Я оставил машину на лужайке перед домом и зашагал к жилищу Роберта. В доме никого не было — по крайней мере из тех, кто ездит на машине. Я зачем-то постучал в дверь, а затем вошел.
Кишки и кровь уже убрали — не удивительно, ведь полиция не хотела допускать, чтобы внутренности полдня приманивали к себе мух. И все же я узнал эту комнату — по фотографиям, которые показывал коп. Здесь взорвался Роберт. Стоял жуткий запах органики — смеси протухшего молока, плесени и дерьма.
На голых стенах — ни фотографий, ни дешевых пейзажей, ни плакатов с изображением кинозвезд. Может, все сняли полицейские? Телевизора нет. Диван, кресло, обивка которого прожжена окурками. Это жилой дом или сквот?
Я заглянул в кухоньку, расположенную в одном из концов трейлера, затем развернулся, прошел по короткому коридору, ведущему в другую часть дома, толкнул дверь, за которой должна была быть спальня…
…и застыл. Внезапно передо мной появилось поле, припорошенное снегом, а на горизонте — горные вершины, врезающиеся в потрясающее фиолетовое небо. Казалось, кто-то отпилил конец трейлера. Только если бы это произошло на самом деле, я бы увидел соседский ржавый трейлер и брошенный «олдсмобиль» в зарослях сорняков.
Я отступил в коридор — сбитый с толку, напуганный тем, что меня может втянуть туда. Только минуту спустя я понял, что увидел фреску, протянувшуюся по стенам от пола до потолка.
Художник раскрасил стены, оконный переплет и, черт побери, даже сами стекла. Он раскрасил занавески, ковер, простыни и смятое одеяло на неубранной кровати — так что, если смотреть с порога, возникал не фотографический эффект, а нечто большее. Покрытая инеем трава, нарисованная на стене, продолжалась на тумбочке и на стоявшем на ней стакане, наполовину заполненном водой. Стакан был с трещинкой, но художник включил в картину и ее, превратив в отблеск солнечного света на обледеневшем листке.
Эффект был слишком мощный. В последний раз я чувствовал такую тяжесть в желудке в детстве, когда впервые увидел небоскреб. Сам Пикассо за всю жизнь не смог бы написать подобную картину. Наступи на ковер — и разрушишь фон, разгладь одеяло, и эффект пропадет.
Ух. Это просто… ух.
Не знаю, сколько я стоял там, потрясенный детальностью изображения, впитывая в себя детали.
Вот олень, а вот крошенные следы копыт на снегу. Вот маленькая уютная хижина, вот семья во дворе…
Стоило мне пристальнее вглядеться в картину, как удивление сменилось холодным ужасом.
То, что стоит перед горной хижиной — не деревце, а наскоро сколоченный крест, и на нем висит человек. Вместо ног у него культи. Рядом с крестом стоит женщина… на руках она держит младенца, на голове у него — кривой рог. И к несчастью для бедняги на кресте, малыш все еще голоден. На замерзшем пруду изо льда торчат не камыши, а чьи-то руки. А олень? У него огромный член, за которым тянется бороздка в снегу…
Я закрыл дверь, решив, что больше никогда не буду ее открывать, двинулся по коридору в направлении гостиной, прошел мимо ванной, затем резко остановился и заглянул туда. Ничего необычного.
Унитаз стоит криво.
— Ну и что? — громко сказал я.
Проклятое любопытство. Зайдя в ванную, я увидел, что он действительно стоит не у стены, где ему полагалось быть, а в футе от нее. Оттащив унитаз в центр ванной, я обнаружил, что квадратная плита, к которой он прикручен, аккуратно закрывает квадратный люк. Вход в подвал?
Тупица, ты в трейлере! Скорее всего это тайник для наркоты. Вопрос в другом: какал жилец в унитаз после того, как отсоединил его от канализации?..
Под люком, в слое гравия и земли, виднелся широкий лаз — человек проползти сможет.
Старый колодец? Минуточку… там виден свет. Неужели парень взял лопату и за выходные выкопал себе подвал?
В тоннель уходила раздвижная лестница — из тех, которые держат в спальне на случай пожара.
Ага, лезь туда, тупица. Здесь же ничего не случилось — например, в нескольких шагах отсюда не взорвался человек. Спускайся — станешь обедом для печально известного Роющего взрыво-медведя со Среднего Запада.
Нет, Джон меня сюда отправил с какой-то целью — скорее всего с абсолютно безумной целью, но отступать не хотелось. Я подумал о Джоне, о том, что придется прожить остаток жизни без него — и секунду спустя уже сидел на линолеумном полу, свесив ноги в люк. Я попытался заглянуть внутрь, однако увидел лишь, что там — как я и предполагал — горит свет. Я ухватился за край отверстия и сошел в тоннель, нащупывая ногами ступеньки лестницы, скользкие от налипшей на них грязи.
Вокруг воняло чем-то заплесневелым. Сделав несколько шагов, я столкнулся с новым смрадом — резким запахом гнили и экскрементов.
Лаз глубиной примерно в два моих роста оканчивался темной камерой, где можно было встать не сгибаясь. Вонь усилилась; я спрыгнул, приземлившись в липкой луже роберто-марлиевого дерьма.
Стряхнув дерьмо с ботинок, я выпрямился и задел головой о потолок, который оказался на удивление гладким. Комната представляла собой почти идеальный круг с диаметром, равным ширине трейлера. Ее освещал туристический фонарь, стоявший на полу слева. Внезапно до меня донесся странный гул.
Я быстро огляделся.
На полу что-то лежало.
Я поднял фонарь и осветил комнату, в полной уверенности, что увижу не менее трех трупов. Но там виднелась только груда хлама, сломанный телевизор и — нечто, напоминающее кучу компоста, из которой торчат ветки. Рядом с кучей вдоль стены стояла пара пустых банок из-под маринованных огурцов с выцветшими этикетками. У противоположной стены лежал объект, похожий на высокий рюкзак.
Я медленно подошел к нему и с ужасом увидел, что это огромный жирный червяк, длиной футов пять. Его тело — разбитое на сегменты, словно у дождевого червя, — заканчивалось воронкой, полной крошечных зубов. В любой другой момент я бы завопил, словно банши, и бросился наутек, но тварь была настолько отвратительной, что я принял ее за еще одно творение ямайца — скульптуру, инсталляцию или как там их называют.
На всякий случай я сделал пару шагов вперед и осторожно пнул червяка носком ботинка. Ничего. Может, это модная подушка? Я еще немного понаблюдал за ней, затем стал отступать в направлении кучи мусора, одновременно оглядывая стены и удивляясь, как эта нора до сих пор не обрушилась. Невероятно гладкий земляной пол покрывало вещество, похожее на стекло или лед. Не могу сказать, какое оно на ощупь — прикоснуться к нему мне и в голову не пришло.
Еще раз с опаской взглянув на подушку-червя, я сделал шаг назад и снова наступил на что-то липкое. Сперва мне показалось, что это сосиски, но, приглядевшись, я понял, что это четыре отрубленных пальца с кусочками мяса и торчащими наружу костями. Пальцы выглядели странно, как будто их кто-то частично расплавил.
У меня сдавило горло, а сердце попыталось пробить грудину и вырваться наружу.
Я сделал два шага назад, прикрыл рот рукой и попытался успокоиться.
Вали, вали, вали отсюда на хрен…
Я несколько раз глубоко вдохнул, оторвал взгляд от ужасного зрелища и пошел к противоположной стене.
Добравшись до огромной кучи мусора, я с удивлением обнаружил, что выпотрошенный телевизор работает. На экране виднелось нечто похожее на внутренности: такие изображения передают крошечные камеры, которые врачи запускают внутрь пациента.
Затем в телевизоре появилась гостиная и смутно знакомый светловолосый юноша лет двадцати. Он непринужденно сидел на стуле и разговаривал с кем-то, находящимся за камерой. Этот кто-то называл парня Тодд.
Картинка снова мигнула, и юношу сменило неясное, дрожащее изображение автомобиля, едущего по жилому кварталу.
Гул стих. Я выпрямился и посмотрел по сторонам. Не лежал ли мерзкий червяк ближе к стене? Не, все нормально.
Я повернулся к телевизору, но шнура, идущего к розетке, не заметил и решил, что где-то в комнате спрятан автомобильный аккумулятор. Внимательно осмотрев то, что поначалу принял за ветки, я обнаружил, что на самом деле это… э-э… какие-то липкие штуки. Заднюю панель телевизора сняли, из корпуса торчала похожая на красную морскую водоросль полоска, воткнутая в большую дохлую рыбу. Из брюха рыбы высовывался розовый влажный ком размером с баскетбольный мяч, словно ее внутренности раздулись, увеличившись раз в пятьдесят. Рядом стоял аквариум, наполненный густым желтоватым веществом — возможно, слизью. На дне аквариума лежала сморщенная сероватая масса — человеческий мозг, или, может, мясной рулет.
Внезапно я с ужасом осознал, что передо мной какое-то устройство, и решил, что на этом сюрпризы закончились, но тут я взглянул на экран телевизора и понял, что ошибся.
На экране мерцало изображение трейлера — этого самого трейлера.
Маленькое, словно он находился далеко от камеры.
