Ю.: И ему тоже заплатил бы пятьдесят долларов?
Р.: С тобой я бы сделал интервью, просто чтобы оно у меня было. А с Карауловым мне бы хотелось поговорить по телевизору, и я бы, конечно, заплатил. Правда, для Караулова у меня бы столько денег не нашлось, даже на первое скромное предложение.
Ю.: Ты помнишь какие-нибудь слова Горького?
Р.: Я всегда возмущаюсь его словами: "Жалость унижает человека". Что можно придумать более мерзопакостное. Жалость прекрасна. "Человек - это звучит гордо!" - не знаю, что это значит.
Ю.: А что Льва Толстого беспокоило? Вот эти 16 томов - о чем они?
Р.: Для того, чтобы понять Толстого, 16 томов прочитать мало. Надо прочитать 98 томов его полного собрания.
Ю.: Какова идея Толстого, идея его творчества?
Р.: Я думаю, есть одна идея - Софья Андреевна.
Ю.: Хорошо. А идея Достоевского - что это такое? Как ты себе представляешь, зачем он писал, о чем он писал?
Р.: Я думаю, что идея та же, что и у Михаила Сергеевича Горбачева: женщина, какая-то женщина. У Горбачева - Раиса Максимовна. Мне понравилось, как кто-то по телевизору сказал по поводу Беловежской пущи: Кравчук пообещал какой-то своей бабе, что он будет президентом Украины. И вот они собрались, и он стал президентом. Я думаю, всем движет женщина.
Ю.: Когда ты читаешь, это не состояние общения? Или беседа, разговор тебе гораздо...
Р.: Конечно, разговор - это всегда гораздо. Но иногда книга - это потрясающе.
Ю.: Сколько минут в неделю ты с книгой?
Р.: Много. Что значит минут? Часов. Я думаю, в среднем часа два в день.
Ю.: Перед сном?
Р.: К сожалению, в последнее время, когда я начинаю читать, я часто засыпаю. Поэтому перед сном я смотрю телевизор, а читаю я в туалете, в транспорте, за едой очень люблю читать и т. д. Или когда такая книга, что я не могу оторваться, - тогда читаю в любое время.
Ю.: Ты бы мог рассказать идею своей жизни?
Р.: Ужасная. Всегда - женщина. Я ради женщин так много потерял в своей жизни, так много не успел...
Ю.: Ты думаешь, это будет важно даже когда тебе будет 70, 75 лет, если ты доживешь? Ты и тогда будешь думать о женщинах?
Р.: Да.
Ю.: А что о них думать, зачем? О чем? Что в них? Что они - до сих пор тайна какая-то загадка?
Р.: Да нет, уже и не загадка. Я не знаю. Это болезнь, патология.
Ю.: Ты обратил внимание - сегодня снег выпал. Первый снег. Снег для тебя что-нибудь значит? У Чехова какой-то рассказ есть, где идет снег, и Чехов говорит, что душа становится молодой. А у тебя как?
Р.: Да просто холодно. Я еще раз говорю: я человек не загородный, а городской. Для меня природа...
Ю.: Что ты самому себе говоришь, когда открываешь книгу, которую еще не читал? Лев Толстой говорил: "Что ты мне новенького скажешь, автор?"
Р.: Во-первых, я никогда не открою книгу, о которой я не имею ни малейшего представления. Нужно хотя бы, чтобы мне ктото сказал, что ее надо прочитать. Я всегда с огромным удовольствием читаю мемуары и биографии. То есть о людях, которые мне интересны. Детективы иногда читаю.
Ю.: Чего ты ждешь от книги, которую начинаешь читать?
Р.: Знакомства с хорошими людьми, с интересными людьми. Людьми, только людьми.
Ю.: Мысли тебя меньше интересуют?
Р.: Ты понимаешь, мысли сами по себе до меня не доходят. Мне нужна мысль, которая высказана человеком. Героем, персонажем.
Ю.: Какую мысль ты считаешь самой необыкновенной из когда-нибудь кем-нибудь высказанных?
Р.: Ну, много. Огромное множество мыслей меня восхищали и поражали. Я никогда не забуду, как я прочитал Ключевского и восхитился мыслью, что счастлив мужчина, который относится к жене как к любовнице, и несчастен мужчина, который позволяет любовнице к себе относиться как к мужу. Или многие мысли Бернарда Шоу, Черчилля... Но это все же не мысли, это афоризмы. Мысль - это нечто иное.
Ю.: А у тебя есть любимые мысли?
Р.: "Алкоголь в малых дозах безвреден в любых количествах" - Жванецкого.
Ю.: Тебе хочется осознавать свою причастность к культуре? К мировой культуре, вообще к культуре?
Р.: Наверное, это из самого существенного в моей неудовлетворенности, в том, что я не состоялся. Конечно, мне бы страшно хотелось хоть как-то быть причастным к культуре.
Ю.: Женщины и культура. А есть что-то третье, что привязывает тебя к жизни? Женщины, культура - и что еще?
Р.: Ну, наверное, - все-таки я рос во время войны - политика. Мне не хочется умереть, так и не узнав, что будет с этой бандой. Неужели она так и уйдет безнаказанно?
Ю.: Хорошо. А вот еще в связи с культурой: на какое существо ты больше похож? На Гулливера, которого лилипуты связали, и он не может пошевелиться? То есть так ли ты связан с культурой, как Гулливер был связан этими нитками? Тебе неловко со своим невежеством, со своим положением книготорговца? Или ты больше похож в своих отношениях с культурой на пингвина - птицу, которая не умеет летать?
Р.: Я не думаю, что пингвин чувствует себя ущербным из-за того, что не умеет летать. Я чувствую себя очень несчастным из-за того, что не умею играть на фортепьяно, из-за того, что не могу составить фразу из нескольких слов, которая была бы кому-то интересна. Я чувствую себя очень ущербным из-за этого.
Ю.: Ты гордишься знакомством со мной, моей дружбой?
Р.: Нет, не горжусь. Я получаю от этого удовольствие.
Ю.: А есть человек, дружбой с которым ты гордишься?
Р.: Не дружбой, а хорошими отношениями. Это Марлен Кораллов. Я горжусь тем, что я с ним знаком. Я горжусь дружбой с Мариком Барбакадзе. Знакомством с Эфраимом Севелой. Знакомством, достаточно теплым, с Зориком Балаяном... Ну, есть много людей, знакомством с которыми я горжусь. А есть люди, знакомство с которыми мне доставляет колоссальное удовольствие. Наслаждение. Обогащает меня.
Ю.: А среди тех, от общения с кем ты испытываешь удовольствие, - я на первом месте? Или нет? И с кем еще ты испытываешь такое же сильное удовольствие, как от общения со мной?
Р.: Таких очень много.
Ю.: Назови хоть одного.
Р.: Ты пойми, я такой человек, что я от общения со всеми испытываю колоссальное удовольствие.
Ю.: Но общение с женщиной ты предпочтешь любому собеседнику? С самой неумной, самой недостойной...
Р.: Нет. Но мне бы хотелось, когда я общаюсь с кем-нибудь из интересных людей, чтобы рядом со мной была моя жена. Во мне есть еще одна особенность, может быть, это даже патология. Если бы мне предложили бесплатно отвезти меня в Лувр или показать семь чудес света, то я бы один не поехал. Мне это было бы неинтересно, мне обязательно нужно, чтобы кто-то был рядом со мной.
Ю.: Нет у тебя ощущения, что все повторяется? Что все тебе уже знакомо, и даже общение?
Р.: Нет. Для меня все внове.
Ю.: Это замечательно. Что бы ты хотел, чтобы я у тебя спросил?
Р.: Больше всего мне хотелось бы, чтобы ты меня спросил обо всем, о чем ты хочешь меня спросить. И я клянусь, что я тебе говорил, говорю и буду говорить только правду и ничего, кроме правды.
Ю.: Как часто бывает у тебя ощущение легкости жизни, что все хорошо, что старость далеко, что книжку твою любят? Ведь это качественно новый отрезок твоей жизни - с тех пор, как ты издал книгу. А может быть, так бывало и до книги? Все хорошо, торгуешь хорошо, друзей много...
Р.: Ты хочешь спросить, страдал ли я от неудовлетворенности жизнью?
Ю.: Что преобладает - вот это ощущение подъема или ощущение неудобства жизни?
Р.: Трудно сказать. Каждый день, каждый час все по-разному. Все это очень сложно...
Ю.: С годами тебе все понятнее жизнь делается?
Р.: Нет.
Ю.: Запутываешься?
Р.: Конечно, все больше и больше запутываешься.
Ю.: Но впечатления растерянного человека ты не производишь. Или это маска? Маска человека, знающего, как жить, как выглядеть...
Р.: Это не маска. Это примитивное отношение к жизни, наверное...
