— То, которое я ищу, наверняка появится на первой.
Нацистская Германия. В зоологическом саду кормят хищников. Люди восхищенно смотрят на служителя, который стоит внутри клетки с тигром и кидает ему куски мяса. Вдруг раздается вопль: тигр валит служителя наземь. Один человек вбегает в клетку, палкой бьет тигра по морде и вытаскивает служителя наружу. Толпа в восторге, храбреца несут на плечах, как героя, сбегаются репортеры, спрашивают имя и адрес спасителя. Но тот отворачивается и не хочет отвечать. Наконец он признается:
— Я еврей.
В утренней газете огромными буквами заголовок: "Еврейский прохвост издевается над безоружным тигром".
Вариант.
Галицийский еврей палкой защищается от разъяренного волкодава. Заголовок в газете: "Злобный галицийский еврей избивает немецкую овчарку".
В 1937 году в Вене идет разговор об опасности аншлюса (насильственного присоединения к Германии). Грюн заявляет:
— Никогда Гитлер не войдет в Австрию, потому что это приведет к войне. Погляди на глобус: тут, в центре, — маленькая Германия, а вот это все принадлежит Англии, Франции, там огромная Россия, об Америке я уж и не говорю…
— Я все это знаю, Грюн. Но знает ли об этом Гитлер?
Главный вокзал в Инсбруке, 1939 год. Эсэсовцы гонят несколько евреев к поезду. У вокзала стоят два человека в тирольских кожаных штанах и куртках. Один из них обращается ко второму с тирольским акцентом:
— Ну, чистые идиоты, эти евреи! Надели бы кожаные штаны и куртки, как мы с вами, и никто на свете не догадался бы, что они евреи.
Второй отвечает ему на идише:
— Нашли кому говорить!
В Вене после аншлюса. В уличной толпе штурмовик в форме наступает кому-то на ногу, тот отвечает ударом кулака. Другой пешеход, еврей, тоже отвешивает штурмовику пощечину. Общая суматоха, прибегает полицейский и спрашивает у первого пешехода:
— Какое право вы имеете бить по лицу штурмовика?
— Прошу прощения, ноге было так больно, что я ударил его машинально.
— Ну ладно. А вы, еврей, что вы себе позволяете? Вас вообще никто не задевал.
— Ну, я просто увидел, что лупят нациста, вот и подумал, что это опять разрешено.
В Вене при нацистах. Ночью в безлюдном переулке пьяный гой в высоких чинах, наваливается на робко жмущегося к стенке Нафтали и бормочет:
— Вы — вы — вы еврей!
— А вы кто такой? — спрашивает испуганный Нафтали. — Вы пьяны в доску!
— Что правда, то правда. Но к утру это пройдет.
В курортном городке Блау встречает на террасе кафе своего друга Грюна.
— Я живу в "Красном быке", — сообщает Грюн.
— Умоляю тебя, — ахает Блау, — ведь его хозяин — известный нацист!
Грюн спешит к себе в отель и отказывается от номера.
— Вы чем-то недовольны, господин Грюн? — спрашивает хозяин.
— Да нет, я был всем доволен, но мне сказали, что вы нацист.
— Что? — удивляется хозяин. — В разгар летнего сезона я вдруг возьму и стану нацистом?
Когда в Германии нацисты уже пришли к власти, а Польша еще была свободна, в польском поезде едут два господина. Один из них пристально всматривается в лицо второго и вдруг произносит:
— Извините, вы, случайно, не штурмбаннфюрер СС Клаус Гюнтер Циггевиц?
Второй господин медленно поднимает глаза и спрашивает гнусавым голосом:
— Не кто ли я?
В гитлеровское время один еврей из Сенты (город в северной части Югославии, где жили фанатично набожные ортодоксальные евреи) едет в Берлин. В лапсердаке и меховой шапке, он сходит с поезда на Ангальтском вокзале. Над ним посмеиваются. А он удивляется:
— В чем дело? Вы что, никогда югославов не видели?
Евреи, живущие в Китае, выглядят, как китайцы.
Кон бежал в Китай из Германии. Он приезжает в город к югу от Пекина, где живут местные евреи, и в субботу идет в синагогу. Рош а-кахал (глава общины) удивленно спрашивает:
— Вы еврей?
— Да.
— Странно! Совсем не похожи.
В оккупированной немцами стране. Морозным утром с шести часов стоит длинная очередь перед булочной. В восемь часов выходит пекарь и говорит:
— Хлеб будет позже, но не для евреев.
Евреи идут домой. Остальные продолжают ждать.
В десять пекарь вновь выходит на улицу и говорит:
— Хлеб будет позже и только для членов партии.
Часть людей уходит.
В двенадцать часов пекарь появляется вновь, чтобы объявить:
— Хлеб будет только для ветеранов партии.
На этот раз остаются лишь несколько человек.
В четыре часа пекарь выходит, делает партийно-политический доклад и объясняет, что хлеба нет и не будет. По дороге домой один старый член партии говорит другому:
— Проклятые евреи всегда умеют устроиться! Уже с утра сидят дома в тепле.
Прага, 1940 год. Приказы на отправку в концлагерь Терезин доставляли по ночам посыльные из еврейской общины. В двери одного еврейского дома стучат поздно вечером.
— Кто там? — в ужасе спрашивает глава семьи.
В дверь опять сильно стучат:
— Гестапо! Открывайте!
— У меня просто камень с души свалился, — говорит отец. — Я уже подумал было, что это кто-то из нашей общины…
В Терезине нацисты устроили гетто, условия содержания в котором были относительно гуманными. Именно этот лагерь показывали обычно иностранным делегациям.
У еврея, только что доставленного в Терезин, лагерник со стажем спрашивает:
— Как вы думаете, где вы находитесь?
— В концлагере с режимом, усиленным еврейским самоуправлением.
В Терезине, где царил страшный голод, по рукам ходила записка со следующим текстом: "Берегитесь брачного афериста! По лагерю бродит пожилой человек и пытается склонить женщин к заключению брака, называя себя поваром в бараке В I. Предупреждаем: он не повар, а всего-навсего бывший надворный советник из Вены, и работает он теперь в канцелярии".
Эта история действительно произошла в начале Второй мировой войны в одном из лондонских призывных пунктов. Еврей-беженец из Германии решил пойти добровольцем в армию.
— Как ваше имя? — спрашивает его английский полковник.
— Вильгельм Адольф Дойч.
— Вы, наверно, немного преувеличиваете?
Пинкусу удалось бежать из гитлеровской Германии, и теперь он прогуливается по улицам Нью-Йорка. Здесь нет скамеек с надписью "Только для арийцев", нет учреждений, на дверях которых написано "Вход только для евреев". С радостно бьющимся сердцем он заходит в лавку, чтобы купить фруктов.
— For juice (для сока)? — спрашивает продавщица.
Пинкус в ужасе восклицает:
— Как, здесь тоже? (Он путает английские слова juice — "сок" и jews — "евреи", так как они произносятся одинаково.)
Кон приезжает в Нью-Йорк в гости к своему старинному другу Леви, тоже бежавшему из Германии.
— Леви, ты в своем уме, зачем ты повесил портрет Гитлера?
— Чтобы утихла тоска по родине!
С великим трудом Койфману удалось эмигрировать в Англию. Самолет садится в аэропорту, Койфман подходит к двери и видит, что дождь льет как из ведра. Он воздевает руки к небу и говорит со вздохом:
— И ради такого климата мне пришлось отвалить такую кучу денег за разрешение!
Двое еврейских эмигрантов из Вены рассуждают о том, что будет через десять лет.
— Я буду опять жить в Вене. И пойду со своей Ревеккой гулять по Пратеру. А навстречу нам попадется старик в лохмотьях. Я гордо пройду мимо и скажу: "Смотри, Ревекка, вон он идет, этот Гитлер!"
— Я так и знал, что ты трус! Я тоже буду жить в Вене. Буду сидеть в кафе и читать газету. А прочитав, откладывать в сторону и брать в руки другую газету. Тут ко мне подойдет плохо одетый господин и робко попросит: "Сударь, эту газету можно взять?" А я едва взгляну на него и процежу сквозь зубы: "Вам — нельзя, господин Гитлер!"
Двое еврейских эмигрантов встречаются в верховьях Амазонки и обмениваются опытом работы.
— Я ловлю змей, собираю их яд и везу его к устью реки. Потом возвращаюсь сюда. Жить можно.
— А я добываю сок каучуковых деревьев. Как наберу достаточно, отвожу к устью и возвращаюсь сюда. Жить можно.
— А что поделывает Меерсон?
— Он пустился в авантюру.
— То есть?
— Вернулся в Германию.
Двое эмигрируют. В том городе, куда они приехали, община обещает им поддержку. Первый — врач, его устраивают санитаром в больницу. Второй говорит, что он кантор. Предлагать кантору грубую работу неудобно, и община назначает ему небольшую пенсию. Но потом все же просит спеть в синагоге.
