Он мчится к ней на всем скаку, "Шерше ля фам!" вздыхая постно, приходит к Б, но слишком поздно: она преставилась. Ку-ку.
И мы, друзья, в конце стиха, жизнь облекая в теорему, решим искомую проблему: А больше Б, но меньше Х.
Жизнь коротка, и, так сказать, не нам крушить ее устои. Пора бречь здоровье, что и нам надо было доказать. ------------------------------------------------
Генрих Сапгир
Жирап
-------------------------- среди полей бегут амбары в купе покупки сидят арабы и квохчут куры кривые лапки большие жены цветастых негров глаза коров
вся столица на столе а во мгле на холме серебристым силуэтом миной или минаретом серый короб Сакрекер
ты знаешь лепо в море марта любить на улицах Монмартра вверху и мысли облаковы и маляры средневековы внизу - пожарное депо тебя он сразу пожирает собой Жирап вот вокзал сан-Лазар ЛАФАЙЕТ два парохода плавает в толпе народа красивым росчерком пера выходишь ты на "Опера" кипит Жирап и Монпарнас вдали - как шкап... вокруг Жирапа как на подушке раскинув ляжки лежит Европа и с ужасом глядит на нас
не скифы мы не азиаты но нагловаты пошловаты не гунны мы и не сарматы но лбы чугунны жопы сраты хотя ни в чем не виноваты к тебе Жирап мы проложили из России воздушный трап куда и бегаем босые Жирап! ты радуешься нам а - рубашкам и штанам взалкала каменная баба зашевелились валуны: Волга Вологда Валгалла...
Жирап ты - каменный жираф рябое небо над тобою рыба неописуемых размеров как паиньки садятся боинги на поле в виде вееров... пускай грядет турист Егоров своих чудовищных омыров скорей на пришлых выпускай! ------------------------------------------------
Виктор Шендерович
Многие лета
-------------------------- Когда по радио передали изложение речи нового Генерального секретаря перед партийным и хозяйственным активом города Древоедова, Холодцов понял, что началась новая жизнь, и вышел из дому. Была зима. Снег оживленно хрустел под ногами в ожидании перемен. Октябрята, самим ходом истории избавленные от вступления в пионеры, дрались ранцами. Воробьи, щебеча, кучковались у булочной, как публика у "Московских новоcтей". Все жило, сверкало и перемещалось. И только в сугробе у троллейбусной остановки лежал человек. Он лежал с закрытыми глазами, строгий и неподвижный. Холодцов, у которого теперь, с приходом к власти Михал Сергеича, появилась масса неотложных дел, прошел было мимо, но тотчас вернулся. Что-то в лежащем сильно смутило его. Оглядев безмятежно распростертое тело, Холодцов озадаченно почесал шапку из кролика. Такая же в точности нахлобучена была гражданину на голову. Такое же, как у Холодцова, пальто, ботинки на шнуровке, очки... Озадаченный Холодцов несмело потрепал человека за обшлаг, потом взял за руку и начал искать на ней пульс. Пульса он не нашел, но глаза гражданин открыл. Глаза у него были голубые, в точности как у Холодцова. Увидев склонившееся над собою лицо, гражданин улыбнулся и кратко, как космонавт, доложил о самочувствии: - В порядке. При этом Холодцова обдало характерным для здешних мест запахом. Сказавши, гражданин закрыл глаза и отчалил из сознания в направлении собственных грез. Сергей Петрович в задумчивости постоял еще немного над общественно бесполезным телом - и пошел по делам. "А вроде интеллигентный человек", - подумал он чуть погодя, вспомнив про очки. Опасную мысль о связи интеллигентности с близорукостью Холодцов додумывать не стал, и окончательно переключился на волну "Маяка". Передавали новости из регионов. Ход выдвижения кандидатов на девятнадцатую партконференцию вселял сильнейшие надежды. Транзистор, чтобы не отстать от жизни, Холодцов не выключал с эпохи похорон - носил на ремешке поверх пальто, как переметную суму. Ехал он к Сенчиллову, другу-приятелю университетских лет. Сенчиллов был гегельянец, но гегельянец неумеренный и даже, пожалуй, буйный. Во всем сущем, вплоть до перестановок в политбюро, он видел проявление мирового разума и свет в конце тоннеля, а с появлением на горизонте прямоходящего Генсека развинтился окончательно. В последние полгода они с Холодцовым дошли до того, что перезванивались после программы "Время" и делились услышанным от одного и того же диктора. Сенчиллов, разумеется, уже знал о выступлении реформатора в Древоедове, и согласился, что это коренной поворот. Наступало время начинать с себя. Они поувольнялись из своих бессмысленных контор, и не дожидаясь полной победы демократического крыла партии над консервативным, взяли в аренду красный уголок, и открыли кооператив по производству рыбьего жира. Они клялись каким-то смутным личностям в верности народу и стучали кулаками во впалые от энтузиазма груди, а потом Сенчиллов с накладными в зубах полгода бегал фискалить сам на себя в налоговую инспекцию. Дохода рыбий жир не приносил, а только скапливался. В самый разгар ускорения в кооператив пришел плотного сложения мужчина со съеденной дикцией и татуировками "левая" и "правая" на соответствующих руках. Войдя, человек велел рвать когти из красного уголка вместе с рыбьим жиром, а на вопрос Холодцова, кто он такой и какую организацию представляет, взял его за лицо рукой с надписью "левая" и несколько секунд так держал. Холодцов понял, что это ответ, причем на оба вопроса сразу. Сенчиллов набросал черновик заявления в милицию, и полночи они правили стиль, ссорясь над деепричастными. Наутро, предвкушая правосудие, Холодцов отнес рукопись в ближайший очаг правопорядка. Скучный от рождения капитан сказал, что им позвонят, и не соврал. Им позвонили в тот же вечер. Звонивший назвал гегельянца козлом и, теряя согласные, велел ему сейчас же забрать заявление из милиции и засунуть его себе. При вторичном визите в отделение там был обнаружен уже совершенно заскучавший капитан. Капитан сказал, что волноваться не надо, сигнал проверяется - вслед за чем начал перекладывать туда-сюда бумаги и увлекся этим занятием так сильно, что попросил больше его не отвлекать. В ответ на петушиный крик Холодцова капитан поднял на него холодное правоохранительное лицо и спросил: "Вы отдаете себе отчет?.." У Холодцова стало кисло в животе, и они ушли. Ночью домой к Холодцову заявился Сенчиллов. Его костюм был щедро полит рыбьим жиром; на месте левого глаза наливался цветом фингал. В уцелевшем глазу Сенчиллова читалось сомнение в разумности сущего. Кооператив закрылся в день подписания исторического договора по ОСВ-2. В красный уголок начали завозить черную мебель, Холодцов устроился в театр пожарником. Музы не молчали. Театр выпускал чудовищно смелый спектакль с бомжами, Христом и проститутками, а действие происходило на помойке. С замершим от восторга сердцем Холодцов догадался, что это метафора. Транзистор, болтаясь на пожарном вентиле, с утра до ночи крыл аппаратчиков, не желавших перестраиваться на местах. Успехи гласности внушали сильнейшие надежды. Холодцов засыпал на жестком топчане среди вонючих свежепропитанных декораций. Сенчиллов, будучи последовательным гегельянцем, нигде не работал, жил у женщин, изучал биографию Гдляна. Процесс шел, обновление лезло во все дыры. Когда безнаказно отделился Бразаускас, Холодцов не выдержал, сдал брансбойт какому-то доценту и исчез. Исчез и Сенчиллов - с той лишь разницей, что Холодцова уже давно никто не искал, а гегельянца искали сразу несколько гражданок обновляемого Союза, с намерением женить на себе или истребить вовсе. Время слетело с катушек и понеслось. Их видели в Доме Ученых и на Манежной - в дождь и слякоть, стоящими порожняком и несущими триколор. Они спали на толстых журналах, укрываясь демократическими газетами. Включение в правительство академика Абалкина вселяло сильнейшие надежды; от слова "плюрализм" в голове покалывало, как в носу от газировки. Холодцов влюбился в Старовойтову, Сенчиллов - в Станкевича. Второй съезд они провели у гостиницы "Россия", уговаривая коммунистов стать демократами, и отморозили себе за этим занятием все, что не годилось для борьбы с режимом. В новогоднюю ночь Сенчиллов написал письмо Коротичу, и потом вся страна вместо того, чтобы работать, его читала. Весной любознательный от природы Холодцов пошел на Пушкинскую площадь посмотреть, как бьют Новодворскую, и был избит сам. Непосредственно из медпункта Холодцов пошел баллотироваться. Он выступал в клубах и кинотеатрах, он открывал собравшимся жуткие страницы прошлого, о которых сам узнавал из утренних газет, он обличал и указывал направление. Если бы КГБ могло икать, оно бы доикалось в ту весну до смерти; если бы указанные направления имели хоть какое-то отношение к пейзажу, мы бы давно гуляли по Елисейским полям. С энтузиазмом выслушав Холодцова, собрание утвердило кандидатом подполковника милиции, причем еще недавно, как отчетливо помнилось Холодцову, подполковник этот был капитаном. Все то же скучное от рождения, но сильно раздавшееся вширь за время перестройки лицо кандидата в депутаты повернулось к конкуренту, что-то вспомнило и поморщилось, как от запаха рыбьего жира. Осенью, перебегая из Дома Кино на Васильевский спуск, Холодцов увидел доллар - настоящий зеленый доллар со стариком в парике. Какой-то парнишка продавал его прямо на Тверской аж за четыре рубля, и Холодцов ужаснулся, ибо твердо помнил, что по-настоящему доллар стоит шестьдесят семь копеек. Жизнь неслась вперед, меняя очертания. Исчезли пятидесятирублевки, сгинул референдум, заплакав, провалился сквозь землю Рыжков, чертиком выскочил Бурбулис. Холодцов слег с язвой и начал лысеть; Сенчиллова на митинге в поддержку "Саюдиса" выследили женщины. Потрепанный в половых разборках, он осунулся, временно перестал ходить на митинги и сконцентрировал все усилия на внутреннем диалоге. Внутренний диалог шел в нем со ставропольским акцентом. Летом Холодцов пошел за кефиром и увидел танки. Они ехали мимо него, смердя черным. Любопытствуя, Холодцов побежал за танками и в полдень увидел Сенчиллова. Сенчиллов сидел верхом на БМП, объясняя торчавшему из люка желтолицему механику текущий момент - причем объясняя по-узбекски. Три дня и две ночи они жили, как люди. Ели из котелков, пили из термоса, обнимались и плакали. Жизнь дарила невероятное. Нечеловеческих размеров рыцарь революции, оторвавшись от цоколя, плыл над площадью; коммунисты прыгали из окон, милиционеры били стекла в ЦК... Усы Руцкого и переименование площади Дзержинского в Лубянку вселяли сильнейшие надежды. Прошлое уходило вон. Занималась заря. Транзистор, раз и навсегда настроенный на "Эхо Москвы", говорил такое, что Холодцов сразу закупил батареек на два года вперед. После интервью Ивана Силаева российскому телевидению Сенчиллов сошел с ума и пообещал жениться на всех сразу. Ново-Огарево ударилось об землю и обернулось Беловежской пущей; зимой из магазина выпала вдруг и потянулась по переулку блокадная очередь за хлебом; удивленный Холодцов встал в нее и пошел вместе со всеми, передвигаясь по шажку. Спереди кричали, чтоб не давать больше батона в одни руки, сзади напирали; щеку колол снег, у живота бурчал транзистор, обещая лечь на рельсы, предварительно отдав на отсечение обе руки. Холодцов прибавил звук и забылся. Когда он открыл глаза, была весна, вокруг щебетали грязные и счастливые от пореформенной жизни воробьи, очереди никакой не было в помине, а хлеба завались - вот только цифры на ценниках стояли такие удивительные, что Холодцов даже переспросил продавщицу про нолики: не подрисовала ли часом. Будучи продавщицей послан к какому-то Гайдару, он, мало что понимая, вышел на улицу и увидел возле магазина дядьку в пиджаке на джинсы и приколотой к груди картонкой "Куплю ваучер". Возле него торговала с лотка девочка. Среди журналов, которыми торговала девочка, "Плейбой" смотрелся ветераном труда, случайно зашедшим на оргию. Холодцов понял, что давеча забылся довольно надолго, и на ватных ногах побрел искать Сенчиллова. Сенчиллов стоял на Васильевском спуске и, дирижируя, кричал загадочные слова "да, да, нет, да!" Глаза гегельянца горели нечеловеческим огнем. Холодцов подошел проведать, о чем это он, что такое "ваучер", почему девочка среди бела дня торгует порнографией и что вообще происходит, но Сенчиллов его не узнал. Холодцов крестом пощелкал пальцами в апрельском воздухе перед лицом друга, отчего тот вздрогнул и сфокусировал взгляд. - Здравствуй, - сказал Холодцов. - Где ты был? - нервно крикнул Сенчиллов. - У нас тут такое! - Какое? - спросил Холодцов. Сенчиллов покрутил руками в пространстве, формулируя. Холодцов терпеливо наблюдал за этим сурдопереводом, пытаясь понять хоть что-нибудь. - В общем, ты все пропустил... - сказал Сенчиллов. Заложив себе уши пальцами, он внезапно ухнул в сторону Кремля ночным филином: - Борис, борись! - после чего потерял к Холодцову всякий интерес. Через проезд стояла какая-то другая шеренга и кричала "нет, нет, да, нет!", и Холодцов пошел туда и начал распрашивать об обстоятельствах времени, и получил мегафоном по голове, и слабо цапанув рукой по милицейскому барьерчику, потерял сознание. Открыл глаза он от сильных звуков увертюры Петра Ильича Чайковского "1812 год". В голове гудело. Несомый ветерком, шелестел по отвесно стоящей брусчатке палый лист, по чистому, уже осеннему небу плыло куда-то вбок отдельное облачко, опрокинутый навзничь Минин указывал Пожарскому, где искать поляков. Холодцов осторожно приподнял тяжелую голову. Перед памятником, пригнувшись, наяривал руками настоящий Ростропович. Транзистор бурчал голосами экспертов. Ход выполнения Указа 1400 вселял сильнейшие надежды. Красная площадь была полна народу, в первом ряду сидел до судороги знакомый человек с демонстративной сединой и теннисной ракеткой в руках. Холодцов слабо улыбнулся ему с брусчатки и начал собираться с силами, чтобы пожелать успехов в его неизвестном, но безусловно правом деле - но тут над самым ухом у Холодцова в полном согласии с партитурой ухнула пушка, в глазах стемнело, и грузовик со звоном въехал в стеклянную стену телецентра; изнутри ответили трассирующими. Оглохший Холодцов попытался напоследок вспомнить: был ли в партитуре у Чайковского грузовик с трассирующими? - но сознание опять оставило его. На опустевшую голову села бабочка с жуликоватым лицом Сергея Пантелеймоновича Мавроди и, сделав крылышками, разделилась натрое; началась программа "Время". Комбайны вышли на поля, но пшеница на свидание не пришла, опять выросла в Канаде, и комбайнеры начали охотиться на сусликов; Жириновский родил Марычева; из BMW вышел батюшка и освятил БМП с казаками на броне; спонсор, держа за голую ягодицу девку в диадеме и с лентой через сиськи, сообщил, что красота спасет мир - после чего свободной рукой подцепил с блюда балык, вышел с презентации, сел в "Мерседес" и взорвался. Президент России поздравил россиян со светлым праздником Пасхи и уж заодно, чтобы мало не показалось, с Рождеством Христовым. Потом передали про спорт и погоду, а потом, в прямом эфире, депутат от фракции "Держава-мать" с пожизненно скучным лицом бывшего капитана милиции полчаса цитировал по бумажке Евангелие. Закончив с Иоанном, он посмотрел с экрана персонально на Холодцова и тихо добавил: - А тебя, козла, с твоим, б..., рыбьим жиром мы сгноим персонально. Холодцов вздрогнул, качнулся вперед и открыл глаза. Он сидел в вагоне метро. На полу перед ним лежала шапка из старого, замученного где-то на просторах России кролика - его шапка, упавшая с зачумленной, забитой, как у Страшиллы, головы. На шапку уже посматривало несколько человек. - Станция "Измайловская", - сказал мужской голос. Холодцов быстро подхватил с пола упавшее, выскочил на платформу и остановился, соображая, кто он и где. Поезд хлопнул дверями, прогрохотал мимо и укатил, открыв взгляду белый свет. Платформа стояла на краю парка, а на платформе стоял Холодцов, ошалело вдыхая зимний воздух неизвестно какого года. Это была его станция. Где-то тут он жил, помнится. Холодцов растер лицо и на нетвердых ногах пошел к выходу. У огромного зеркала возле края платформы он остановился привести себя в порядок. Поправил шарф, провел ладонью по волосам, кожей ощутив неожиданный воздух под ладонью. Холодцов поднял глаза. Из зеркала на него глянул лысеющий, неухоженый мужчина с навечно встревоженными глазами. Под этими глазами и вниз от крыльев носа кто-то прямо по коже прорезал морщины. На Холодцова смотрел начинающий старик в потертом, смешноватом пальто. Холодцов отвел глаза, нахлобучил шапку и пошел прочь от зеркала, на выход. Ноги вели его к дому, транзистор, что-то сам себе бурча, поколачивал по бедру. В сугробе у троллейбусной остановки лежал человек. Он был свеж, розовощек и вызывающе нетрудоспособен. Он лежал вечной российской вариацией на тему свободы, лежал, как черт знает сколько лет назад, раскинув руки и блаженно улыбаясь: очки, ботинки на шнуровке, пальто... Холодцов постоял над блаженным телом, осторожно потеребил обшлаг. Человек открыл голубые, как у Холодцова, глаза, увидел над собою такие же но с серыми мешками и въевшейся в зрачки заботой о текущем моменте - и, застонав, слабо махнул рукой, отгоняя этот страшный, неведомо откуда взявшийся сон. Через мгновенье он снова мирно сопел в две дырочки. Холодцов постоял еще немного и энергичным шагом двинулся вон отсюда по косо протоптанной через сквер дорожке, домой. Потом сорвался на бег, но почти тут же остановился, задыхаясь. Поправил очки, посмотрел вокруг. Еще не смеркалось, но деревья уже теряли цвет. Тумбы возле Дворца Культуры были обклеены одним и тем же забронзовелым лицом. Размноженное лицо это, напрягши многочисленные свои желваки, судьбоносно смотрело вдаль, располагаясь вполоборота над обещанием: "Мы выведем Россию!" Никаких оснований сомневаться в возможностях человека не имелось; ясно было - этот выведет. Руки с татуировками "левая" и "правая" на соответствующих бицепсах были скрещены на груди. Прикурить удалось только с четвертой попытки. Холодцов жадно затянулся, потом затянулся еще и еще раз. Выпустил в темнеющий воздух струйку серого дыма, прислушался к бурчанию у живота; незабытым движением пальца прибавил звук. Финансовый кризис уступал место стабилизации, крепла нравственность, в Думе в первом чтении обсуждался закон о втором пришествии. Ход бомбардировок в Чечне вселял сильнейшие надежды. ------------------------------------------------
