Свадьба была почти настоящая. Пьющенко, как самого бородатого, назначили попом.
– Венчается раб божий… Как тебя звать, раб? Коля? Венчается раб Коля с рабой Лелей…
Дальше Пьющенко слов не знал и понес отсебятину про рабовладельческий Рим и восстание Спартака.
– Но к вам это не относится, – заключил он. – Мы – не рабы; рабы – не мы. Горько, товарищи!
– Горько! – завопили мы.
За отсутствием колец Коля с Лелей обменялись резинками для волос, и жених так поцеловал невесту, что у нее очки свалились.
После этого с Лелей произошли необратимые изменения. Она начала спать в бигуди и покупать у цыганок кружевные трусики. Через месяц Коля поехал с нами в лес на шашлыки, а затем бесследно пропал.
Тайну его исчезновения я узнала десять лет спустя. За день до похода Леля исписала целую тетрадь откровениями на тему «Я не знаю, люблю ли я его… Мне кажется, у него нет цели в жизни», после чего «нечаянно» забыла дневник в Колиной палатке.
Коля полночи читал Лелину фантастику, а затем свернул вещички и ушел на станцию. На месте его палатки остались лежать Лелин дневник и записка «Прости за все».
Вскоре я встретила у мусоропровода незнакомую девушку – на ней были Колины тапочки и рубашка.
– Меня Милой зовут, – радостно сообщила она. – Я ваша новая соседка.
Леля рыдала три недели и попеременно проклинала то вероломство жениха, то собственную дурость.
– Да я ему рога поотшибаю! – кипятился папа.
– Это у меня рога, а не у него!
Но на этом история не закончилась. Колина девушка по ночам работала в привокзальном ресторане «Антей»: добрые языки говорили, что официанткой, а злые – что не только ею. Денег Мила приносила до обидного много.
У нас на кухне отлично было слышно, как они с Колей выясняли отношения. Он спрашивал ее: «Почему?» Она отвечала: «По кочану!» и добавляла: «Пошел вон, придурок!»
Как– то раз Коля действительно пошел вон – в тридцатиградусный мороз. Следствием стала острая пневмония.
На следующий день в Колиной палате появилась Леля – серьезная, деловая, с супом в термосе и тефтелями в банке. Она забрала у Коли ключи и пообещала устроить все «как раньше».
Изнывая от любопытства, я стояла на кухне и прислушивалась к разговору в соседней квартире. Там было на удивление тихо. Выглянув в окно, я увидела, как Мила – в незастегнутой шубе и с непокрытой головой – выскочила из подъезда и понеслась к стоянке такси.
– Чем ты ее припугнула? – спросила я Лелю.
Она показала на папины боксерские перчатки, лежащие в углу.
– Я надела их и сказала, что сейчас мы будем драться.
В конце зимы у Лели состоялась всамделишная свадьба.
Перед самым моим отъездом в Америку мы с Лелей страшно поругались. На нашем местечковом телевидении был объявлен конкурс ведущих – сидеть перед микрофоном и рассказывать об успехах. Леля пошла на конкурс, ничего мне не сказав.
Когда я узнала, что моя родная сестра получила место стажера на телевидении, я чуть не прибила ее.
– Ты просто завидуешь! – кричала Леля.
– Если бы ты не была такой гадиной, это тебе пришлось бы завидовать! Я всю жизнь мечтала о телевидении! Я бы туда прошла!
– Может, я и гадина, но, по крайней мере, не дура – плодить себе конкурентов!
Я поклялась никогда больше не разговаривать с предательницей и укатила в Штаты. В принципе первые несколько лет я даже держала слово – телефонные переговоры с СССР стоили безумно дорого.
Вместо этого мы обменивались письмами. Леля писала, как весело и интересно проходит ее телевизионная жизнь: «Наш канал теперь популярнее Останкино. По вечерам мы выпускаем в эфир заграничные фильмы. Только там дубляж какой-то дурацкий – за всех говорит гнусавый мужик».
С не меньшим ехидством я отправляла ей фотографии со статуей Свободы, конструктор «Лего» для Иннокентия (будущего Джоша) и теплые колготки для нее самой. Чтоб знала!
Как я готовилась к своему первому возвращению на Родину! Одних шляп с полями было заготовлено пять штук. В рюкзак они не влезли, и мне пришлось сложить их одну в одну и повесить на спину.
Багажную тележку в Шереметьево я не нашла. Напялила шляпы на голову, взвалила рюкзак на плечи…
– Господи! – ахнула Леля, увидав меня в толпе.
Но дальше все пошло так, как надо. На фоне постперестроечной разрухи мои рассказы звучали легендами об Эльдорадо. Разумеется, я опускала некоторые подробности вроде хронической нищеты первых лет: я хотела выглядеть победителем.
Леля слушала затаив дыхание. Глаза ее горели. И тут мне захотелось сделать шикарный жест.
– Хочешь, я помогу тебе эмигрировать?
План эмиграции разрабатывался недолго. Американское посольство мы обдурили безо всяких проблем. Леля с сыном попросили визу и сказали, что у них в России остается папа. А Коля попросил визу, поклявшись, что у него дома жена и ребенок. Американцы тогда были наивными и всему верили.
Я решила разместить Лелино семейство у себя. Воображение рисовало мне идиллические картины: вот мы с сестрой гуляем вдоль океана; вот она, преисполненная благодарности, помогает мне мыть полы… Хре-на! Мы с ней поссорились в первый же день. Она потребовала утюг, чтобы отгладить Иннокентию трусы, а я сказала, что у нас тут белье не гладят. Ну и покатилось…
– Теперь понятно, почему вы тут все жеваные ходите!
– А вы моетесь раз в неделю!
– А вы жвачку все время жуете!
– А вы водку все время лопаете!
– А вы жирные!
– А у тебя совести нет! Я тебя приютила, а ты меня оскорбляешь!
В результате обе ревели.
«Я – баба Капа! – думалось мне. – Ведь один в один все повторилось!»
Леля довольно быстро сумела выхлопотать статус беженки, пострадавшей от КГБ (который к тому времени уже не существовал). Врать убедительно и проникновенно она умела на профессиональном уровне.
Иннокентий пошел в школу. Вернулся оттуда, заикаясь от ужаса.
– У нас учительница – Баба-яга! – сказал он о мисс Пэм, пожилой тетеньке африканского происхождения.
Коля вложил почти всю наличность в автоматы по продаже бабл-гама, газировки и сэндвичей. Бизнес его продвигался туго. Он думал, что это самая непыльная из работ: заправил автомат товаром и гуляй. Но оказалось, что жвачку любят муравьи, газировку – бактерии, а сэндвичи не любит никто – даже покупатели.
Вскоре на Колю подали в суд – какой-то придурок кинул в автомат кирпичом и получил в глаз осколком. Колю обвинили в недобросовестном отношении к клиентам: на его автомате не было знака «Не разбивать тяжелыми предметами».
Леля помчалась в церковь молиться о справедливости, и Господь ее услышал: судья постановил, что истец не прав, и взыскал с него издержки.
Леле так понравилось общаться с Господом, что она подрядилась торговать иконками в церковной лавке.
– Почем у тебя Иисус? – спросила я.
– По тридцать.
– Серебреников?
Леля в очередной раз обиделась, собрала манатки и съехала от меня подальше.
Сейчас у нее свой бизнес. Она шьет облачения всем попам без различия конфессий: архиерейские митры, еврейские талиты и кардинальские шляпы. Но во все еретиковские одежки она тайно зашивает молитву о спасении души.
Интервью с кумиром
[2 января 2006 г.]
Играли с Зэком в интервью:
Корреспондент: Вы неоднократно заявляли, что вас устраивает ваш брак. Но, наверное, в юности вы иначе представляли себе будущую супругу?
Зэк: До 12 лет я очень хотел жениться на контролерше из соседнего кинотеатра: тогда бы мы с друзьями ходили бесплатно в кино. К тому же у нее на руке был протез со специальными щипцами. Мужу она наверняка дала бы посмотреть, как там все устроено.
Корр.: Вы действительно верите, что вы с Мардж предназначены друг для друга?
Зэк: Ну посудите сами: я храплю по ночам, а она не просыпается. Я терпеть не могу убираться, а у нее есть домработница. Я люблю петь в душе, а у нее нет слуха – и ей даже нравятся мои песни. По-моему, это знаки свыше.
Корр.: О чем вы с ней говорите?
