюиии! — золотой свисток в кармане Гонзы начал свистеть, потому что представитель врал: его клуб уже взял себе нового крайнего нападающего.
Дельцы вздрогнули и посмотрели на Гонзу, который покраснел, как рак.
— Пан Клапзуб, в следующий раз этого не делайте,— строго сказал ему позднее секретарь.— Мало ли что иногда вы можете услышать в клубах, но выдавать наши махинации не годится.
— Извините,— оправдывался Гонза,— я свистнул как-то ненароком. В следующий раз буду осторожнее.
Но что он мог поделать? Стоило в его присутствии совершиться какой-нибудь несправедливости, как золотой свисток тут же подавал из кармана свой голос. Гонза нередко из-за этого впадал в отчаяние, а однажды строгость свистка доставила ему крупные неприятности. Как-то он, ничего не подозревая, шел по улице и увидел остановившийся возок, который лошади не могли поднять на крутой склон. По обе стороны лошадей стояли кучера и колотили их кнутовищами. Гонза еще не успел сообразить, что происходит, а свисток уже — фьюиии, фьюиии — обличал грубость. Кучера оглянулись, увидели Гонзу и накинулись на него.
— Ты чего здесь свистишь? Хочешь позвать полицию? Вот мы тебя!
И они, размахивая кнутами, бросились к Гонзе, который едва успел удрать, а свисток из кармана вновь засвистел — ведь совершалась еще большая жестокость: двое гнались за невиновным.
И чем дальше, тем больше было у Гонзы неприятностей из-за золотого свистка. Чем больше бывал он среди людей, тем чаще свисток свистел, особенно в больших городах. В этих огромных муравейниках свисток не переставал пищать и свистеть. Гонза целыми днями ходил по улицам, но не встречал ни одного справедливого и честного человека. Только он вступал с кем-нибудь в разговор, как на третьей фразе свисток предупреждал, что незнакомец лжет. Грустно было от этого Гонзе. И, сидя вечером в своей комнате, он сказал: «Боже мой, мир так велик, а столько в нем несправедливостей. Видно, на земле нет ни одного порядочного человека».
Произнес он это грустно, с большой горечью, но не успел договорить, как в кармане раздался слабый укоризненный писк. Гонза смутился. Он понял, что был неправ и обидел кого-то своим недоверием. Свет ведь не без добрых людей. Гонза задумался. В комнате уже стемнело, и перед его взором возникли Нижние Буквички, отец с матерью, которые от зари до зари трудятся не покладая рук, из нужды никак не выйдут, но никогда никого не обманывают. И Гонза затосковал по дому, ему показалась мила даже бедность — удел честных людей. И сразу опротивела его обеспеченная жизнь. Зачем жить здесь по-господски, если из-за своих честных поступков только наживешь врагов? Родина — это, дорогие мои, другое дело, там золотой свисток может пойти в отставку.
Гонза встал, зажег свет и подсчитал свои сбережения. Накопил он не много — ведь даже государственный судья не составит состояния, а тем более футбольный,— но все же несколько сотен у него набралось.
