Старухи отвели меня в притвор, где по обычаю осмотрели меня, действительно ли я девственна, но все было как в тумане, и я этого даже не осознавала.
Где-то искали священника, но я плохо все это понимала, видя только Вооргота. Кто-то достал мне цветы... Я не помнила, как закалывали их.
Герольд еще раз настойчиво спросил, хорошо ли я сознаю, что я делаю, и желаю ли я за него замуж.
- Я согласна... А ты? – спросила я, и вдруг отшатнулась, побледнев от боли. Я вспомнила, как он отвернулся от меня и отказался жениться. – Ты не хочешь жениться на мне? – с болью спросила я, смахнув слезы. – Я спасу тебя и разведусь, но насильно навязываться не буду...
- В чем ты сомневаешься? – недоуменно спросил Вооргот.
- Но ты же отказался от меня и отказался жениться на мне, когда узнал, что я Берсерк... – через силу сказала я. – Отвернулся и побежал прочь...
Вооргот напряг лоб, и было видно, что он ничего подобного не помнит...
- Я ничего подобного и вообразить сделать не мог, а не то, что сделать... – растеряно сказал он, морща лоб. – Я, наверное, о чем-то думал себе.
- Но ты же отвернулся и побежал... – с трудом выдавила я сквозь ужас боли и страдания и омертвения души.
- Ну, так дверь же закрывалась, а мне надо было бежать и убить дипломатов, потому что кто-то выдал, кто это Берсерк, и они спешили послать убийц... А дверь с этой стороны не открыть... – наконец, недоуменно объяснил он, не соображая, что он сделал, и не помня, что он вообще сделал плохое для любимой девушки. Совершенно не понимая. – Ты же понимала, что мне надо было быстрей бежать и защищать тебя... – совершенно искренне ответил он, так и не поняв, что было плохое. – И я кинулся спасать, пока не поздно, иначе они послали бы киллеров и убили бы тебя... Я просто не терял, наверное, времени...
Я не понимала и не верила, застыв.
Наконец и Мари и я сообразили, и Вооргот тоже сообразил, что сделал что-то не то, невинно смотря на меня своими честными обожающими овчарочьими глазами.
- Как ты могла подумать на меня такое! – разъярился и вспыхнул Вооргот, когда ему объяснили. – Да я убил бы тогда за тебя... Я и не думал ничего плохого! – в сердцах воскликнул Вооргот. – Я же тебя спасал! – гордо ответил он, возмущенный женской глупостью.
- О боже, какой идиот! Я всегда думала про мужчин очень плохо, – простонала Мари у меня за спиной, – но никогда не думала, что они настолько хуже!
Я же просто разревелась у него на груди, застучав по нему кулачками, а мама исподтишка пыталась убить дурака. В отчаянье она чуть не убила его по настоящему.
Пока я плакала, уткнувшись ему в рубашку, готовили священника. Увидев его, я вспомнила, что я же ничего не знаю про галочки, в чем покаянно и призналась Воорготу. Выяснилось, что он тоже ничего не знал, о чем я тут же встревожено заявила вслух моим. Не хватало еще мне, чтобы мы вдвоем всю ночь занимались разгадыванием кроссвордов и ребусов, гадая и ломая тщетно голову над загадкой, что же это значит и чем же еще могут заниматься влюбленные наедине. Не люблю вещей без инструкций – потом гадай в отчаянье, как от этих часов появляются дети и что значит какая кнопка!
Призвав к ответу почему-то вдруг какую-то попунцовевшую и ставшую пришибленной от этого вопроса Мари, Вооргот как-то быстро пришел к пониманию проблемы исходя из ее междометий и сдавленных жестов, и попыток удрать. Как ни странно, он быстро уразумел суть вопроса, очевидно оттого, что уже знал, что я такое, и даже пообещал, что все понял, и не только расскажет, но даже покажет, и очень много раз.
- Но ты точно разобрался? – подозрительно спросила я. Подозревая его в том, что мальчишки всегда учатся спустя рукава, оставляя все на авось и надеясь на то, что потом как-то разберутся. – А то многих потом дети не получаются, а признаться боятся, что не все правильно поняли... Не нужно глупой мальчишеской скромности, я же знаю, чему и как они учатся...
- Все, все... – как-то сдавленно выдавил Вооргот. Но мне почему-то показалось, что он боится этих галочек, как непуганых идиотов, со злобой смотря на них, потому что как-то настойчиво выяснял, что еще мне рассказали про капусту и где находят детей и когда прилетают аисты. Мне кажется, он боялся тех идей, который могли у меня возникнуть на почве галочек, и что я могла под этим навоображать... И особенно вздрогнул, когда я опять храбро соврала, что во всем уже разобралась, осталось лишь чуть-чуть понять, и что Мари мне даже все показала, отчего Мари почему-то стала просто бурая... А когда я вспомнила, что в одиночку это не могут, и даже для пущего эффекта правды “вспомнила”, что она показала мне это с капитаном, чтоб Вооргот успокоился, то Мари стала просто черная. И даже пыталась меня убить под расширившимся взглядом Вооргота, пока мама, вдруг подозрительно удивленная, вдруг начала с прищуренным волчьим взглядом внезапно подозрительно и жестко выяснять у нее, какие это галочки Мари это вдруг показывала мне с капитаном, и сколько?
Я же вдруг вспомнила, что Джордж читал взаперти стихи четыре сутки, и очень встревожилась... Я уже поняла, что у меня особый склад... Справедливо рассудив, что после четырех суток со стихами я бы тоже убила бы всякого, кто бы сунулся ко мне со стихами, и это было бы тоже справедливо... Не все же мучиться одному... Но Вооргот, по слухам, был куда галантнее Джорджа... И я с дрожью попыталась ему на это намекнуть, что за розы я конечно буду его любить, но непрерывно считать звездочки и розы, и читать друг другу стихи больше определенного предела это слишком.
Вооргот как-то подозрительно напрягся, услышав про стихи, но, быстро выяснив мои страхи и про Джорджа, и угрожающе поглядев на Мари и маму (что они еще такого наговорили!?), быстро разобрался и успокоил меня... Я начала говорить, что лучше вместо стихов организовать бы философский диспут. И даже лихорадочно стала придумывать тему, тщетно пытаясь придумывать, о чем же мы станем беседовать, чтобы выглядеть влюбленными, как в книгах, целых четыре сутки, и поклялась себе, что я и это выдержу, раз это надо, чтоб удержать любимого мужчину женщине... Чтоб детки под кустом появились...
Вооргот как-то подозрительно напружился при мысли о философии, но потом улыбнулся, и, поцеловав меня в щеки, успокоено пообещал мне, чтоб я не волновалась, он все сделает сам, он все может:
- Будет тебе и диспут, и философия, и фейерверк в глазах! – торжественно пообещал мне он, с любовью разглядывая меня и щелкнув по носу.
Все вмешательство мамы в воспитания невесты и ее последние наставления свелось к тому, что она сказала мне, что муж будет снимать с меня одежду, когда спать, ну ты сама понимаешь, и делать так каждый день... Ну ты сама понимаешь... Там внизу... И смущенно отошла, еще раз повторив “ну ты сама понимаешь”... Я, конечно, поняла, не вчера же я родилась, (сколько путешествую!) не спать же в вонючем и потном доспехе или кожаной кольчуге вместе... Впрочем, некое злорадное удовольствие доставила мне мысль, что он каждый день будет снимать мои сапоги с индейской шнуровкой там внизу, и особенно мои носки, что отказывался делать даже в детстве даже китаец, но на этом все удовольствие от брака пока было не слишком большим, чтобы жениться... То, что мужчины снимают с женщин сапоги это хорошо, – удовлетворенно подумала я, – не удивительно, что я не часто видела это, ведь они, наверное, этого стыдятся и делают это наедине. Я вспомнила, что они делают это наедине, и окончательно поняла, почему...
Осталось выяснить лишь галочки, но мама так и не рассказала про них мне, покраснев ужасно... Мне кажется, это произошло оттого, что Вооргот взглядом пообещал убить ее, если она еще расскажет мне о птичках и тому подобных аистах, и я печально поняла, что это, наверно, что-то ужасно неприличное, раз он так сердится на нее... Он был такой чистый и незапятнанный, прямо непорочный!
Я успокоилась, и чтобы скрасить минуты, стала сама вспоминать, что мне известно по книгам про любовь... Памятью я отличалась отличной, профессиональная выдрессировка разведчика, помнящего все и всегда, и потому штук сто старинных рыцарских романов сидело во мне, и я быстро вычленила в них все фразы про цветочки, звездочки во всех вариантах, любованием листиков и т.д., что они делали наедине во всех вариантах, собрав все вместе, готовя Воорготу счастливую жизнь... Я честно поклялась себе не ударить лицом в грязь и обеспечить ему счастливую супружескую жизнь по полной программе, чтобы все было как у людей, хоть восемь суток не повторяясь... Если надо, я вытерплю и буду читать ему не только стихи про цветочки и его губки...
Надо сказать, что Вооргот, уже зная меня как свои пять пальцев и подозревая, какие мысли носятся в моей голове, почему-то с ужасом смотрел на мои приготовления. Особенно когда я успокоила его, заявив, что обладаю профессиональной памятью разведчика и ничего никогда не забываю, что подтвердила мама, с радостью ухватившись за нейтральную тему. И тут же подтвердила, что я знаю тысячи томов стихов наизусть... Я поспешила заверить его, чтоб он не волновался, все будет по высшему разряду, я никогда не повторюсь, хотя за четыре сутки только любовной лирики не ручусь, разве только на арабском и итальянском... Мама со смехом сказала, что у меня и на три сутки лирики не хватит... Вооргот побледнел до синевы, услышав это, и я поспешно поспешила успокоить жениха, быстро соврав, что могу читать и пять, лишь бы он слушал, соврав в мелочи, лишь бы душа у него пела, и он не волновался, решив про себя, что буду переводить ему на ходу, рифмуя, с хинди, арабского и других...
