Даже Баратынский, известный, я извиняюсь, рыбак и тот задремал. А Тургенев все места меняет, по берегу мечется, рыбу ищет.
И вдруг, гляжу, у меня поплавок повело вбок. А потом бух – и он ушел под воду. Удилище выгнулось дугой. Я тащу, а оно еле идет. Чувствую, тяжелая, зараза. Скорее всего, думаю, сома-убийцу тянем. Много историй про них доводилось слышать. Шалят они в этих краях, озоруют не по-детски. То баб крепостных под воду утащат, то телегу с лошадью, не говоря уж про мелочь всякую вроде чаек и гусей. Даже одно время подумывал поэму написать «Онегин с Ленским против сомов-убийц», но не сложилось, другим увлекся.
И вот, значит, темная спина над водой показалась. Вмиг проснувшийся Баратынский бросился в воду. Чтобы в воде бороться с рыбой и, в конечном счете, победить. А я головой верчу, чтобы, значит, Тургенева разглядеть. Где он там шатается и почему помогать еще не бросился.
И вдруг вижу – идет в мою сторону Тургенев. А глаза у него стеклянные-престеклянные. И ружжо поднимает.
И как вжарит из двух стволов. Дробь над моей головой пролетела, ветром обдав. А потом на голову посыпались мелкие птицы. Мелкие и мертвые. А вокруг кругом мечутся в большом количестве еще мелкие птицы. Мелкие и живые.
Ну тут Тургенев давай палить почем зря во все стороны, только ружжо перезаряжать успевает. Ох и пришлось поскакать нам с Баратынским, уворачиваясь от дроби. Танцы под обстрелом.
Потом Тургенев признавался, мол, увижу вальдшнепа – забываю обо всем. И никого, говорит, в этот момент не замечаю, кроме вальдшнепов. Главное, говорит, всех их перестрелять. Всю налетевшую стаю. Охотничий, мол, инстинкт. Самый сильный из писательских инстинктов.
Короче говоря, бросились мы с Баратынским наутек. Камышами, камышами и домой, в Петербух, у каминов греться и дробь выковыривать. Во какие дела творятся, а ты говоришь «Полина Виардо, Полина Виардо»!
А знаешь, по какому рецепту мы уху-то сварить хотели? Не знаешь? Ну откуда тебе! Тогда слушай:
Уха из налимов
Очистив и выпотрошив налимов, вымыть и нарезать звеньями, потом нашинковать по одному корню: петрушки и одну луковицу; налить в кастрюлю сколько нужно воды, положить коренья, а когда хорошо уварятся, опустить рыбу, посолить и варить до спелости. Молоки и печенки, изрезав небольшими кусочками, положить также в уху. Подавая на стол, посыпать мелко изрубленной петрушкой и укропом. Уха из всякой другой рыбы варится таким же образом. Кроме кореньев, можно приправлять уху лавровым листом, горошчатым перцем, лимоном, нарезанным кружками; кладут также маслины.
21. Пушкин – первый космонавт
Однажды Пушкина вызвали к царю. Царь встретил его у дверей Зимнего.
– Заходи в кибинет, Пушкин-брат! Садись-закуривай! Дело до тебя, братишка, важное. Архисурьезное, говорю, дело. Наш Кулибин – ну ты его знаешь! – изобрел тут давеча пушечное ядро для полета на Луну. Значит, надо кому-то лететь. Глядеть, нет ли там кого. Осваивать просторы. Флаг наш в грунт повтыкать. Мы тут с дворцовыми ребятами покумекали, прикинули, что к чему, и решили – лучше тебя никого нет. Ну сам посуди, кто потом это так опишет, чтобы слезы хлынули фонтаном. Кто так восславит, чтобы гордость за державу поднялась. Скажем, стрельни Салтыковым-Щедриным каким-нибудь, а он потом обсмеет все как сукин сын. Мол, вот на Луне люди живут так живут, не то что у нас в Петербурхе. Или, к примеру, Державиным запусти… Так обхохочешься, пожалуй, глядя, как он летает. Так что собирайся, братишка. Некому больше.
– Может, для начала собачку какую пошлем? – робко предложил Пушкин.
– Ну вот никак от тебя не ожидал! – покачал головой царь. – Ты прям как ребенок. Ну и что потом эта твоя собачка путевого расскажет? А напишет она потом что? И главное – чем? Так что иди и собирайся! Не-не-не, никаких возражений, Пушкин-друг! И это… – царь пальцем погрозил, якобы шутливо: – Смотри там у меня!..
В назначенный день Пушкин прибыл к месту старта. Пушка стояла на Поклонной горе. Рядом суетился Кулибин с подмастерьями – все деловитые, все в кожаных фартуках. Что-то последнее там спешно подкручивали и кувалдами выравнивали.
Пушкин забрался в ядро. Сидел в нем, выглядывая из открытого люка, как из танка. А нему подходили люди, прощались. Женщины лили слезы и бросали на ядро цветы. Мужчины разбивали о ядро бутылки шампанского и ободряли Пушкина словами и жестами. Все фантасты, конечно, были здесь, как они могли такое пропустить! Фантаст Заспа даже написали мелом на ядре «Пушкиным – пли!»
Последними к Пушкину подошли прощаться Авдеева с Баратынским. Протянули ему в люк с питанием рюкзак.
– Собрала тебе в дорогу, соколик… орелик, – сказала Авдеева. – Немножко перекусить на лунной земле. И чтоб по пути не заскучал.
Ну вот и пришла пора. Захлопнули люк, закатили ядро в пушку. Кулибин с подмастерьями прицелился в Луну…
Пушка бахнула так, что затряслась Поклонная гора. Из жерла вырвалось ядро с Пушкиным. Полетело. Красиво полетело… Но до Луны заряда не хватило. Ядро долетело только до Невы и рухнуло в воду. И сразу утюгом пошло ко дну. Вместе с Пушкиным.
Ну засуетились все, конечно, забегали. В тот же день поиски на реке начали. На Неву вывалили все, какие были, корабли, лодки, байдарки и плоты. Баграми дно щупали, тралами орудовали, сети забрасывали. Но ничего не находили. Кроме мусора всякого, конечно, и старых утопленников.
– Течением, небось, Пушкина отнесло, – говорили Знающие Мужики. – Течение тут бойкое. Шустрое, зараза. Может, и в Финский залив ядро покатить. А там катать взад-вперед куды захочет.
– Кто Пушкина найдет, тому от меня награда выйдет! – объявил царь. – Щедрая, как всегда.
Царская яхта тоже по Неве туда-сюда беспокойно курсировала. Не оставалась, так сказать, в стороне.
Ядро нащупали на третий день. Оно, оказывается, под Троицкий мост закатилось, там и лежало. Выкатили его на берег, с волнением болты на люке открутили. Откинули крышку…
Из люка выскочил Пушкин. Живой, как вы, наверное, догадались. А также сытый и пьяный. И колбаса в руке.
– Эх, залетные! – закричал Пушкин. – Живой я, братцы, живой! Спасибо Авдеевой, Екатерине Алексеевне. Тока ей. Сдох бы я, как таракан, в этой бочке – без ее кровяных колбас и домашнего сидра. Ей-ей, сдох бы! А так – выжил! И поэму теперь напишу о своих приключениях. Ей богу напишу! Клянусь кровяной колбасой!
Домашние кровяные колбасы
1,5 литра крупной гречневой крупы смешать с 1,5 стаканами протертой сквозь сито свиной крови и с 1,5 стаканами растопленного сала так, чтобы каша не была слишком жидка. Положить пол-ложки майорана, немного соли, толченого простого и английского перцу, размешать хорошенько, наполнить кишки, перевязать, опустить в воду и варить 45 минут так, чтобы каша уварилась. Вынув из воды, поставить в холодное место, а незадолго перед отпуском разрезать каждую кишку на несколько частей и поджарить в свином жире. Подавать перед бульоном.
Грустно было в ресторане Дома Писателей.
– Скука и тоска, господа, поселились в нашем городе, – жаловались друг писатели другу за стаканами кислого вина. – Даже непонятно, что делать. То ли цензуру ввести, то ли псевдонимы поменять.
– А все потому, – наставительно произнес Феофан Прокопович, старейшина писательского цеха, – что Пушкина на нас нет. Напоминаю, что уж год как пропал брат наш Пушкин. Ушел из дома и исчез. И с тех пор ни тебе шампанского ведрами, ни актрис таборами, ни игр в фанты, ни рубки в буриме, ни прочих лихих зажигов по дворянской части. Все наше веселье теперь, господа: выпить, посплетничать и по домам.
Писатели закивали в знак согласия. И печальны были те кивки.
Входная дверь ресторана с шумом распахнулась. На пороге стоял Пушкин. В шубе нараспашку, с сигарой в зубах, с многоствольными пистолетами в каждой руке. Конечно, трудно было разглядеть в нем Пушкина. Видать, побросала жизнь: шрамов понаставила, зубов повыбивала, росту поубавила. Только по пышным бакенбардам и можно было опознать.
– Ха-ха! Ну что, не ждали, морды писательские! А ну скидывайся мне, – сплюнул Пушкин на пол желтой слюной, – на гонорар. Выворачивай карманы, черти бородатые!
И Пушкин шарахнул сразу из двух пистолей, посшибав выстрелами цилиндры с лобастых писательских голов. После чего дал пинка Демьяну Бедному. Последний сразу сообразил, что от него требуется – сдернул с головы котелок и пошел в обход по ресторану. И полетели в котелок смятые купюры, золотые часы и цепочки, бесценные рукописи, – все, чем писатели богаты.
Между тем аккурат над головой Пушкина зашевелилось прибитое к потолку чучело медведя. От него отделилась фигура, спикировала на Пушкина, сбила того с ног, а после ударом кулака отправила в глубокий нокаут.
Незнакомец выпрямился, подобрав с пола бесхозные пистолеты…
– Спасены! – Принялись обниматься писатели. – Вот он – настоящий Пушкин. Вот он где, оказывается, был.
