Ознакомительная версия.
А Лена, оказавшаяся, к удивлению Курылева, очень талантливой актрисой, отвечала, мессалинисто хохоча:
Когда б вы знали, сколько в банках ваших
Хранится в тайне миллионов наших,
Вы б обалдели б…
– Только ты должен быть очень осторожным! – прошептала Лена.
– Почему? – глупо спросил Мишка.
– Потому что по-настоящему у меня никого еще не было… – ответила она и посмотрела на него так, точно призналась в какой-то неловкой, даже стыдной вещи.
– А Кембридж?
– При чем тут Кембридж, глупенький?.. – еле слышно засмеялась Лена и прижалась щекой к волосатой курылевской груди…Мишка запомнил на всю жизнь: в тот вечер, когда они наконец перешагнули черту, вдоль которой на ощупь бродили вот уже четыре месяца, он не чувствовал никакого вожделения, а только мучительную испепеляющую нежность и даже на миг по-ребячески испугался, что эта неподъемная нежность вдруг сделает его плоть беспомощной и бессильной…
– Здорово, влюбленный андрогин! – на следующий день, увидев Курылева на третьем КПП, сказал, усмехаясь, Ренат.
– Привет, – отозвался Мишка, напуская на себя деловитую озабоченность.
– Ну, если ты теперь решил стать конспиратором, тогда не светись! – тихо, но зло посоветовал сержант. Наверное, и в самом деле со стороны Курылев выглядел вызывающе счастливым, да он и сам чувствовал во всем теле головокружительную клубящуюся память о Лене. В конце концов, подавая машину назад, он снес забор у домика № 479, где проживал видный деятель коммунистического и рабочего движения, угодивший в Демгородок за то, что попытался оценить переворот адмирала Рыка с точки зрения теории классовой борьбы. Смотреть на поваленный забор сбежалось полпоселка. Пришел, борясь с одышкой, и № 55, Ленин отец. Он дождался, пока одуревшая от бессобытийного существования публика вдоволь наохается, и подошел к Курылеву, который по своему обыкновению сидел на подножке «дерьмовоза», покуривая "Шипку".
– Здравствуйте, Миша! – сказал старик.
– Здравствуйте, № 55! – ответил Курылев, высунувшись из облака воспоминаний ровно настолько, чтобы прочитать номер на «джинсовке» приблизившегося изолянта с удочкой.
– Меня зовут Борис Александрович, но это не важно… Я просто хочу поблагодарить вас за Лену! Спасибо… В ответ Мишка не смог вымолвить ни слова… Потом, после всего, она попросила его не оборачиваться и пальцем начертила на влажной Мишкиной спине какое-то слово. Это было так приятно, что он сначала различил кожей всего лишь один восклицательный знак "Понял?" – спросила она. "Нет, еще!" И она снова повела ноготком по вздрагивающим курылевским лопаткам. "Понял?" "Нет, еще. еще!" просил Мишка, хотя все уже давно понял. А она опять и опять писала пальцем по его дрожащей коже: "Спасибо! Спасибо! Спасибо!.."
– Вы знаете, – продолжал № 55. – Если б во время этих жутких сеансов вы не прятали б Ленхен у себя, я бы определенно сошел с ума! Даже опытным людям нелегко, а она у меня ведь совсем несовременная девушка. Вы понимаете?
– Понимаю…
– Вы знаете, я так жалею, что она не закончила диссертацию! – дрожащим голосом воскликнул № 55. – Я так сожалею, что она приехала сюда! Я был категорически против, чтоб вы знали… Ведь ее отсюда не выпустят, даже если я умру…
– Вы, Борис Александрович, живите! Так для всех будет лучше… – ответил Курылев и, не попрощавшись, пошел выключать насос. С самого начала знакомства Лена просто замучила Мишку рассказами об Англии, о Кембридже, об Уайльде. Наверное, так ей было легче. "Ты знаешь, – восторженно говорила она, – меня постоянно принимали за леди! Я даже однажды слышала, как меня за глаза называли "эта юная леди". Представляешь? А однажды один очень известный профессор-лингвист очень долго ко мне приглядывался и потом сознался, что никак не может определить по произношению, из какого я графства… Когда ему сказали, что я из России, он просто обалдел! …Представляешь?" «Представляю», – кивал Мишка. "А однажды меня пригласили на заседание Уайльдовского общества. Я делала там доклад о русских переводах "Баллады Редингской тюрьмы". Ну, сам понимаешь: Чуковский, Брюсов, Топоров…" «Понимаю», – кивал Мишка. "Всем очень понравилось. Потом за ужином в готическом зале при свечах лорд Уиндерфильд сказал мне, что восхищен моим знанием Уайльда, но полагает, по-настоящему этого писателя может понять лишь тот, кто вкусил несвободу. А я сказала ему, что есть такая русская поговорка "От сумы и от тюрьмы…", и даже пошутила, что ради Уайльда готова посидеть немного в тюрьме. Он тоже засмеялся и предложил рекомендательное письмо к своему близкому другу – начальнику образцовой Ливерпульской тюрьмы…"
– Ты, значит, из-за Уайльда в Демгородок приехала? – язвительно полюбопытствовал Курылев.
– Ну, почему тебе так нравится меня обижать? Я же не спрашиваю, почему ты здесь служишь!
– А потому что очень кушать хочется.
– Ми-ша, только не злись! Иначе я больше не смогу принимать твои приглашения. Лучше давай я покажу, как здороваются масоны! Хочешь?
– Думаешь, понадобится? – хмуро улыбнулся Курылев.
– Как знать, как знать! – подхватила она, радуясь его отходчивости. – Вот смотри… Лена осторожно взяла мозолистую курылевскую руку и согнула крючком его безымянный палец, потом то же самое проделала и со своим безымянным пальчиком, а затем вложила узкую ладошку в бугристую Мишкину ладонищу, но таким образом, что их согнутые пальцы сцепились как бы в знак примирения. Со стороны все это выглядело так, будто два человека просто-напросто пожимают друг другу руку.
– На самом-то деле мы установили с тобой тайную братскую связь! – свистящим шепотом сказала Лена. – Правда, здорово?
– А твой отец действительно масон? – спросил Мишка.
– Господи, ты Боже мой! – Она вырвала свою руку из этой вольнокаменщицкой сцепки. – Это же шутка! Вы ничего не поняли… Только совсем недавно и с большим трудом Курылев склонил ее к тому, чтобы говорить друг другу «ты», вернее, чтобы она говорила ему «ты». И вот вдруг это ледяное «вы». Дело прошлое, в ту минуту Мишка перепугался.
– Я к вам больше никогда не приду! – пообещала она, вставая. И действительно некоторое время она не показывалась. А Мишка через проекторное окошечко выискивал в зале ее гордо поднятую темноволосую голову. Один раз он засек, как Лена исподтишка глянула в сторону кинобудки, но, заметив в отверстии курылевскую физиономию, сделала вид, будто просто праздно оглядывается. Через две недели она все-таки пришла и сказала: "Прости, я была не права…" "Ага, – подумал Мишка. – Теперь осталось, чтобы принцесса поцеловала свинопаса!" И она поцеловала, но ждать пришлось еще три месяца. Именно ждать и ни в коем случае не торопиться, ибо это возникшее чувство вины перед ним, простым и трудно живущим парнем, по регулируемым законам природы само собой обязательно должно было перерасти в совершенно иное чувство! Гормон играет человеком. Только нельзя торопиться!..
– А у тебя много было женщин? – однажды спросила Лена.
– Встречались…
– А вот скажи, когда ты вспоминаешь про них, что ты вспоминаешь – лицо, тело, волосы, глаза?.. Или… какие они были в постели? Мишка ответил что-то уклончиво-неопределенное и, чтобы уйти от чреватой темы, перевел разговор на потрясший тогда весь Демгородок случай с молоденькой женой бывшего министра внешней торговли. Она очень хотела ребенка, но у них никак не получалось, видимо, потому, что супруг все отдавал делу преступной переброски за рубеж российских национальных богатств. И вдруг, уже в огородном плену, получилось! Несчастная женщина долго скрывалась от медосмотров, но на пятом месяце ее разоблачили, увезли в областную больницу и там сделали так, что она уже при всем желании не смогла бы нарушить пункт 33, 6 "Внутреннего распорядка спецпоселения ДГ-1".
– Господи! – прошептала Лена. – Я бы не пережила… А первый поцелуй Мишка выиграл у нее в споре. Спорили, разумеется, по поводу "Розового купидона". Шумная эта история началась с того, что изолянт № 49 (бывший генеральный прокурор) внезапно решил написать новейшую историю демократии в России, о чем и оповестил общественность через газету «Голос». Общественность, в особенности некоторые наисторичившие личности забеспокоились, как бы он что-нибудь там не перепутал, и стали довольно часто заглядывать в домик № 49 – подсказать, уточнить, прокомментировать, обозначить. А поскольку идти в гости с пустыми руками неловко, то приносили кто домашних огурчиков, кто клубничного варенья, кто вообще замысловатую бутылочку из «Осинки». Все шло очень пристойно и взаимовыгодно, пока летописец не дал маху, коснувшись истории знаменитого "Розового купидона", купленного ЭКС-президентшей в Нью-Йорке во время встречи на высшем уровне. Кто же мог подумать, что несколько строк об этом злополучном бриллианте, давно уже конфискованном и подаренном известной исполнительнице народных песен Ксении Кокошниковой, вызовут такую бурю! Впрочем, поначалу бурю ничто не предвещало, но через два дня, прореживая морковку на своих соседствующих участках, бывшие президентши жутко поссорились. Впрочем, нет, поссориться они не могли, так как фактически не разговаривали, а лишь, находясь вблизи друг друга, произносили вслух фразы, наподобие того, как актер, выйдя на сцену, изображающую ночной сад, говорит перед полным залом: "Ночь! Ни души кругом!" Так вот, через два дня, прореживая морковь, ЭКС-президентша заметила в пространство: "Надо же, еще только июль, а корнеплод уже такой крупный…" "Прямо как "Розовый купидон", – вдруг добавила из-за забора экс-президентша. Боже праведный, что тут началось! Последующие дни весь Демгородок был занят проблемой, как и кем будет наказан прокурор-историк, вытащивший из нафталина забвения такой опасный сюжет. Некоторые полагали, что вообще не будет наказан, так как на слезы и призывы к мести ЭКС-президент якобы ответил своей жене, что ее неодолимая тяга к неестественной роскоши чуть не стоила ему доброго имени в мировой политике. Другие же, наоборот, считали, что будет наказан, и жестоко, ибо, узнав об оскорблении, нанесенном его супруге, ЭКС-президент якобы топал ногами и требовал пресс-конференции с участием зарубежных журналистов… Возник даже стихийный тотализатор, организованный изолянтом № 617, в прошлом известным священником-депутатом, прославившимся тем, что в ходе нередких внутрипарламентских потасовок он действовал наперсным крестом, как боевой цепью. Но участвовать в этом тотализаторе ни Лена, ни Мишка не стали (у нее не было «осиновых» талончиков, а Курылеву строго запрещалось), они просто поспорили на поцелуй. Наивная Лена считала, что ЭКС-президентша окажется выше всей этой житейской скверны, а многоопытный Курылев был уверен, что гораздо ниже… И вот после окончания очередного воспитующего киносеанса бывшая первая кремлевская леди решительно встала, резко подошла к прокурору-историку и с оттяжкой врезала ему "по твари", как выразился бы обитатель Гомельской губернии. Впрочем, отважный летописец был готов ко всему – он ждал приближавшуюся к нему эринию с мужественной улыбкой, какой обычно пациент встречает надвигающегося дантиста с зубодеркой. А после того, как отзвенела пощечина, он произнес фразу, которую, наверное, обмозговывал всю предшествующую ночь: "Это пощечина для истории!" Отнаблюдав развязку и выждав, когда смолкнут возмущенные крики тех, кто выиграл и теперь искал батюшку с кассой, Мишка повернулся к Лене и молча показал пальцем на свою щеку. Он был очень удивлен, когда она поцеловала его не в щеку, а в губы, поцеловала старательно, точно выводила ученические прописи.
Ознакомительная версия.
