— А у тебя никогда ничего не ясно. Поэтому мы много спектаклей пропустили.
— Галя, не о творчестве идет речь...
— Творчество — это главное, а вот тебе плевать на творчество, и, обидевшись, ушла. Все, что я хотел сказать, это то, что из Москвы приехали артисты и привезли ей письмо от сестры.
Гале хорошо рассказывать анекдоты.
— Два еврея вышли из леса...
— Из какого леса? Хвойного — кедр, пихта, ель; соснового или смешанного?
— Этот анекдот не имеет никакого отношения к составу леса.
— Но лучше уточнять, чтобы было легче осмыслить.
— Хорошо. Два еврея вышли из смешанного леса...
— А почему евреи?
— На этом строится анекдот?
— Так что, если бы не было евреев, не было бы анекдотов?
— Были бы, но этот конкретный анекдот связан с евреями.
— Глупо. Получается, что евреи специально созданы для анекдотов.
"Люди у нас плохие, а народ хороший"
В. Войнович
Люди, одолеваемые заботами, проблемами, живущие в вечной спешке, делаются злыми и ищут повод, чтобы вылить все накопившееся недовольство. После иммиграции я трижды приезжал в Россию — на гастроли в 1994г., и дважды в 96 и 98 годах снимался у Тиграна Кеосаяна, сына знаменитого режиссера Эдмонда Кеосаяна, постановщика "Неуловимых". Каждый раз я поражался обилию хмурых озабоченных лиц, от которых отвык в Америке. Помню, днем идет стайка подростков, впереди мальчишка лет 13-ти. Казалось бы в его возрасте — уроки кончились, сейчас во двор, в футбол погонять — жизнь прекрасна, а у него на лице такое выражение, как будто брокер ему только что сообщил о биржевом крахе, и он решает, стоит ли ему продавать сталелитейные акции и покупать нефтяные. Как сказала известная американская певица, побывав в Москве:
— Если на улице кто-то улыбается — он или сумасшедший или пьяный.
Последний раз, когда я летел самолетом Аэрофлота из Москвы в Нью-Йорк, рядом со мной сидел человек — комок нервов. Внутри у него была шаровая молния, и он был готов ее применить. Меня он, к счастью, узнал, на короткое время расплылся в улыбке, но очень скоро вновь начал посматривать по сторонам сузившимися глазами Рэмбо, вышедшего на тропу войны.
У Аэрофлота прекрасное обслуживание, новые самолеты, очаровательные предупредительные девушки-стюардессы, но в его состоянии он не сомневался, что весь мир находится в заговоре против него, а Аэрофлот и стюардессы — это авангард врага.
— Можно попросить стакан воды? — то ли с иронией, то ли с вызовом спрашивает он стюардессу.
— Конечно, я сейчас принесу.
— Я имею в виду — минеральную, — с угрозой добавляет он.
— Пожалуйста.
— И долго этот поход будет длиться? Получив через 30 секунд воду:
— Да, вас только за смертью посылать. А посмотрите на свое выражение лица, — говорит он милой, вежливо улыбающейся, девушке, — с таким лицом вам только на кладбище работать.
И ко мне:
— Нет, летать надо только французской компанией, в крайнем случае финской — это сервис, там таких ведьм не держат. А этот жлобский Аэрофлот...
Я от безвыходности вежливо кивал, стараясь как можно дальше отклониться на случай, если бы он вдруг решил откусить мне ухо.
Чтобы как-то отвлечься, я решил достать из лежащей на полке сумки книгу и почитать. Сумка была набита доверху, весила килограмм 20, и надо же было так случиться, что я ее не удержал, и она свалилась прямо ему на голову. Я мысленно приготовился к смерти, в голове промелькнула вся моя жизнь, и последние мысли были о наследстве — кому оставить свою пижаму, канотье и халат, но он вдруг неожиданно заорал:
— Будь проклят этот вонючий Аэрофлот! Все, я с ними завязал! Только французская или финская компании!
И, обращаясь ко мне, совершенно другим тоном:
— Не беспокойтесь, разрешите мне поставить ее обратно, не стоит утруждаться.
В первый раз я понял со всей остротой, как хорошо быть популярным. Что было бы со мной, если бы он не любил меня, как Бубу?!
Угон машины
На многие, особенно дорогие, машины ставится сигнализация. Обычно это различные виды сирен, но бывает и текстовая, причем сам текст и его продолжительность зависят только от фантазии хозяина и длины пленки или запаса памяти компьютера.
В Манхэттене на 30-й улице стоит машина, и черный собирается ее угнать. Динамик орет на всю улицу: "Угоняют машину! Угоняют машину! Граждане, не будьте равнодушны! Позовите полицию! Время не терпит! Отгоните угонщика!"
Черный хохочет, собирается большая, тоже хохочущая толпа.
"Угоняют машину! Ее уже почти угнали! Граждане, представьте себе, что это ваша машина!" — надрывается динамик.
Хохот мешает черному открыть дверь, из толпы его подбадривают, дают советы. Наконец он открывает дверь и садится.
"Если я еще не выключился, значит он уже внутри — верещит динамик. — Позовите полицию! Сейчас он заведет машину, и я ее больше никогда не увижу!" Черный, плача от хохота, подсоединяет напрямую провода и под смех и одобрительные возгласы толпы уезжает — с по-прежнему включенным динамиком.
Домработница Надя
Перед ее приходом я прячу все нужные вещи, но это бесполезно: она их все равно находит и перепрятывает, притом так, что ни одна собака-ищейка не найдет. Зубная щетка, например, прячется в грязное белье. Белье тоже прячется. Мы с Емельяном тоже от нее прячемся. Не спрятался — она прекращает уборку и начинает рассказывать дпинную историю на польском языке. Излюбленное время для рассказов — когда мы обедаем. В это время, кажется ей, нам легче запомнить историю болезни и держать в уме все анализы.
Емельян пишет музыку. Она заходит, становится рядом и смотрит на него задумчивым взглядом одесской торговки:
— Пане Сичкин, такая музыка — я не могу работать!
— Папа, убери ее, чтобы я мог работать! — кричит Емельян.
Я хочу пойти мне на кухню, она меня останавливает:
— Не ходите на кухню, она чистая.
— Я хочу поставить чайник.
— Не надо, плита тоже чистая.
— Так что, для того, чтобы выпить чаю, кухня и плита должны быть грязными? Так давайте я войду и все сделаю!
Приходит она к нам редко. Нам с ней мытарно, и она на работу не рвется. Надя собралась на месяц в Польшу.
— Пане Сичкин, я уезжаю, чтобы вам не дали другую домработницу, я вам на это время нашла золотого человека. Она умеет все: убирает, стирает, гладит, шьет, моет окна, может побелить стены. Вот ее имя и телефон.
— Так я ее могу позвать?
— Нет, конечно! Это если придут з офису с проверкой, вы им скажете, какая она талантливая, и как она прекрасно работает.
Во время уборки Надя без слов фальшиво поёт польские песни, вызывая этим у Емельяна огромную радость.
Я бы, конечно, мог поменять домработницу, но есть опасность, что новая будет петь те же песни, но уже со словами.
Павел Леонидов
С Павлом Леонидовым мы жили в Москве в одном доме и дружили долгие годы. Паша работал администратором Москонцерта и писал стихи к песням, одна из которых — "Тополиный пух" — стала шлягером. В Америке Леонидов концертной деятельностью практически не занимался, но написал и выпустил несколько книг и печатался в газетах. Он был умный, с чувством юмора, но неуемный и, подчас, нетерпимый человек. С громким голосом, хорошо подвешенным языком, Паша на всех плевал и никого не боялся, а его — все. Он досконально изучил систему советской власти, державшейся на фальши и страхе и активно это знание использовал.
В Союзе каждый директор филармонии хочет заполучить известного гастролера, чтобы заработать на нем деньги. Однако известных гастролеров мало, а артистов много; всем им нужны концерты, но вот их-то директор филармонии не хочет и всячески пытается от них отвертеться.
