Пришлось занимать очередь к крану еще два раза.
Наконец я благополучно донес шайку и установил ее у скамейки, где лежали мое мыло и мочалка. Сюда же пробрались Ромка и Леня.
Мы стали намыливаться и тереть друг друга мочалками.
Это было очень весело. Мы кричали, хохотали и обливали друг друга.
- По-моему, мы уже вымылись, - сказал я.
- Это еще не имеет ничего общего с мытьем, - сказал Ромка. - Самое главное впереди. Сейчас мы пойдем париться.
- Что значит "париться"?
- Это значит мыться в пару. Парься - не обожгись, поддавай - не опались, с полка не свались.
И Ромка открыл маленькую дверку, откуда мне в нос рванулось облако пара, застлало глаза, и мне показалось, что оно начало меня душить. Я не мог дышать, меня обволакивал пар, и я ничего не видел. Я хотел выскочить из этого ада, но Леня и Ромка держали меня и толкали в это жуткое помещение.
Я пытался зажать пальцами нос, но пар все равно врывался в ноздри и не выходил из них. Жара душила меня, и я как будто потерял сознание.
- Теперь выйди на минуту и приди в себя, - сказал Леня и вывел меня из парильной, ибо я не мог найти дверь и был как слепой.
Я глотнул свежего воздуха, открыл глаза и радостно вздохнул, но в этот момент Ромка втащил меня обратно. Было очень тяжело, опять меня обволок пар, но я уже кое-что видел.
В середине помещения находилась печь с наваленными на нее большими булыжниками. Они раскалялись, их обливали холодной водой из шаек, и шел сумасшедший пар, который густыми облаками плыл по помещению. Стояли чаны с горячей и холодной водой, и у стены был полок, на котором парились любители этого дела. Голые призраки передвигались по парилке, еле различимые сквозь облака пара. Жара, сухая жара пронизывала меня всего. И тут Ромка окунул в чан наш веник и хлестанул меня что есть силы, я даже подпрыгнул. А он колотил меня не переставая и приговаривал (как он мог в такой атмосфере говорить - непонятно!):
- С гуся вода, с тебя худоба! В баньке парился, с потолка ударился.
- Разве так веником бьют? - обратился к Ромке голый худой мужчина с бородкой. - А ну, дай мне твой веник.
Он взял у Ромки веник и шибанул меня по спине, потом по заду, по ногам, по шее и начал меня хлестать, не оставляя на мне живого места. А потом сказал:
- Ну, а теперь ты меня посеки.
И отдал мне веник.
Я, конечно, с удовольствием откликнулся на его предложение, взял веник и начал его колошматить, а он охал и приговаривал:
- Еще, а ну, поддай еще, а ну, еще разок!
А потом сказал:
- (Пожалуй, хватит. Большое вам спасибо.
Я посмотрел на него и чуть не умер от ужаса. Это был Александр Августович Герке. Я бил нашего заведующего школой и преподавателя истории.
Я выскочил из парилки. За мной пробками вылетели оттуда Ромка и Леня. Мы глотнули свежего воздуха, и я почувствовал, как в меня входит обратно жизнь, как мне легко дышится и какой я удивительно легкий, будто не хожу, а летаю, какое изумительное чувство во всем теле, как дышит моя кожа, все ее поры.
- Ну как? - спросил Ромка.
- Здорово!.. - сказал я. - А вы обратили внимание, кого я бил веником?
- Конечно, - сказал Ромка. - Александр Августович постоянный посетитель этой бани. Он мастер веника. Пошли, братцы, примем холодный душ и закончим процедуру кружкой кваса.
Леня объяснил, что после бани принято пить холодный квас. И мы выпили по кружке шибанувшего в нос хлебного кваса, и это тоже было очень здорово.
Потом мы оделись в предбаннике и вышли на морозную улицу.
Настроение было превосходное, чувствовали мы себя замечательно, и я понял, что баня - это вещь.
А Леня сказал:
- Благодари нас, что мы тебя вытащили и приобщили к великой тайне Пушкарских бань. Интересно, что тебе поставит завтра Герке по истории...
Завтра действительно был урок истории, и Герке вызвал меня и спросил, что я знаю об императоре Нероне. Я рассказал ему о Нероне и о пожаре Рима, и он мне поставил "отлично".
- Пойдешь с нами на следующей неделе? - спросил Ромка.
- Обязательно! - сказал я.
И подумал, что неплохо опять встретить Александра Августовича в парилке и дать ему пару раз веником от всей души. Надо доставить ему удовольствие.
ХОЗЯИН
Герман пришел сегодня в школу какой-то взволнованный, вроде как бы растерянный, а может быть, даже и малость заплаканный. На истории отвечал тихо и большей частью невпопад, так что Александр Августович даже сказал:
- Ты, Штейдинг, сегодня явно в дурном настроении.
Я тебя спрошу еще завтра, только приведи свои мысли в порядок.
На перемене мы все окружили Германа и поставили в лоб вопрос: что с тобой происходит? На что он, как всегда, прямо и честно ответил:
- Ребята, у меня неприятность по семейной линии.
Вы заметили, что вчера я пропустил школу? Папа на день уехал, мама была больна, старшая сестра ушла на занятия, и отец поручил мне быть за него ответственным в магазине. И я весь день был главным человеком.
Пришел наш постоянный клиент Еркушин из дома на Гребецкой улице. Сказал, что у него до понедельника нет денег, и попросил поверить ему в долг. Ну как можно человеку не поверить? Я, конечно, поверил и отпустил ему на два рубля колбасы, на два рубля сосисок и на полтора рубля ветчины. Итого на пять пятьдесят.
Потом пришел наш водопроводчик Семен. Сказал, что корейка по два рубля фунт ему дорого. Ну, и я уступил ему по рублю семьдесят. Бедный дядька, что с него возьмешь?
В общем, когда папа вернулся, он насчитал в магазине на пять рублей шестьдесят пять копеек убытков.
Кричал на меня, стучал кулаком по прилавку и назвал бандитом.
Я считаю, что бандиты грабят людей, а я, наоборот, помогал людям. За что же такое?
Герман покраснел, еще больше разволновался и даже вспотел от переживаний.
Лебедев нахмурился и сказал:
- Ты, Герман, не сделал ничего плохого. Твой отец - частник, и у него буржуазно-капиталистические замашки. Его воспитывала другая эпоха. Наверно, он неплохой человек, но он еще живет в старой эпохе, и ему трудно изменить свое мировоззрение. (Ваня умел здорово выражаться и передавать свои мысли. Он наверняка будет большим ученым - думали мы.) Ты кем собираешься быть, Ермоша?
- Я буду инженером, - сказал Штейдинг.
- Так и заяви папе: "Мне трудно и невозможно быть частником, я не рожден для частной торговли, и ты меня не используй в качестве продавца буржуазной гастрономии. Я ребенок другой эпохи". Вот и все.
И Герман успокоился и даже первым в классе решил пример с одним неизвестным.
НАВОДНЕНИЕ
На Неве резко поднимался уровень воды. Шумел ветер, стреляла пушка на бастионе Петропавловской крепости. Нарастала угроза наводнения. Беспросветные тучи висели холщовым куполом над городом. Я видел в окно, как бежала по Большому проспекту женщина, ветер высоко задирал ее юбку, она хваталась за нее руками и тянула вниз.
- Пора спать, - сказала мама, и я лег в постель.
Когда я проснулся утром, папа сказал:
- Ты не пойдешь в школу.
- Почему? - спросил я.
- Посмотри в окно.
Я подошел к окну и не поверил себе. Весь проспект был залит водой. Она доходила людям до пояса. Вода залила все магазины, и по проспекту плыли колбасы, сыры, какие-то ящики. Колбасы, сыры и булки воспринимались, как древние бриги. Они напоминали о чем-то доисторическом. Мы ведь их почти не видели.
Только в витринах недоступных нам частных лавочек.
И вот они плыли, уплывали у нас на глазах. За ними в лодках передвигались люди и ловили их. Проплывали французские булки и мужские костюмы, шляпы, чулки, перчатки. Плыл черный рояль и белая этажерка, книги, столы, кресла. Плыла большая мертвая щука из рыбного магазина. Вслед за ней нотные альбомы и большие стенные часы.
Какой-то бородатый дворник плыл, сидя на зеленом диване, и греб метлой.
- Это наводнение, - сказала мама. - Такого не было со времен Пушкина. Помнишь, "Медный всадник"?
Я вышел с папой из квартиры и спустился по лестнице к нашей парадной. До первого этажа мы не могли дойти. Вода залила все до шестой ступеньки. Мы вернулись в квартиру. Вдруг раздался звонок. Папа открыл дверь. На пороге стоял Павлушка Старицкий.
- Мы за тобой, - сказал он. - Бобка ждет нас внизу. Мы связали у школы плот из досок и книжных полок, ездим на этом плоту и собираем уплывшие вещи.
Я умоляюще посмотрел на папу.
- Ни в коем случае, - сказал отец, - ты и так простужен, у тебя насморк, и ты обязательно схватишь ангину или инфлюэнцу. Кроме того, ты не умеешь плавать и можешь утонуть.
- Ну, папочка, ну позволь! - умолял я, но все было тщетно.
- В такой момент ты сидишь дома, - сказал Павлушка, - лично мне было бы стыдно.
Мне было очень стыдно, но что я мог сделать!
В этот момент отцу позвонили со службы, он надел пальто и сказал маме:
- Анюта, я ухожу в клинику. Надо спасать подвальный этаж. За мной приедет Березовский на лодке.
Отец ушел, а Павлушка еще стоял в передней.
