Спящая красавица спит, но все же она красавица. Конек не смыкает глаз, но он далеко не красавец. Он тощий, замученный, будто держит весь мир на своем горбу.
Тоже нашелся Еруслан Лазаревич! Самого от земли не видать, а еще хочет тягаться с разбойниками! Добро бы был настоящий конь.
А что если его прутиком? Взять прутик и — раз!
— Видишь этот прутик?
При виде прутика он попятился.
— Вы это оставьте. Сейчас не время шутить.
— А я не шучу.
— Ладно, — сказал конек. — Приступим к делу. Нужно успеть, пока светло, а то после ее не добудишься…
Он хотел еще что-то сказать, но тут я махнул прутиком.
Мой бычок, который до этого испуганно таращил глаза, теперь таращит их восхищенно. Будто кто подменил конька-горбунка: уши стали короче, ноги длинней, да и спина выпрямилась. А рост, рост! Прямо богатырский!
— Видишь, а ты не хотел. Вот теперь буди свою красавицу.
Поднял конь красивую голову, прищурил красивые глаза.
— Будить? Стану я вам будить!
— А как же осел? Пусть себе кукарекает? А Храбрый портной? Ты же должен был всем помочь?!
Конь — просто чудо: сильный, высокий. Смерил он меня взглядом, смерил моего бычка:
— Во-первых, я никому ничего не должен. А во-вторых, — он лег на траву, вытянув красивое тело, — во-вторых, я устал, оставьте меня в покое.
— А серый волк? А братья-разбойники? Ведь у них на брата по четыре ружья!
Коня будто ветром подняло на ноги и затрясло, как от ветра:
— Я не буду… Я не хочу… Отведите меня на конюшню!
— И не стыдно тебе?
Конь — красавец: ни ушей заячьих, ни верблюжьего горба, — а стоит и трясется, упрямый, как верблюд, и трусливый, как заяц:
— Запрягите меня, я буду воду возить… Может, горстку овса заработаю…
Бог с ним, пускай бежит на свою конюшню. А красавицу мы сами разбудим, правда, бычок?
На новом месте приснись жених невесте.
И вот я стою в ее сне.
Хрустальный замок. Хрустальные стены, хрустальные двери, хрустальные окна, хрустальные потолки. И во всем этом отражается она, Спящая красавица.
Да, такую красавицу можно увидеть только во сне…
Она смотрит на меня, широко раскрыв глаза, которые у нее на самом деле закрыты.
— Елисей, — говорит она. — Наконец-то ты пришел, мой королевич!
Она улыбнулась, и улыбка ее отразилась во всех стенах и потолках.
— Значит, ушел из своей сказки?
— Да, ушел. Не люблю, когда все повторяется. Каждый день одно и то же.
— Я ждала тебя, — говорит красавица.
— Меня?
Меня беспокоит бычок. Мы с ним уснули вместе, чтобы проникнуть в сон Спящей красавицы, — потому что как же иначе поговорить с человеком, который спит? И вот я здесь, а бычка нет… Чего доброго, попадет в сон какого-нибудь брата-разбойника…
— Елисей, — говорит красавица. — Мой королевич!
Она закрывает глаза.
— Мне кажется, я сплю и вижу сон…
Ей кажется!
— Да, — говорю я, по-прежнему думая о бычке, — ты действительно спишь, и тебе давно пора бы проснуться. Потому что если осел кукарекает, а Храбрый портной боится слово сказать, то как можно спать в такой обстановке?
Об обстановке я сказал, чтобы вернее ее разбудить. Но это не произвело на нее впечатления.
— Елисей, — сказала она, — какое нам дело до портных и ослов? Пускай себе кукарекают — главное, что мы с тобой вместе.
— Кот ходит в сапогах, — сказал я. — А волк — в красной шапочке.
— Ах, пусть ходят себе в чем хотят! Елисей…
Если бычок попал в сон братьев-разбойников, то ему там придется плохо. Ведь у них на брата по четыре ружья…
— Никакой я не Елисей, — сказал я. — Это тебе все приснилось.
На стенах, окнах и потолках сразу погасли улыбки, будто кто-то в замке выключил свет.
— А кто же ты?
— Не знаю. Просто человек. Пришел, чтобы тебя разбудить.
— Но если ты не Елисей, зачем это нужно?
— Ты пойми, пойми, — сказал я, думая о бычке, — как можно спать, когда вокруг такое творится?
— Но если ты не Елисей, какое это имеет значение?
Она не хочет просыпаться. Она хочет спать, и разбудить ее может только один человек — Елисей-королевич. Но он не приходит, у него своя сказка, и ему, наверно, в ней хорошо…
— Нет, — говорит красавица, — тебе не нужно меня будить. Ни к чему это.
— Но раз он не придет, раз он все равно не придет…
Раз он так дорожит своей сказкой…
Одно дело ждать, когда можно дождаться, но когда нечего ждать — какой же смысл?
— Не знаю. Я, конечно, не королевич, но я бы не за ставил себя ждать. У меня тоже, между прочим, есть сказка, довольно приличная, с деревом и лужайкой. И с белым бычком. Рассказать тебе сказку про белого бычка?
— Но если ты не Елисей, какое это имеет значение?
Все-таки это имеет значение. Если мы проснемся вдвоем, то мы можем пойти куда угодно. Мы найдем себе сказку, которая не имеет конца, и будем жить-поживать — нет, конечно, не жить-поживать, а просто жить, как в сказке. Мы возьмем к себе осла, и Храброго портного, и конька-горбунка (он все же молодец, хотя в трудный момент сбежал на конюшню). И всем будет у нас хорошо, каждый будет делать, что хочет. Хочешь — дом сторожи, хочешь — воду вози, хочешь — сиди, кукарекай. И мы будем стараться поменьше спать, потому что, если много спать, можно проспать все на свете.
— Но если ты не Елисей, кому это нужно?
Красавица вздохнула и закрыла глаза, как будто сно ва попала из сна в действительность.
— Уходи, — сказала она.
Я соглашаюсь довольно легко, потому что мысль о бычке не дает мне покоя.
— Ну что ж, я уйду. Раз тебе так лучше…
Со всех стен, окон и потолков на меня смотрят печальные глаза Спящей красавицы.
— А ты меня не обманываешь? — спрашивает она. — Может быть, ты все-таки Елисей?
Мне жалко ее. Может быть, я Елисей, хотя сам я в этом далеко не уверен. Сказать ей — и она улыбнется, и снова в замке станет светлей. А мой бычок забрел неизвестно куда, и вполне возможно, что к братьям-разбойникам.
— Нет, я не Елисей, — говорю я и просыпаюсь.
Я просыпаюсь там, где уснул: в деревянном тереме, у самой дороги. Здесь я нашел красавицу и здесь же оставлю ее.
Мой бычок рядом, но он не спит. Он пятится от окна куда-то за печку.
Я смотрю на окно и пячусь вместе с бычком, прикрывая его, чтоб его не было видно. Затем становлюсь так, чтоб не было видно меня.
А на окне происходит что-то совсем непонятное. Четыре рыжие мочалки вползают на подоконник и ползут, подражая четырем гусеницам. Над каждой из них возникает по глазу, которые как-то странно перемигиваются между собой. Носы, похожие на короткие дула, и дула, похожие на длинные носы, — все это направляется в комнату.
На подоконнике сидят два человека. Они сидят на корточках, широко разведя толстые ноги, и в таком положении озирают комнату. У каждого из них по четыре ружья, и я понимаю, что это те самые братья-разбойники, о которых говорил мне конек-горбунок.
Я не изолировал братьев-разбойников. Я не разбудил Спящую красавицу, и теперь ее разбудят они. А когда человека будят разбойники, то лучше уж ему вовсе не просыпаться.
Они спрыгивают с подоконника и долго не могут отдышаться. Они кряхтят и сопят, сдерживая себя, как только возможно, потому что в их деле главное — тишина.
— Брат, заходи с левой стороны, — шепчет один, а второй отзывается так же шепотом:
— Заходи с правой, брат!
Нас они не видят, но нам-то их видно хорошо. Мы видим, как они поднимают Спящую красавицу и, кряхтя, тащат ее к окну. А она спит, ни о чем не догадывается… Ей, как видно, хорошо в ее сне, и она не знает, как ей плохо в действительности…
Рассказать вам сказку про белого бычка? Мы с ним уходим все дальше и дальше. Пролетели мимо гуси-лебеди, пробежала коза-дереза, остались позади и поющее дерево, и Лихо Одноглазое, и бой на Калиновом мосту (в котором мы не принимали участия)…
Мой бычок заметно подрос, но он все же мал для такой далекой дороги. И чтоб его подбодрить, я рассказываю ему сказку о белом бычке, который ушел из дома, потому что там его не хотели понять. «Белая ворона? Может быть, белые ворота? Может быть, новые ворота? Может быть, новое корыто?» Лошадь качает головой, баран морщит лоб, свинья задирает свой пятак, будто это не пятак, а бог весть какое сокровище. И все вместе они не могут понять того, что, кажется, так понятно:
— Неужели на белом свете для белого бычка не най дется белой вороны?
Всего несколько слов — и вот бычок уже твердо стоит на ногах, и вот он даже бежит вприпрыжку. Он как-нибудь не лошадь, не баран, не свинья, которые верят только тому, что у них под носом! И пусть он видел одних черных ворон, все равно он верит, он знает, что где-то есть она, есть, есть на свете белая ворона!
