— Ну, — я положил трубку, радуясь такому обороту разговора, — наверное, не первый, но...
— Первый, первый, первый! Дмитрин — первый аферист в управлении...
Мы опрометью выбежали в переднюю.
— Давить надо таких, как Дмитрин! — донеслось из комнаты. — Заходите вечерком — дрызнем, дерябнем!
Мы неслись по лестнице, а из квартиры еще слышалось:
— По маленькой, по маленькой, чем поят лошадей...
В подъезде мы чуть не сбили с ног Кошелева-старшего. Сашин папа расставил широко руки со свертками и бутылями и пошел на нас врукопашную, но вдруг остановился, спрятал покупки за спину и сладко сказал:
— Друзья! Ко мне? Благодарю, благодарю. А я вот только с семинара, с лекции в университете культуры. Шел и все думал: вот бы Дмитрины на огонек завернули. Но куда же вы?! А? Зайдем. Чайку выпьем. Или партию в шахматы, а? В лото можно...
Я хотел дать ему по зубам, но воздержался. Как-никак общественник, член товарищеского суда. И суров, суров, каналья...
Ухаживая за своей будущей женой, я поклялся построить ей замок... Он оказался воздушным: из стен дуло, все трубы текли, а потолок дал трещину глубиной с ущелье Аламасов.
— Н-да, братцы, — сказал, танцуя в одних носках на нашем новоселье, мой давний друг, тогда еще совсем молодой Вик Ховрин. — Паркетик ваш отциклевать бы не мешало...
Вик тут же дал слово хоть завтра лично заняться циклевкой, но просил подождать, покуда съездит в Кушку за каракулевыми шкурками для Мелконяна. Шкурки обещал достать его старинный знакомый. Увы, знакомый отбыл из Кушки как раз перед приездом Ховрина. Тогда Вик подался на якутские прииски, где Алик Кошкодаенко сулил ему златые горы, а когда вернулся, срочно стал подыскивать для себя хотя бы какую-нибудь работенку...
— Для меня это пара пустяков, — сказал я Вику в Доме драмработников. — Можешь считать, что с завтрашнего дня ты режиссер творческого объединения «Око».
— Шикарно, — сказал Вик и погладил косы моей дочери. — Сколько тебе лет, киска?
— Семь, — буркнуло дитя, исподлобья рассматривая нафталинные блестки на дедморозовской шубе Ховрина. — Борода настоящая?
— Конечно. — Вик похлопал огромными рукавицами и закричал: — Дети, дети, встаньте в круг, встаньте в круг!..
Позже мы с ним пили сок в буфете ресторана «Кракатао». Вик очень сдал, но бодрился и еще бросал взгляды на молоденькую барменшу. Под ее ресницами реяло северное сияние.
— Нимфа, — пробормотал Вик, стряхивая апельсиновые капли со своей старенькой швейцарской ливреи. — Таким хорошо говорить, что можешь помочь сняться в кино... Кстати, как твоя дочь? Я помню, как ты приводил ее на елку, когда я еще подвизался дедом-морозом...
— Сдает экзамены на факультет журналистики, — сказал я. — Алик обещал стопроцентное попадание. Ну, а как все-таки с циклевкой? Помнится, ты заверял, что...
— Плюнь ты на свою циклевку, — поморщился Вик. — Хочешь, Мелконян хоть сегодня поможет тебе пристроиться в ЖСК «Председатель». А ты бы ему оказал помощь по линии гаража...
— Плевое дело! — воскликнул я. — Немедленно позвоним ему.
Мелконян сказал, что с кооперативом вопрос можно считать решенным, а я обещал пока поставить его машину в детсад имени Емельяна Пугачева. Как только эту машину продаст ему по доверенности Алик Кошкодаенко. Кроме того, Мелконян спросил, не хочу ли я дать ему мою пьесу. Он передаст ее в Средний театр, где ее поставят на другой же день...
— Только ты мне обязательно позвони. Хорошо?
Я сказал, что позвоню завтра утром, но вышло так, что он сам мне позвонил.
— Ну что, — сказал Мелконян. — Едем к Алику? Как-никак два года прошло с тогдашнего разговора. Пора, пора садиться за руль...
— Боюсь, что сегодня не смогу, — ответил я. — Завтра у дочки защита диплома в торфяном техникуме.
— Чепуха! — заявил Мелконян. — Так или иначе я берусь ее устроить в лучшее место... Едем к Алику.
Алик лежал, удобно обложенный резиновыми подушками. Из кухни доносился запах кутьи. Родственники потихоньку снимали входную дверь с петель.
— Тсс, — прохрипел Алик. — Доверенность уже составлена. Дайте мне только собраться с силами... Мне бы путевку куда-нибудь!
— Пожалуйста! — сказал я. — Вик хоть сейчас достанет тебе курсовку в пансионат «Кресты». Он теперь какая-то важная птица в Минздраве. Недаром он и меня обещал поместить в институт лечебного отощания.
Я добрался до Вика только к вечеру. Не было мелочи на трамвай, и я шел пешком. Очень кололо в боку, я садился на скамейки и вспоминал, зачем я к нему иду... Забавно, не правда ли? Я все чаще забывал простейшие вещи — застегнуться или свой адрес, но это меня, как видите, забавляло. Ховрин тоже долго не мог вспомнить, зачем он, собственно, меня пригласил.
— Ах, да, — сказал Ховрин. — Как твоя пьеса? Какая? Да ты постарайся вспомнить...
— Бог с ней, с пьесой. — Я запил таблетку. — Мелконян определенно взялся напечатать мой роман в «Письмовнике».
Вик поставил пластинку на проигрыватель, комната наполнилась щемящими сердце аккордами. Это была пьеса «Свист раков», немного формалистическая, но душевная. На прощание я обещал Вику лунный камень, а он мне птичьего молока от язвы.
— Привет Мелконяну, — сказал Вик. — Скажи ему, что я не забыл про обещанные крокодиловы слезы против облысения...
Я встретил Мелконяна на станции «Институт». Между мной и соседом по лавке было место, куда мог сесть с ногами пятилетний ребенок. Было душно и пахло метрополитеном. Мелконян сел между мной и соседом, снял кепку, большую, как летающее блюдце, и прожужжал:
— Лышину жакрываю. Вик пошлезавтра принешет дивное шредство — «Иллюжия». Говорят, тебя можно пождравить ш внуком? Кштати, почему ты такой тучник? В твоем вожраште это вешма чревато...
Очевидно, где-то он прав, думал я, выходя на берег Москвы-реки. Ничего, не сегодня-завтра Вик устроит меня в институт лечебного отощания. Тут я сильно наклонился под порывом ветра и упал в реку.
— Кого я вижу! — раздался голос сверху. — Что ты там делаешь?
Это был Вик. Он прогуливал большую чужую собаку, похожую на человека.
— Спаси же! Протяни мне руку! — булькнул я в первый и последний раз.
— Сейчас вызову спасателей, — обещал Вик. — Продержись еще немного...
Я открыл глаза и увидел, что стою в очереди к массивным воротам. Из-за ворот слышалась красивая, просто-таки райская музыка. Два старика хлопотливо сортировали очередь: одних пускали в ворота, других — нет.
— Какими судьбами? — воскликнул проходивший мимо Алик. — И зачем ты стоишь в очереди? Так ведь можно простоять до страшного суда... Подожди, я замолвлю за тебя словечко Гавриилу!
Тут я понял, что рая мне не видать...
У меня какие-то бандиты свинтили дверную ручку. Самым подлым образом. Я оделся и пошел в пятое отделение милиции.
Прихожу и чувствую, что вроде бы не туда попал. С одной стороны, все на месте: сапоги, протоколы. С другой стороны, откуда-то слышится неземная музыка, и на лицах милиционеров разлито как бы благоговение.
Рассказываю дежурному об инциденте, называю адрес: Собачий тупик, дом 6, квартира 3. Дежурный сочувствует:
— Непорядок. Пройдите к Серафиму Петровичу 2-му, в уголовный розыск.
Серафим Петрович встретил меня радушно:
— Присаживайтесь. Только наперед договоримся: о себе я ничего рассказывать не буду. Я человек редкой скромности. О моей скромности даже написано в очерке — в журнале «Праведник».
Что за чушь, думаю. У человека ручку свинтили, а милиция про какие-то очерки. Но, может быть, сейчас так принято? На всякий случай говорю:
— У меня ручку отвинтили.
Херувимов 2-й подумал минуты три и сказал:
— Это Лешки Пальцева работа. Секундочку.
И точно: через секунду принес дверную ручку.
— Ну и ну, — говорю. — Ловко. Как это вам так удается? И почему у вас фамилия с цифрой?
— А-а, — смеется, — дело в том, что после появления в свет очерка «Всюду жизнь» у нас в отделении оказалось сразу пять Херувимовых. Чтобы не путать, руководство разметило нас по номерам: Херувимов 1-й, Херувимов 2-й и так далее...
Следователь достал из стола фотокарточку.
— Кто это, по-вашему?
— По-моему, обезьяна. Горилла.
— Нет, это и есть Лешка Пальцев. Три кражи со взломом и пять разбойных нападений... Но какая душа, какие тонкие, интеллигентные пальцы! Какой гениальный скрипач пропадает в Лешке!..
Серафим Петрович вынул батистовый платочек и прижал его к глазам. За спиной следователя послышался шорох. Я обомлел: на лопатках милиционера сквозь мундирное сукно прорезывались миниатюрные крылышки. Я протер глаза, и крылья исчезли.
— Знаете что? — проникновенно сказал Херувимов. — Вы посидите, а я на минуточку отлучусь.
— Далеко? — спросил я, чувствуя за этим кошмарную деталь из его профессиональной жизни.
— Нет, — пояснил следователь. — Мы тут с сыщиком Литургийским выращиваем герань на общественных началах. Сегодня моя очередь поливать. Мы бы и рады не выращивать, да в одном очерке уже написано, что выращиваем.
