— Иди купи и принеси мне такого кушанья, чтобы я поел, насытился и то, что останется, мог бы взять в дорогу.
Мальчик подумал секунду, побежал в лавку и принес ему пакетик соли.
— Вот, — сказал он, — то, что ты желал. Поешь сейчас, и я уверен, что и на дорогу тебе останется!
Бааль Шем Тов восторженно хлопнул в ладоши:
— Ты прав, из этого мальчика может получиться настоящий цадик!
* * *
Великий хасидский ребе Бааль Шем Тов славился своеобразным остроумием, его ученики обожали его, несмотря на то, что он любил устраивать им суровые испытания и мучить загадками.
К Бааль Шем Тову пришел человек и спросил: «Что мне следует делать, чтобы стать мудрым?» Бааль Шем Тов посмотрел в окно и увидел, что на улице дождь льет как из ведра. Он сказал соискателю:
— Выйди и постой там.
Через десять минут на парне сухой нитки не было, он вернулся и поинтересовался, нет ли другого пути для достижения мудрости. Бааль Шем Тов спросил его:
— Когда ты там стоял, приходили ли тебе в голову какие‑нибудь мудрые мысли?
— Какие там мудрые мысли?! Я просто думал, что выгляжу, как дурак!
— Это очень мудрая мысль! — обрадовался Бааль Шем Тов. — Ты стоишь на правильном пути: тот, кто признал себя дураком, является по меньшей мере здравомыслящим человеком.
* * *
Признание собственной глупости высоко котировалось в хасидской среде — судя по всему, это был своеобразный тест на профпригодность.
Однажды к раввину Нафтали пришел юноша. Рав поинтересовался, чего ему надо? Тот ответил:
— Я пришел учиться мудрости.
Рав Нафтали вытолкал соискателя за дверь и сказал:
— Иди в ешиву и изучай Писание.
— Но почему ты его прогнал? — спросила жена. — Этот юноша тянется к свету. На что рав Нафтали ответил:
— Те, кто интересуется изучением Писания, по большей части глупы, а уж трусы все до единого. Таким образом они хотят воздвигнуть вокруг себя стены мудрости и спрятаться от мира.
На следующий день пришел другой юноша. Он не изменился в лице, когда рав грубо спросил, чего ему здесь надо, и коротко ответил:
— Я пришел, чтобы научиться служить человечеству.
— Тебе нужно поступить на юридический факультет, — посоветовал рав Нафтали, пинком выпроваживая гостя.
Жена мудреца была поражена и рассержена:
— Почему ты не захотел помочь этому юноше?! Из него получился бы великий преобразователь общества.
— Тот, кто не знает себя и не имеет конкретных целей и желаний, не может никому служить. От таких людей множатся несчастья в мире.
На третий день постучал еще один парень. Не дожидаясь, пока мудрец осведомится о цели его визита, он сказал:
— Я очень глуп. Нельзя ли мне помочь избавиться от этого?
Рав Нафтали широко распахнул дверь и провозгласил:
— Конечно, входи. Мои ученики ходят в этот дом, как в свой собственный!
* * *
У одного из великих хасидских учителей на столе лежала толстая книга без названия. Он не разрешал никому смотреть в нее и никогда не открывал ее в присутствии учеников. Те были уверены, что в книге содержится древняя мудрость и страшные тайны каббалы. Когда он умер, первое, что сделали ученики, — они наперегонки ринулись к его столу. Когда открыли книгу, то были разочарованы — это был альбом с совершенно чистыми страницами. Лишь на одной была адресованная им запись: «Когда вы сможете познать различие между оболочкой и содержимым — поумнеете».
* * *
Излюбленным времяпрепровождением молодых хасидов были всевозможные богословские споры. Большой честью считалось, если судьей и арбитром будет выступать какой‑нибудь известный ребе. Однажды к такому спору хотели привлечь гостившего в общине Бааль Шем Това и двух его учеников. Бааль Шем Тов отказался, а когда местные хасиды стали настаивать, рассказал такую историю:
— Некогда жил один соловей. Бог наградил его чудесным голосом и все вокруг восхищались его пением.
Как‑то раз повстречался соловей с вороном, и ворон говорит:
— Почему все рассказывают, что ты самый искусный певец? Ведь я имею голос намного лучше твоего!
— Но ты же и петь‑то не умеешь! — удивился соловей.
Ворон обиделся и сказал:
— Давай пойдем к свинье и спросим у нее, чье пение приятнее для слуха — твое или мое?!
— К чему это? — смеется соловей. — Все знают, что я пою лучше всех!
— Ну раз ты так в себе уверен, давай уговоримся: победитель выклюет глаз проигравшему.
Пришли они к свинье и попросили ее рассудить их спор. Свинья согласилась и внимательно слушала сначала пение соловья, а затем карканье ворона.
— Так чье же пение лучше? — нетерпеливо спросил соловей.
Свинья жеманно прищурилась:
— Ворон поет громче тебя.
— Так чье же пение лучше?! — не веря своим ушам, переспросил соловей.
— Ворона.
Выклевал ворон глаз у соловья, тот взлетел на ветку и заплакал. Ворону стало стыдно:
— Что, так больно? — спрашивает он. — А, понимаю, глаза жалко!
— Я не от боли плачу и не из‑за потерянного глаза, — грустно отвечает соловей. — А оттого, что я согласился доверить наш спор свинье.
* * *
Однажды в присутствии Бааль Шем Това некий заезжий проповедник принялся толковать о том, что праведный еврей во всем должен уподобиться Всевышнему.
— Тогда я не праведник! — сказал Бааль Шем Тов. — Ведь мне не удается полюбить величайшего праведника — еврея, как Всевышний любит последнего злодея.
* * *
Бааль Шем Тов поощрял своих последователей задавать вопросы. Он говорил так:
— Я не боюсь никаких вопросов, хотя в мире есть две ложные идеи. Первая — будто праведник не может ошибиться; вторая — будто, совершая ошибку, он теряет свое величие.
* * *
У Бааль Шем Това спросили:
— Почему Моше, чтобы напоить своих людей, ударил по скале, вместо того, чтобы заговорить с ней, как велел ему Всевышний?
— Очень просто! Моше, конечно, знал, что скала послушается его, раз так сказал Всевышний, но он уже так устал от непослушания евреев…
* * *
Спросили у ребе Ицхака Меира:
— Почему в праздник сначала едят мацу, символ свободы, и лишь затем марор — символ рабства?
— Из‑за того, что евреи долго пребывали в рабстве, что думали, что все не так уж плохо. И лишь когда Моше вернул им надежду, они вспомнили вкус свободы и поняли, что живут в горечи. А уж как горек марор после мацы с медом…
* * *
Хасидский ребе наставлял своих учеников:
— Учиться можно, глядя на любую вещь. Все, что существует под солнцем, независимо — творение ли это Всевышнего или дело рук человеческих, содержит в себе мудрость и знания.
— Чему же учит нас железная дорога? — недоверчиво спросил молодой хасид.
— Что, опоздав на миг, можно упустить все.
— А телеграф?
— Что каждое слово учитывается и имеет стоимость.
— А телефон?
— Что то, что мы говорим здесь, можно слышать там! — ребе многозначительно поднял палец.
* * *
Как‑то раз ребе Нахум застал в бейс мидраш двух своих учеников за игрой в китайские шашки. Шла ночь Ханукки, но они вместо того, чтоб штудировать Тору, сидели, склонившись над доской.
Смутившись, хасидим быстро смахнули шашки в коробку, но ребе улыбнулся и, вновь достав шашки, стал расставлять их для новой партии.
— Знаете ли вы правила этой игры? — спросил он.
Ученики промолчали.
— Ладно, — продолжал ребе, — я вам объясню. Во — первых, иногда приходится жертвовать одной шашкой, чтобы выиграть две. Во — вторых, невозможно за один ход передвинуться на две клетки. В — треть — их, ходят всегда вперед и никогда назад. И в — четвертых, достигнув края доски, можешь двигаться, как хочешь!
И затем, внимательно взглянув на каждого из хасидим, ребе заключил:
— А ведь наша игра идет по тем же правилам.
* * *
Ребе Менделе из Коцка имел своеобразное чувство юмора. Поначалу он вместе с учениками жил в городе Томашов, но у него не сложились отношения с лидерами местной общины. В конце концов он решил, что не стоит жить в том месте, где община настроена холодно и полностью игнорирует его и его учеников. Несколько месяцев они странствовали в поисках подходящего места, но ребе Менделе не устраивал ни один из городов. Наконец они пришли в Коцк, но агрессивно настроенная местная община встретила их угрозами, а ученики хедера даже швырялись камнями при полном попустительстве взрослых.
— Доброе знамение! — сказал ребе. — Здесь мы и остановимся. Здесь, по крайней мере, тутошний народ небезучастен.
