Читателям, общественности и Гагаринскому РУВД гор. Москвы
МИТИНА Владимира Васильевича, спецкора «Крокодила» с 1962 года, автора пяти книг, женатого, имеющего двух детей
Объяснительная записка
Есть авторы, заявляющие, что они уже с детства были привержены сатире и критиковали старших в детсадовских и школьных стенгазетах. За это они своевременно сурово и справедливо наказывались родителями и начальством.
В отличие от этих критиканов я, Митин В. В., начал заниматься фельетонами в зрелом возрасте. Изъездил почти всю Родину, а также ряд зарубежных стран. При исполнении служебных обязанностей был бит градом, сечен ливнями, притесняем верблюжьими горбами, третирован проводниками, стюардессами и гоним гостиничными администраторами. Не пью, не играю в карты на деньги, почитаю старших. Несмотря на то, что продолжаю заниматься сатирой, тяготею к незлобивой улыбке.
Приложение: сборник юмористических рассказов.
Рисунки И.СЫЧЕВА Дружеский шарж А.КРЫЛОВА
Когда я приезжаю куда-нибудь, меня всегда спрашивают, не знаком ли я с Капличным.
— Нет, — злобно отвечаю я. — А что?
— Ну, а с Копейкиным? — не умолкает собеседник. — Или вот Хадзипанагис?
— Копейкин? — бледнею я. — Хадзипанагис? Нет, пожалуй, не знаю...
После этого интерес ко мне в обществе категорически падает, а когда вечер кончается, все уходят, стараясь не подать мне руки. Будто я болен каким-либо инфекционным заболеванием. Мало-помалу меня начали бойкотировать даже ближайшие друзья. Человек, не отличающий стоппера от диспетчера, представляется им по меньшей мере скотиной. И даже, по мнению наиболее радикальных, «богом ушибленным». Ха-ха-ха!..
В конце концов я решил пойти на стадион посмотреть что к чему. С трудом втиснувшись на свои два квадратных сантиметра трибуны, я очутился между вихрастым пареньком и беспокойным мужчиной в панаме.
— Матч века, — пропыхтел толстяк, ставя пудовый ботинок на мою ногу.
— А кто сегодня играет? — спросил я.
Толстяк посмотрел на меня с подозрением и даже отодвинулся, насколько позволяло место, а потом спросил:
— А вы кто сами будете? Откуда?
Я ничего не ответил, так как сзади громко сказали:
— Эй ты, козел в очках, сними шляпу!..
Я посмотрел по сторонам, стараясь угадать, к кому обращены эти мужественные слова, но в это же самое время по мне ударили чем-то невыносимым. Я думаю, зонтиком. На секунду я лишился чувств, а когда очнулся, увидел, что моя шляпа, превратившись в подобие кепи без козырька, валяется где-то под скамьей, среди плевков и окурков.
Впрочем, я почувствовал, что на трибуне стало малость свободней: парень с вихрами куда-то исчез. «Ну и господь с ним, — кротко подумал я. — Легче будет».
Я оглянулся туда-сюда и с радостью заметил по соседству изящную, миловидную девушку, трепетно перебиравшую розовыми пальчиками свой платочек. «Как хорошо, — подумал я, — хоть она немного облагораживает здешнее окружение...»
Девушка привстала и каркнула:
— Судью — на мыло! Расстрелять его, подлеца!
Раз-раз, она быстро развернула платочек, в котором оказалась увесистая картофелина, и, закряхтев, метнула ее в сторону гаревой дорожки. Не знаю, попала ли она в судью, но кто-то внизу, стеная, потирал макушку. Я поискал глазами милиционера. Ага, вот он, обрадовался я. Пробирается к нам между рядами.
За милиционером поспешал мой исчезнувший сосед, вихрастый парнишка.
— Этот, — ликующе заявил парень. — Хватайте его, дяденька милиционер.
— Документы! — потребовал сержант.
— Я тут ни при чем, — запротестовал я. — Это она бросила нечищеную картошку!..
Милиционер досадливо махнул рукой, тщательно сверяя фотокарточку в паспорте с моей физиономией.
— Фальшивый, — заметил парень из-за спины милиционера. — Он вражеский разведчик, дяденька! Не знает, кто сегодня играет...
— Какой еще разведчик?! — возмутился я. — Дайте на футбол посмотреть...
— Ну, ладно, — зловеще сказал милиционер. — Смотрите.
Он посверлил меня глазами и ушел, ловко увертываясь от яблочных огрызков, кульков и банановых корок, летевших в сторону поля. Парень снова втиснулся между мною и толстяком, и я наконец-то спокойно взглянул на поле. Правда, в эту же секунду раздался всеобщий громовой вопль. Толстяк вскочил и долго танцевал румбу на моих ногах. Девушка рыдала. Вихрастый конвульсивно вцепился в мою шевелюру.
— Гол! — орали они. — Гол!
Толстяк плюхнулся на место, утирая лоб.
— Жарко, — сказал он, — не желаете ли просвежиться?
Его лицо сияло. Он достал из кармана бутылку «Ситро» и поделился со мною. Я сделал глоток, еще глоток, еще. Клянусь, напиток толстяка не был похож на водичку... После этого мне все очень понравилось.
Для начала я чуточку придушил своего соседа слева. Затем я вырвал бутылку у толстяка и долго с ее помощью рубил чью-то лысину, мерцавшую впереди.
— Во дает! — восхитился кто-то сзади. — Свой парень, настоящий болельщик!
Я вместе со всеми скандировал: «Оф-сайт! Оф-сайт!» — хотя с непривычки, наверное, произносил «овца, овца!» Теперь мне это было все равно. Я пел вместе со всеми и плясал на чьей-то согбенной спине. Помнится также, что мы дружно разнесли в щепки несколько скамей, а на прощание подожгли стадион.
...Я пишу эти строки, пользуясь утренними лучами солнца, пробившимися сквозь решетчатое окно в моей новой обители. За эти пятнадцать дней и ночей я должен решить: идти ли мне на хоккей?
В воскресенье мы бежали с женой под холодным дождем мимо дома Витьки Кошелева, моего сослуживца. Хороший товарищ, семьянин, член товарищеского суда. Правда, строговат, я бы даже сказал, несколько аскетичен.
— Давай зайдем, — предложил я подруге жизни, — погреемся. Конечно, насчет «маленькой» у него ни-ни, сухой закон, но чайком горячим побалуемся. Зайдем! Вот обрадуется... Он тут недавно даже с обидой какой-то говорил, журил нас: «Что же вы, чучелы, не заглянете, игнорируете товарища... Нехорошо это, не по-общественному...»
— Неудобно, — стуча зубами от холода, кокетничала жена, — нагрянуть этак экспромтом, не позвонив. Посмотри, у меня нос не посинел?
— Как стиральный порошок, — проскрежетал я, отбивая «ча-ча-ча» на тротуаре. — Бежим. Нагрянем к Кошелеву.
Через несколько минут мы стучали и звонили в дверь Витькиной квартиры.
— Кто там? — тоненько спросили из-за двери.
— Откройте! — сказал я. — Это друзья Виктора Кошелева.
— Подождите, — отозвался голосок, — я табурет принесу, а то не достаю.
После долгой возни, шебуршания и лязга дверь отворилась. Потирая ногу, на табурете стоял мальчик лет шести.
— Ну, здравствуй, — сказали мы. — Как тебя зовут?
— Саша, — буркнул мальчик. — Здоровеньки булы. Пузырек принесли?
— С ментоловыми капельками? — сюсюкнула жена.
— Ага, с каплями молочка от бешеной коровки, — сказал мальчик, унося табурет на кухню.
Несколько шокированные, мы вошли в комнату и сели на тахте. Тут же появился Саша. Он нес тарелочку с огурцами.
— Вот, — сказал Саша, — выпьем на нервной почве.
— Как? — опешил я. — Как это на нервной почве?
— Не знаю, — ответил Саша. — А можно еще на базе технического прогресса.
— Скажи-ка, — растерялись мы, — ты сказал «на базе»?
— Угу. — Он кивнул. — Это когда самогон два раза пропускают через аппарат новой конструкции. Получается отличный первач. — Саша щелкнул себя по горлу тонким указательным пальцем. — Вы посидите, а я пока в солдатики поиграю.
— Давай, давай, — приободрился я. — В солдатики — это очень хорошо...
Мы немного отходили от холода, туманчик в наших головах мало-помалу рассеивался. Саша что-то передвигал на маленьком столике, бормоча под нос. Я прислушался.
— Не ходи одна, — произнес Саша громче, — а ходи с провожатой... Раз, два, три. Как же ты ходишь, сучья лапа? С трефей надо ходить, с трефей!
Привстав, я увидел на столике трех оловянных пехотинцев, стоявших навытяжку перед кучками замызганных игральных карт.
— Ты никак пасьянс раскладываешь? — изумилась жена, — Где же ты научился?
— Без двух, — продолжало дитя, увлеченное игрой. — Иван Егорыч, ты играешь, старина, как совершенный сапожник. Да-с. И фунт прованского масла!
Мы снова похолодели. Посовещавшись шепотом, мы решили позвонить другим знакомым, жившим неподалеку, и посидеть у них.
— А на кладбище все спокойненько, — запел Саша, раскладывая карты, — от общественности вдалеке... Все культурненько, все пристойненько...
Я вздрогнул и, оглядываясь, набрал номер.
— Привет, — сдавленным голосом сказал я. — Это Дмитрин говорит. Можно к тебе зайти?
— И закусочка на бугорке! — пронзительно закричало дитя. — А я знаю, кем вы работаете. Вы Дмитрин, да? Вы самый первый на работе, да?
