Наталия Ильина - Клетки для Герасима. Записки молодой учительницы

Они не верили, что Муму погибнет. Они очень за нее боялись, но надеялись: Герасим что-нибудь придумает... Когда я поднимала голову от книги, я видела эту боязнь и эту надежду в устремленных на меня глазах...

Но Герасим, привязав кирпичи к шее Муму, бросил ее в воду. Я читала:

– "Герасим ничего не слыхал, ни быстрого визга падающей Муму, ни тяжелого всплеска воды; для него самый шумный день был безмолвен и беззвучен, как ни одна самая тихая ночь не беззвучна для нас, и когда он снова раскрыл глаза, по-прежнему спешили по реке, как бы гоняясь друг за дружкой, маленькие волны, по-прежнему поплескивали они о бока лодки и только далеко назади к берегу разбегались какие-то широкие круги".

– Зачем он так сделал? – отчаянным голосом крикнул Вова Котков.

– Потому что обещал! – сказала Лена Гурко. – Уж он такой. Раз обещал, значит, исполнит!

Мои ученики зашумели: Герасим не должен был держать слово! Ведь кому он дал слово? Этим негодяям, этим подлизам...

– И зачем кирпичи? Пусть бы он ее бросил, а она бы выплыла. И тогда он сказал бы...

– Он не может сказать, он немой!

– А я бы...

Это произнесла Ира Сушкина, но добавить ничего не смогла, потому что заплакала.

Позже в учительской пожилая преподавательница Клавдия Сергеевна спросила, почему на моем уроке было так шумно. Я сказала почему и добавила, что, мне кажется, на уроках литературы мысли и споры – самое главное. "Самое главное – дисциплина!" – сухо ответила Клавдия Сергеевна.

Сегодня на мой урок явилась Клавдия Сергеевна. В этот момент отвечал Вова Котков. Он пытался рассказать о том, как прачку Татьяну выдавали замуж за пьяницу сапожника Капитона:

– Она говорила: "Слушаюсь, слушаюсь". Только она не хотела на нем жениться...

– Так нельзя говорить! – перебила Лена Гурко.

– Отстань! Я же не сказал, что она хотела жениться на Герасиме. Это он хотел за нее выйти!

– Так нельзя говорить! – упорствовала Лена Гурко. – Мужчины не выходят, а женятся, а женщины – наоборот.

Лицо у Клавдии Сергеевны было суровое. Я сделала внушение Лене Гурко: хоть она и права, но перебивать но нужно. Затем я усадила Коткова и вызвала Иру Сушкину.

– Что ты можешь нам сказать о гибели Муму?

Спотыкаясь, но в общем довольно толково Ира поведала нам о том, как Герасим взял лодку и поехал с Муму по реке...

– И пусть бы он уехал! Далеко-далеко! И стал бы работать дворником у кого-нибудь другого! И тогда бы...

Тут перебила я:

– Рассказывай о том, что было! Ну? Итак, он взял кирпичи...

– Кирпичи, – повторила Сушкина, – кирпичи...

И тут она громко всхлипнула, и пришлось ее усадить.

...Весь вечер просидела над книжкой, которую дала мне вчера Клавдия Сергеевна. Книжка называется так: "Рассказы И. С. Тургенева в школе. Пособие для учителя". Автор – П. Г. Воробьев. Издательство "Просвещение", Москва, 1968.

Читала пособие, но мысли мои все возвращались к вчерашнему разговору с Клавдией Сергеевной... Тут в предисловии написано, что рассказы Тургенева "подвергаются при изучении педагогическому и собственно методическому препарированию...". А я не хотела препарировать! Я хотела, чтобы дети просто полюбили Герасима и Муму, чтобы дети почувствовали всю несправедливость... Мне не дали договорить: "Прекрасно. Допустим, они полюбили и, допустим, почувствовали. Но сотрудникам районо, которые скоро придут проверять работу школы, нет дела до того, кто что чувствует. Сотрудники районо будут слушать ответы учащихся, а не вникать в их ощущения!" – "И я думала, что дети должны своими словами..." Меня снова перебили: "Когда они еще найдут свои слова, а проверка будет в следующем квартале! Советую вам прекратить самодеятельность и работать, опираясь на указания пособия. Результаты будут отличными, можете мне поверить!"

Ей надо верить. У нее огромный опыт, а я преподаю лишь первый год... И вот я изо всех сил старалась вникнуть в указания пособия.

Читала до тех пор, пока в комнату не ворвалась моя младшая сестра Люся с криком: "Где моя книга?" – и выхватила у меня из-под носа то, что я читала. Я сказала: "Ты с ума сошла!" – но Люся показала обложку, на которой было написано: "Приготовление кондитерских изделий", и торжествующе умчалась. Видимо, пока я говорила по телефону, Люся с ее вечной безалаберностью сунула на мой стол свою книжонку, прикрыв ею пособие для учителя. Но я-то, я-то хороша! Как я сразу не заметила, что читаю совсем не то!..

Позже, когда Люся легла спать, я взяла ее книжку и стала сравнивать со своей, пытаясь найти какое-то объяснение случившемуся. Объяснения не нашла: в пособии для учителя говорилось об одном, а в "Приготовлении изделий" – совершенно о другом! В моей книге сказано, что "задача при изучении рассказа... должна заключаться в осознании и усвоении идейного смысла его главных героев", а в Люсиной – что "задача при тепловой обработке заключается в повышении усвояемости пищевых продуктов"... В одной книге сказано, что "в целях постижения творческой истории "Муму" следует знакомить учащихся с биографией писателя", а в другой – "в целях сохранения первоначального вида карамели последнюю следует глянцевать". В моей книге сказано, что "работа будет заключаться в выборке и внесении в схему", а в Люсиной – что "работа будет заключаться во введении в состав муки воды и дрожжей"... Тут: "в процессе фронтальной беседы с классом", а там – "в процессе выпечки теста"... Тут: "...по ходу раскрытия сюжета учитель получает возможность", а там – по ходу взбивания сливок кондитер тоже получает какую-то возможность... Короче говоря, авторы толкуют о вещах, ничего общего между собой не имеющих, и моя рассеянность непростительна. Легла спать расстроенная.

На третий вечер упорного чтения и борьбы с собой во мне произошел перелом: я вникла в пособие и усвоила его рекомендации. Объявила сегодня детям, что мы начнем по-новому проходить рассказ "Муму". В пособии рекомендовано начинать с "ознакомления детей с портретом Тургенева". Не следовало показывать учащимся портрет писателя в старости, а следовало показать им молодого Тургенева... "Такой портрет идет по прямому назначению и тем самым позволяет избежать опасности ложно ориентировать учащихся в отношении Тургенева как автора "Записок охотника", – написано в пособии.

Продемонстрировав идущий по прямому назначению портрет и избежав тем самым ложной ориентации учащихся, я начала говорить вступительное слово... Но только я успела сказать, что внимание писателя неизменно привлекали представители из народа, как меня перебила Лена Гурко:

– Так разве можно сказать: "представители из народа"?

Несносная Лена права. Одно из двух: или "выходцы из народа", или "представители народа". Но при чем тут я! В пособии для учителя ясно сказано: "представители из народа". Язык развивается, и, видимо, сегодня так уже можно сказать... Я сухо произнесла:

– Очень прошу меня не перебивать!

После чего я беспрепятственно продолжала свое вступительное слово, тщательно придерживаясь текста пособия... Вскоре, однако, я заметила, что учащиеся ведут себя скверно. Девочки хихикали, шептались и, уловив слова: "А еще мне подарили шарфик", – я поняла, что речь идет о вещах, не имеющих отношения к уроку. Я хотела поставить девочкам в пример мальчиков, которые сидели тихо и что-то записывали, но, подойдя ближе, увидела, что мальчики ничего не записывали, а играли в крестики-нолики. Двух учащихся я поставила носом к стене, трем сделала замечания и пригрозила, что в следующий раз отберу у провинившихся портфели и вызову родителей. Порядок был восстановлен.

...В пособии указано, что "по ходу раскрытия сюжета учитель получает возможность подключить" к своей речи рисунки художников-иллюстраторов реалистического направления... "Конечно, каждую художественную репродукцию следует выразительно и впечатляюще проговаривать в тесной связи с содержанием изучаемого школьниками произведения. Только при таком условии элемент наглядности станет компонентом живого слова".

Указания выполнила. Иллюстрации подключила, каждую впечатляюще проговорила и надеюсь, что в результате моих усилий элемент стал компонентом. Воспитательные меры, принятые мной на предыдущем уроке, свое действие оказали: учащиеся сидели смирно и дисциплинированно разглядывали иллюстрации, передавая их друг другу. Вопросов ни у кого не возникало. В конце урока послышался посторонний звук. Оказалось, что Вова Котков заснул и ударился лбом о парту. Видимо, мальчик переутомлен.

..."В процессе фронтальной беседы с классом", как сказано в пособии, провела сегодня опрос учащихся. Согласно рекомендациям пособия рассказ был мною разбит "на четыре конструктивные части, каждая из которых имеет свое особое событийное содержание". Опрошенные отвечали гладко. Но во время ответа Лены Гурко, которая сделала развернутое сообщение о содержании второй части, случилось странное... На какие-то секунды я, видимо, утратила представление о том, где нахожусь! Вернул меня к действительности неприятный воющий звук, и я в ужасе поняла, что я сама громко зевнула! Хуже было другое: очнувшись, я увидела, что отвечала совсем не Лена Гурко, а Ира Сушкина. Как я могла забыть о том, что усадила Лену и вызвала Иру? Или с самого начала отвечала Ира, а не Лена, и я их почему-то спутала! Я постаралась не выдать своей растерянности, строго сказала: "Хорошо, Сушкина, садись", – двух хихикающих учеников поставила носом к стене, и порядок был восстановлен. Отныне прекращаю вечерние занятия и буду раньше ложиться спать.